полёт «шмеля»

Он не раз представлял себе её, идущую за руку с белокурым мальчиком или девочкой по ухабистой дорожке, и сердце сжималось от боли, и комок подступал к горлу. Почему, почему так случилось, что они не могут быть вместе, почему всё так нелепо устроено в этой жизни? Для того чтобы встретить любимого человека, потребовалась страшная, бессмысленная бойня, уничтожившая миллионы и миллионы людей, он должен был попасть в плен, каким-то непонятным для него даже теперь образом выжить в чудовищных условиях лагерей, чтобы затем, словно в награду за перенесённые страдания, увидеть её в простеньком полинялом платье возле той лужицы, в которую он нечаянно уронил папиросу…

Смерть Сталина оставила Макса равнодушным. Скончался один тиран, на его место придёт другой. Что изменится-то? Но не прошло и четырёх лет, как вопреки всему многое изменилось в СССР. Известие о том, что в 1957 году в Москве состоится Международный фестиваль молодёжи и студентов, ошеломило Макса. В закрытый на все замки Советский Союз приедут гости со всего мира? Это шутка такая или русские затеяли какую-то страшную провокацию?

Однако никаких провокаций не случилось, всё прошло хорошо и мирно, о состоявшемся фестивале были восторженные отклики со стороны тех, кто на нём присутствовал. А те, кого там не было, со страниц «свободной демократической прессы» поливали грязью состоявшийся в Москве форум. Разве у русских может получиться что-то хорошее? Ерунда! Это всё показуха, коммунистическая пропаганда!

И уже совершенно неправдоподобно прозвучала вскоре другая новость о том, что в Москве, всего лишь через два года после фестиваля молодёжи и студентов, состоится Международный кинофестиваль!

Макс был растерян, не зная, как ему реагировать на это? Кинофестиваль это так заманчиво, это его жизнь, кроме того, у него вдруг неожиданно появился шанс увидеть, наконец, не только Надю, но и своего ребёнка! О, как рвалась измученная душа его к этим двум самым дорогим ему людям, не считая престарелого отца!

Но страх пересилил это его желание. Ему казалось, что поехать в Россию теперь, это всё равно, что вновь оказаться в плену, в лагере. И хотя он понимал, что нынче наступили иные времена, что никакой плен ему не грозит, ничего не мог с собой поделать, точнее со своим страхом, вгрызшимся в его сердце, словно червь в яблоко.

Отказавшись от этой поездки, он успокаивал себя тем, что поедет в следующий раз: говорили, что Московский фестиваль отныне будет проводиться раз в два года. Вот через два года он успокоиться, и поедет-таки в Россию.

И действительно собрался ехать, но в канун отъезда внезапно скончался отец, остановилось сердце.

А ещё через два года уже самого Макса подстерегала беда, он угодил в автокатастрофу. Впрочем, отделался довольно легко, сломал два ребра, руку и лодыжку. Пришлось с месяц проваляться в больнице и, разумеется, ни о какой поездке в Москву не могло быть и речи. И только в 1965 году он, наконец, оказался в столице СССР, которую покинул более шестнадцати лет назад…

7

Как не таили свою связь Надя Говорук и военнопленный Макс фон Штайнер, для соседей Нади она была секретом полишинеля. И когда у Нади родился ребёнок, за глаза все стали называть его не иначе, как «немчурой».

Из всех соседей самой бдительной оказалась Варвара Стёпина, старая дева, страшная, как война. Её и по молодости мужики за версту обходили, а когда она разменяла пятый десяток, на неё даже самый захудалый мужичок внимания не обращал. Оставшись без мужской ласки, Варвара озлобилась и возненавидела всё и всех. В особенности тех баб, у которых есть или даже были мужья, а пуще всего имевших полюбовников. Таких, как Говорук, например. У той ведь ещё полюбовник-то был немецкого происхождения! Это как же так, русская баба милуется с врагом, пусть и пленным! Одного прижила неизвестно от кого, может тоже от немца, другой в животе бунтует, как же такое стерпеть честному советскому человеку?

Собралась уже просигнализировать куда следует о таком антисоветском факте, да тут некстати этого немчуру восвояси отправили. Судила-рядила, как быть теперь? Немчуры нет теперь, а эта потаскушка Говорук отбрешется ещё чего доброго. Но всё же написала в компетентные органы письмецо, пусть они разберутся с теми, кто с врагом якшался, пока наша страна кровь проливала.

Там, куда Варвара письмецо отправили, что-то не спешили принимать меры по её сигналу. Надя уже благополучно разрешилась мальчиком, прежде чем в инстанциях смекнули, по-видимому, в чём дело.

…Надя сидела на краешке жёсткого стула перед молодым лейтенантом в его небольшом кабинете в здании, что находилось на площади Дзержинского, ни жива, ни мертва. Ежели её сейчас заарестуют, что же с сыновьями будет? У неё ж мал-мала меньше, одному и года нет, другому только третий пошёл недавно.

– Ну что, Говорук, рассказывай, как ты дошла до жизни такой, – спокойно начал лейтенант, закуривая папиросу и с наслаждением затягиваясь.

– До какой такой жизни? – Надя сделала вид, что не понимает, о чём её спрашивают.

– Будешь дурочку строить из себя, отправлю в камеру, – лейтенант вдруг хлопнул ладонью по столу так, что даже пепельница подскочила.

– За что в камеру-то? Я ничего такого не сделала, товарищ лейтенант! – плаксивым голосом отозвалась Надя.

– Тамбовский волк тебе товарищ! – громыхнул чекист. – Для таких, как ты, я гражданин лейтенант. Не делала она ничего. А кто от немца щенка прижил?

– Я щенков не рожаю. И вовсе мой сын не от немца! – Надя решила ни в чём не сознаваться. Макса уже в стране не было. А кто докажет, что она была с ним в близких отношениях? Конечно, они могут ничего и не доказывать, просто упрячут её в тюрьму и всё…

– Ишь ты, а от кого ж твой… – лейтенант, видимо, не нашёл подходящего слова, а вновь называть ребёнка щенком почему-то не стал. – В общем, так, за связь с немцем посидишь несколько лет в лагере, там и вспомнишь, от кого родила.

Такой поворот событий не смутил Надю. Она уже давно представляла себе, что рано или поздно подобный разговор состоится, достаточно было одного взгляда на рожу этой стукачки Варьки Стёпиной. Как попробовать отговориться она решила загодя. И хотя дорожка, на которую она собиралась ступить была скользкой и очень опасной, но другой-то не было. Точнее была – в лагерь.

– Ребёнок мой от советского гражданина, – заявила она и добавила: – Между прочим, офицера и члена партии.

– О как, – недобро ощерился лейтенант. – Ну, об этих словах ты ещё крепко пожалеешь, это я тебе гарантирую. Как фамилия твоего офицера и члена партии, ну, называй, я жду?

– У него вообще-то семья, не надо бы…

– Ты мне дурочку не строй, говори фамилию, сука!

– Он высокий чин… в МГБ… – как бы через силу проговорила тихо Надя, опустив глаза.

– Что-о-о? Ах вот ты куда полезла, гадина! Да я тебя сейчас за клевету… – лейтенант привстал было со своего места и тут же рухнул обратно, сражённый точно пулей названной Надей фамилией.