Полет Ящера
Шрифт:
– Да, да! Каждый человек имеет право на собственную судьбу, на свободный выбор.
– Да разве ж я спорю, Иван? Конечно, имеет!
– я шутливо погрозил ему пальцем.
– А ты смельчак, Ваня! Хоть и в чулан от меня спрятался.
Он побагровел.
– Я попросил бы вас… Попросил бы тебя!..
Опаньки!.. Я ухмыльнулся. Крохи достоинства парня, судя - по всему, имелись. Было очевидно, что он заводится, и я приложил палец к губам.
– Чшшш! А то рассержусь… - Я прислушался бренчанию на кухне.
– Давай-ка, Вань, пока она не видит, вот что с тобой обговорим. Знаешь, что такое чек на предъявителя?.. Вот и ладушки! Я вам тут нарисую цифирку, а ты уж не поленись, сбегай потом банк.
– Нам ничего не надо!
– Врешь, Ваня! Надо! Как всем нормальным человечкам. Кушать хлебушко, мыться шампунями, прыскать на себе дезодорантами, покупать приятные безделушки. Когда кругом сплошные заплаты, это всегда невесело. Короче, считай это приложением к перстеньку.
– Но я не совсем понимаю…
Сунув ему в руку чек, я поднялся.
– Ты там за мной прикрой тихонечко. Не буду я пить чай, лады?
Иван, приободрившись, поплелся за мной следом.
– Ей что-нибудь передавать?
Я остановился на пороге.
– Дурак ты, Вань, хоть и физик. Что можно таким женщинам передавать? Их захватывают и увозят с собой. Во дворцы, в замки и прочие крепкие клетушки. А я пустой ухожу, кумекаешь? Так что гляди в оба, не проворонь. И телефончик не теряй. Мало ли что в жизни бывает…
Я аккуратно прикрыл за собой дверь, прихрамывая стал спускаться по ступеням. Запоздало припомнил, что забыл в гостях трость. Но не возвращаться же за таким пустяком!
Лицо горело, в висках болезненно пульсировало. Да уж!.. Такого со мной ещё не бывало! Никогда-никогдашеньки. И поди ж ты, - случилось! То есть, может, и черт с ним, но мучила какая-то мальчишеская Досада. Крякай, не крякай, а у клыкастого могучего
Ящера увели бабу! Из под самого носа! И кто увел-то! Кто?!
Впрочем… Окажись это какой-нибудь самодовольный торгаш с цепурой на шее, я бы скорее всего отсюда не ушел. Поговорил бы с хозяином жизни по душам, объяснил бы кто есть кто, вежливенько выпроводил вон. Но худосочный физик Ваня из нищающего НИИ - являл собой иной коленкор. Их у нас и без того били да выметали - в войны, в чистки, в революции. Числятся ныне российские вани в Красной распухшей до непомерной толщины Книжице. А коли так, то и нечего плакаться. Было да сплыло. Забыл и простил. За одного Витька - одного Ивана. Арифметика вполне конкретная.
Все к худшему в этом. худшем из миров, и эту ночь мне пришлось провести в офисе, поскольку к Елене ехать не хотелось. Я был отчего-то уверен, что, увидев её глаза, сломаюсь и передумаю. По той же самой причине я отключил факс и все телефоны. Хотелось напиться и с автоматом двинуть в рейд по гот родским улицам. Все равно, как те боевички с лентами на лбу, что ринулись в столицу повоевать. Ох, как понимал я этих волков! В конец осатаневших зверюг у которых с вертолетов постреляли все их выводки Верно говорят, и крыса, зажатая в угол, готова метну ться к горлу. Вот они и метнулись. Меня никто никуда не зажимал, просто так уж сподобило, - родился там, где не положено, выбрался на свет Божий под красный запрещающий свет. Не я эти сроки и эту географию подгадывал, а соизволения у меня никто не спрашивал. Сунули головой в ведро с водой и приказали дышать. И задышал ведь! Как все остальные. Только никто не запретил мне при этом ненавидеть. Чиновников за продажность, нынешних нуворишей за шакальи ухватки, сионистов за сионизм, а антисемитов за антисемитизм. Всем нужны были стрелочники, а я не хотел быть, как все. Лучше уж быть белой вороной, - каким-нибудь Майком Бониславским, боксером-камикадзе, челюстью прущим на кулаки. Или батькой Махно, который перевоевал со всеми без исключения режимами, справедливо почитая современников за отпетых сволочей. И с Семеном Петлюрой сабельки скрестить успел, и от дружбы с Львом Каменевым уклонился. С азартом колотил австрийцев, а после, пластаясь с Деникиным и Шкуро, посылал куда подале жаднючих комиссаров. Вороватого атамана Григорьева за еврейские погромы шлепнул без малейшего колебания, под красными знаменами штурмовал в лоб Турецкий вал, но и с большевичками немедленно рассорился, стоило тем посягнуть на святое - на самостийность с земелькой.
А что? Может, так и следовало себя вести в те годы? Чтобы не выпачкаться в сомнительных союзах? Хотя… Я в этом смысле предпочел бы, пожалуй, усатого Иосифа. Вот уж где все было предельно ясно! Человек не любил всех разом и мечтал не об отдельно взятой стране, не о материке и не о социалистической Европе, - хренушки! Этот гигант мыслил на порядок масштабнее! Куда там наполеонам и цезарям! Молчаливый усач всерьез уповал на освоение земного шарика в целом! Не больше и не меньше. И черт ведь его знает!
– слопал бы всех скопом, подари ему судьба ещё десяток лет жизни. Не остановили бы его ни общественное мнение, ни ядерные фугасы Трумена. Уж я-то хорошо представлял, что пережил этот драконище, узнав ранним утром о нападении на российские границы другого усатого вояки. Не страх, не панику ощутил забияка кавказец - что за ересь и блажь!
– одну лишь горчайшую досаду, что опередили. Ибо нападение комкало розовую мечту, срывало все планы, означая отсрочку глобального передела. Хуже нет, чем топтаться и ждать, - в особенности ждать такого великого подарка, как возможности манипулировать не сотнями миллионов жизней, а миллиардами и миллиардами. И никуда бы не делись ни американцы,
Где-то он сейчас - бедолага атолл Бикини? Сколько рыбьих, насекомьих и животных душ унес тот безжалостный взрыв? Однако рука не дрогнула. Кто-то отважно подписал, кто-то нажал заветную кнопочку. Вот и с нами приключилось подобное. Стиснуло, скрутило и разорвало в едкую пыль, развеяло диссидентской взвесью по миру. И все равно оклемались. Вопреки всяческой логике.
Экстремафилы - бактерии, тяготеющие к агрессивным средам. То есть могут жить и в ином, но предпочитают огонь, соляную кислоту и серные нечистоты. В сущности, микробы тут ни причем. Это о нас - о колонии бактерий, именуемой человечеством. Экстремафилы…
Я достал из потайного холодильничка бутылку «Посольской», наполнил рюмку и выпил. Наверное, зря. Почему? Да потому что завтра была война. Завтра. И опять была. Жуткая книга о жутком времени. Хотя… Нынешнее - намного ли слаще? Особенно если представить себя среди руин Грозного, в горящей Словении или каком-нибудь Карабахе? Хотя что там представлять! Я пребывал в тысячах километров от очагов боевых действий, но и здесь каждодневно в план жизни включался обязательный посвист пуль с обязательными жертвами. Поэтому напиваться - категорически воспрещалось. Войну встречают с трезвой головой и сжатыми кулаками. Кулаки я уже сжал, голову следовало поберечь - тем более, что её без того кружило. Черные мысли сплетались в бурливом хороводе, заставляли думать о том, о чем думать не хотелось.
Любить ближнего своего… Как же это непросто, когда ты живешь на такой планете! Сдаем, видите ли, экзамен на сертификат зрелости! Полюбишь, уйдешь через дымоход в космос, а нет, - останешься на второй год, на третий и четвертый. Чтобы снова созерцать и созерцать, отыскивая образ чарующий и примиряющий, смазывая укусы несуществующим бальзамом, пытаясь поверить в то, чему доказательств нет и быть не должно. Потому что согласно Надюхиной логике - с доказательствами и последний дебил поверит. Да и не верой это будет уже назваться, - сделкой. А я… Я - всего-навсего Ящер. Ящер укушенный. И бальзама у меня нет, потому что нетерпение и глупость - вот два кита, на которых неустойчиво покачивается плоский, как тарелка мир. Маркс завещал дожидаться расцвета капитализма, когда созреет класс-могильщик, но Ульянов посчитал на пальцах и решил, что долго, что этак можно не дожить и не вкусить, и весь наш скороспелый капитализм, чуть поднатужившись, уложился в несколько месяцев. Смешно? Ничего подобного. Десятилетиями глотали, как должное. Такой уж талантливый народ! Зачем ждать, если можно не ждать? И в данном случае я тоже марионетка, принимающая правила игры, как должное. Единственная уступка - моя нейтральность по отношению к Ивану и ему подобным. Чудаки - они всегда инородцы, существа не от мира сего, этакие пятнадцатисуточники, угодившие в компанию рецидивистов. Гуляя рядом, в отличие от нас продолжают жить где-то в ином потустороннем измерении. Вот и пусть там остаются. Нечего их трогать, благо есть свои - в серых шкурках, слюняво-зубастых, с облезлыми хвостиками. Когда же свет перевернется, соскользнув с китовьих хребтов в пучину, то и разлетимся мы, должно быть, в разные стороны. Мы вниз, а они вверх. Адью-адье, братишки! И не попадайтесь нам больше на космических тропках! К чему вам земля, когда есть небо?
Снова булькнула бутыль. Пальцы стиснули хрустальную рюмочную ножку…
Очередной классический пример: один идиот спросил другого идиота: «Сколько людей из старого общества придется уничтожить, чтобы создать счастливое будущее?» Спрашиваемый не смутился и не задержался с ответом: «Необходимо думать о том, сколько их можно будет оставить.» Вот вам и вся человеческая философия. От Ромулы до наших дней…
Я прыснул, сопоставив одного Ромулу с другим, недоуменно уставился на бутылку. Половины уже не было, а остановиться я не мог. Хандра навалилась центнерами душного воздуха. И что-то надо было срочно делать, чтобы не сорваться, чтобы не выкинуть какую-нибудь сумасшедшую шутку.
Шаткая тень от моей фигуры без спроса качнулась. Грубо переломленная стеной и полом, она казалась уродливой и горбатой.
– Ну? А тебе чего?
– я взглянул на неё с ненавистью.
– Пошла к черту! Слышала, что я сказал!
Ее повело, потянуло неведомым течением. Словно водоросль она заколыхалась не в силах оторваться от моих ступней. Но черная голова успела таки дотянуться до настенного, зеркала, по плечи погрузилась в небытие серебристой амальгамы.
– Вот, значит, как! Интересно… - С рюмкой в руке я приблизился к зеркалу. Здорово, друзья! Вы меня видите, а я вас нет. Даже одного из вас - наиболее мне нужного - и того не вижу. А было бы здорово посмотреть, кто же я есть на самом деле! Не эта же хищная плоть, что привлекает женщин и заставляет трепетать мужчин!