Полибий и его герои
Шрифт:
Но пока ахейские вожди вцепились во взятку и тянули ее каждый к себе, как стая шакалов, которые с визгом и тявканьем вырывают друг у друга большую кость, на Балканах назрели две новые страшные беды.
И первая зародилась в Македонии. Как помнит читатель, после поражения Персея страна была разделена на четыре независимые республики. Полибий считает, что македонцам жилось много лучше, чем при царях. В каком-то смысле он прав. Но он недооценил одного: национальных чувств народа. Ведь именно македонцы под водительством Александра завоевали мир. Еще так недавно Македония была величайшей страной под солнцем, стремилась вернуть мировое господство, перед ней трепетало все вплоть до отдаленных стран, и вдруг сейчас она превратилась в четыре крохотные лоскутные республики, пусть сытые, пусть процветающие, но ничтожные. Рано или поздно должна была проснуться тоска по былому великолепию. К тому же народ совершенно не привык к демократии и испокон веков слепо повиновался царям. У них начались
В 149 г. появился некий авантюрист Андриск, который выдавал себя за Филиппа, сына Персея, законного наследника македонского престола. И македонцы валом повалили под знамена этого «свалившегося с неба Филиппа», как называет его Полибий (XXXVII, 2, 2). Восстание охватило всю страну. Римляне отправили туда войско. Но, как всегда бывало, вначале они терпели поражение за поражением. Это вселило самоуверенность в дерзкого самозванца. В 148 г. в Македонию прибыл с двумя легионами Квинт Метелл, сын того самого Метелла, который некогда разбирал в Темпейской долине тяжбы греков с Филиппом. Был он человек твердый, принципиальный и очень искусный полководец. И все было кончено для Андриска. То была уже Четвертая Македонская война, и Рим решил положить этому конец. Македония потеряла независимость и была превращена в римскую провинцию, управляемую ежегодно сменяемыми магистратами. Однако законы Эмилия Павла и конституции, написанные им для отдельных общин, продолжали действовать. Сохранились и четыре республики и вся система управления. Дань увеличена не была{127}. Метелл долго оставался в стране для устройства тамошних дел.
Вторая беда возникла в самой Греции. На теле Пелопоннеса вырос и созрел огромный фурункул, который грозил заразой и гибелью всему полуострову. Гнойником этим была Спарта. Все эти годы спартанцы втайне ненавидели ахейцев и страстно мечтали о свободе. И вот сейчас, видя свару между лидерами союза, видя разброд и шатание, они решили, что пробил их час. Во главе движения встал наш знакомец Меналкид.
Сначала спартанцы стали просить римлян, чтобы спорные вопросы решали они, а не ахейцы. Но римляне слишком хорошо помнили, как печально кончались все их попытки вмешаться в дела Спарты. Сенат отвечал, что по закону все решает Ахейский союз, он только не имеет права казнить спартанца. Но дело этим не кончилось. Распря быстро разрасталась. И вскоре мы уже видим ахейцев, которые отправились в поход против Спарты. Предводительствовал ими Диэй, так недавно получивший от Меналкида 3 таланта. Силы были слишком неравны. Спартанцев без труда разбили. Казалось, время повернуло вспять и воскресли времена Филопемена. Снова спартанцы униженно умоляли о жизни, и снова от них потребовали казни виновных. Диэй послал им список, включавший имена первых граждан Спарты, хотя это было вопиющее нарушение: еще давно римляне постановили и вот совсем недавно подтвердили, что ахейцы не могут приговаривать к смерти спартанцев (Polyb, XXIII, 4, 7–15; Paus. VII, 12, 4) [84] . Но Диэй стоял на почве закона: он просто подошел с войском к Спарте и просил их самих добровольно обречь на смерть своих граждан. Старейшины уговорили несчастных подчиниться горькой необходимости и пожертвовать собой ради Спарты, тем более, прибавляли они, что римляне, конечно же, спасут их. Они бежали из города, их заочно приговорили к смерти.
84
Впрочем, они и раньше не очень-то считались с этим запрещением. Известно, что в 171 г. они приговорили к смерти спартанца царского рода, Леонида (Liv. XLII, 51, 8).
После этого ахейцы отправили в Рим посольство, чтобы растолковать римлянам всю правильность и гуманность своего поведения. Послами были Диэй и Калликрат. «Я не знаю, — говорит Павсаний об этом последнем, — приди он в Рим, принес ли бы он пользу ахейцам или был бы для них началом еще больших бед» (Paus. VII, 12). Но этот великий политик не дошел до Рима и умер дорогой. Он так и не дожил до возвращения Полибия и его друзей, на которых донес когда-то (150 г.). Итак, в Рим прибыл один Диэй. Его ввели в сенат, и что же?! Первый, кого он увидел там, был Меналкид! Оба достойных мужа пришли в неистовство и с остервенением накинулись друг на друга. «Они наговорили много непристойного, так что слушать их было совсем нехорошо». Римляне, наконец, заявили, что ровно ничего не понимают, но пришлют уполномоченных разобрать их спор.
Вернувшись домой, Диэй объявил ахейцам, что римляне отдали спартанцев в полную их власть, а Меналкид радостно возвестил спартанцам, что римляне даруют им полную свободу от ахейцев (Paus. VII, 12). Эта ложь принесла скорые плоды. Не прошло
и нескольких месяцев, как оба народа опять накинулись друг на друга. Тщетно Метелл, все еще бывший в Македонии, слал им посольство за посольством, призывая ахейцев не терзать Спарту и ждать римских уполномоченных. «Ахейцы остались глухи к их убеждениям». Кончилось тем, что спартанцы были разбиты. Меналкид выпил яд. «Таков был конец Меналкида, который высказал себя самым бесталанным полководцем»{128} (Paus. VII, 13).А между тем обещанных уполномоченных из Рима все не было. Причина задержки их ясна. Греки выбрали самое неблагоприятное время для своих жалоб. Был конец 148 г., когда консул под Карфагеном терпел поражение за поражением. Все мысли римлян были в Африке, и они никак не могли заставить себя вникнуть в очередную ссору двух крохотных Пелопоннесских государств. Настало лето. И вот когда Полибий и Сципион отплыли в Африку, наконец в Коринф прибыло долгожданное римское посольство во главе с Аврелием Орестом (147 г.). Когда собрались ахейские представители, Аврелий сказал, что римлянам кажется справедливым совсем освободить от власти ахейцев Спарту, кроме того Гераклею у Эты, Аргос, Коринф и Орхомен.
Слова эти как гром среди ясного неба. Что значат эти странные требования? Спарта действительно была как кровоточащая рана союза. Для обеих сторон было бы лучше расстаться. Гераклея уже восстала или готовилась восстать. Но другие города? Они-то из союза выходить не собирались. Но что еще удивительнее. Мы скоро увидим, что римляне как-то сразу забыли свои грозные требования, и в дальнейшем речь шла об одной Спарте. Впоследствии, когда все было уже позади, римские друзья разгадали для Полибия эту загадку. Римляне, оказывается, таким способом вздумали припугнуть ахейцев. Ахейцы вцепились в Спарту, и их совершенно невозможно было оторвать от их жертвы. Сейчас римляне надеялись, что слова их будут как ушат холодной воды, который, наконец, приведет их в чувство (XXXVIII, 7, 6). И города, конечно, были выбраны не случайно. Это те самые города, которые ахейцы добыли благодаря римлянам после войны с Филиппом. Намек был ясен: если ахейцы не прекратят смуту, римляне отнимут то, что когда-то подарили. Но они жестоко ошиблись.
Вдруг на середине речи Аврелия ахейцы вскочили, выбежали вон и понеслись по городу, словно в них бес вселился. Они всюду искали спартанцев, которых почитали виновниками всех зол. В Коринфе оказалось немало спартанцев, заехавших сюда по делам. Их хватали, вязали и с улюлюканьем влекли по улицам. В конце концов, стали хватать каждого длинноволосого мужчину, так как спартанцы носили длинные волосы. Ошеломленные римляне пытались их остановить и «удержать от такого неистового образа действий». Тщетно. Спартанцы прятались за них, и римляне заслоняли их собой. Но под вопли толпы несчастных выволокли из дома римлян и потащили прочь на глазах их защитников. Вот этого уж делать не следовало. Таких вещей римляне не прощали. Они побледнели от гнева и сказали, что ахейцы совершают беззаконие и наносят оскорбление римскому народу. И тут же уехали (Paus. VII, 14).
По сути, произошло непоправимое. Ахейцы умудрились оскорбить римское посольство. А всему миру давно было известно, что стоит волосу упасть с головы римского посла и следует немедленное объявление войны. Так что ждать надо было самого худшего. Несколько поостыв и опомнившись, решили немедля отправить в Рим посольство с оправданиями.
«И вот каким образом исполнился гибельный конец эллинов» (Полибий). Только что ахейские послы покинули Пелопоннес, как увидали, что навстречу им по дороге едет римское посольство. Поравнявшись, они обменялись приветствиями. Узнав, зачем едут ахейцы, римляне посоветовали им вернуться. Они как раз специально посланы сенатом, чтобы все разобрать и обсудить. Итак, все вместе прибыли они в Эгий, прелестный городок на берегу Коринфского залива недалеко от Патр. Принял их Критолай, только что избранный стратегом. Во главе римского посольства стоял Секст Юлий Цезарь.
Римляне против ожидания не казались разгневанными, наоборот, они были очень вежливы, любезны, но чрезвычайно серьезны. Они «обошли молчанием насилие над послами, как будто римляне придавали этому меньше значения, чем сами ахейцы». Самое важное, говорили они, вести себя впредь разумно, и все будет позабыто и улажено. И, главное, не навлечь на себя войны с Римом. Потому что угроза сейчас очень реальна.
— Еще есть время, — серьезно и выразительно повторяли послы (XXXVIII, 78; Paus. VII, 14).
Они тут же предложили следующий план. Пусть соберутся ахейские власти и спартанские представители. Вместе они решат, что делать и как уладить конфликт со Спартой. О требованиях Ореста римляне, разумеется, забыли. С лакедемонянами же все осложнилось до предела, ибо они объявили, что совсем выходят из союза, и дрожали от ненависти при одном имени ахейцев.
Критолай был сама приветливость, само радушие. Он слушал послов с любезной улыбкой и поддакивал. Договорились, что римляне отправятся сейчас в Тегею. Туда же приедут спартанцы и ахейские уполномоченные. И там все полюбовно решат.