Политическая история Римской империи

Разумеется, такая эволюция принципата не могла бы иметь место без наличия социальной и политической опоры императорской власти в римском обществе. Говоря об этом, в первую очередь надо, конечно, отметить армию. Римская армия начала превращаться в профессиональную, начиная с реформы Мария, изменившей принцип ее формирования. При Августе она окончательно стала профессиональной. Ее главной силой были легионы, которые формировались из граждан. Солдаты вспомогательных частей были преимущественно негражданами, но после отставки гражданство получали, и эта перспектива в известной мере сближала их с гражданами-легионерами. Однако в профессиональной армии гражданский дух как таковой едва ли мог долго существовать. Здесь формируется своя корпоративная мораль. В результате армия предстает как самостоятельный организм, связанный с обществом только через своего верховного главнокомандующего, т. е. императора. Всякая армия основана на крепкой дисциплине и пирамидальном построении. Император как верховный главнокомандующий вполне мог опираться на армию не только для защиты имперских границ или их расширения, но и для укрепления своей власти. Конечно, особое место в этом отношении занимал столичный гарнизон, особенно преторианские когорты. Их вмешательство порой решало судьбу конкретного принцепса. Характерно, что среди преторианцев большой популярностью пользовались императоры, воспринимавшиеся гражданским обществом как «тираны». Нельзя, однако, сбрасывать со счетов и роль легионов, особенно во время гражданских войн 68–69 и 193–197 гг.

Другой опорой императорской власти был бюрократический государственный аппарат. Старый полисно-республиканский аппарат, основанный на избрании некоего числа регулярно сменяемых магистратов и теоретически ответственный перед избравшим их народом, не мог обеспечить управление огромным государством, если только оно не было федерацией с широкой автономией составляющих ее частей. Римская империя такой федерацией не была и быть не могла, поэтому эффективный государственный аппарат мог строиться только на бюрократических принципах — назначаемости, строгой иерархии и абсолютном подчинении вышестоящим, а в конечном итоге — императору. И вся история принципата с этой точки зрения является историей создания и развития такого аппарата. Старый республиканский аппарат фактически встраивался в эту бюрократическую структуру. А те должности, которые с бюрократией нс совместимы (например, консульство), на деле превращались в почетные, но безвластные посты. Бюрократический государственный аппарат по своей природе не мог не быть монархическим, ибо таковым являлся принцип его построения.

Нельзя упускать из виду и третью опору императорской власти — римский плебс. Как говорилось в свое время, демократическая составляющая римского государства тоже сыграла свою роль в крушении республики и замене ее империей. Политический строй Римской республики был построен таким образом, что основная масса римских граждан непосредственно воздействовать на принятие тех или иных решений не могла, поскольку комиции не обладали законодательной инициативой. Даже проводимые мероприятия в пользу народа (независимо от подлинных мотивов их проведения) даровались теми или иными деятелями, хотя часто и при активной его поддержке. Это, конечно, воспитывало в людях чувство зависимости от личности того или иного деятеля, постепенно развивавшееся в монархическую психологию. Римская толпа еще до установления принципата Августом была настроена монархически. Переломом в этом отношении были, вероятно, похороны Цезаря и последующее его обожествление. Принципат, представляемый обществу как «восстановленная республика», вполне соответствовал, с одной стороны, монархическому чувству римского плебса, а с другой — традиционной системе ценностей, от которой тот же плебс не собирался отказываться (во всяком случае, до поры до времени). Со своей стороны императоры в отношении римского плебса проводили политику «хлеба и зрелищ», укрепляя свою власть в столице. И он хорошо знал, от кого получает хлеб и другие дары, а порой и деньги, за чей счет наслаждается зрелищами, кто дает ему возможность по крайней мере не умереть в полной нищете. Толпа могла не любить конкретного принцепса, как, например, Тиберия, но и в этом случае она противопоставляла ему не возвращение к республиканскому строю, а другую личность (в данном случае Германика и его детей).

Наконец, надо иметь в виду провинции. Республиканская система была основана на полном подчинении и жесткой эксплуатации провинций, однако с течением времени они стали играть все большую роль в жизни государства. Римляне, а затем и италики по-прежнему смотрели на провинциалов как на людей «второго сорта». И только покровительство императора позволяло провинциальной знати войти в элиту государства. И чем значительней была роль провинций во всех аспектах римской жизни, тем больше были заинтересованы провинциалы в сильной императорской власти. Для них император являлся всеобщим патроном, чья благосклонность только и обеспечивала им защиту и в какой-то степени благосостояние. С другой стороны, и императоры, делая сенаторами или всадниками уроженцев провинций, приобретали себе дополнительную опору.

История принципата четко делится на два больших периода — ранний принципат и поздний. Гранью между ними является гражданская война 68–69 гг. В период раннего принципата власть принцепса была основана в огромной степени на происхождении правителей из дома Цезаря и Августа. Та auctoritas, которой обладали Цезарь и Август, переходила, как уже говорилось, на их преемников, и, хотя на деле авторитет уменьшался, она все же обеспечивала их право управлять государством. В определенной степени можно говорить, что в этот период принципат был семейным делом Юлиев-Клавдиев, а власть принцепса носила личный характер, что в значительной степени обусловливало личный характер противостояния между принцепсом и сенаторами. Результатом этого явился террор. И жертвами его становились не только сенаторы и всадники, но и принцепсы. В самом начале гражданской войны был свергнут и покончил с собой последний представитель дома Юлиев-Клавдиев. Связь между высшей властью и определенным родом была, таким образом, прервана. В конце этой войны, когда императором был признан Веспасиан, был принят специальный закон, в известной мере конституизировавший власть принцепса. Принципат из семейного дела конкретного рода превратился в полной мере в политический институт.

Оторванность принципата от определенной фамилии привела к изменению содержания его основных несущих конструкций. Авторитет был основан теперь не на происхождении, хотя бы и косвенном, от Цезаря и Августа, а на обладании властью независимо от способа ее добывания. Отныне важны были не столько личность принцепса и его семейные связи, сколько его положение во главе государства. Авторитет принцепса практически становится синонимом его власти. Хотя имена Цезарь и Август входили в набор почти всех принцепсов, на деле они, оторвавшись от своей родофамильной основы, превращались в титулы. Августом обычно становился правящий император, а цезарем — его наследник, а позже в некоторых случаях — и соправитель, игравший, однако, меньшую роль. Усиление военного момента, особенно ярко проявившееся в гражданской войне, привело к выдвижению на первый план императорского аспекта власти принцепса. Само слово Imperator входит в номенклатуру и титулатуру всех правителей. Говорить о равенстве в полномочиях с другими их носителями ни один принцепс не может даже из лицемерия. Его полномочия столь обширные, что никто даже мысленно не в состоянии с ним сравняться. Если в период раннего принципата некоторые люди и даже целые круги общества еще могли мечтать о возврате к республиканским временам или, во всяком случае, выражать хотя бы на словах оппозицию императорской власти, то при позднем принципате подобные мысли окончательно уходят из голов. Республиканские традиции окончательно исчезают.

Выше говорилось о роли провинций и провинциалов в усилении монархического аспекта принципата. Теперь надо обратить внимание на другую сторону роли провинций. Италия и провинции все более сближаются. В ходе романизации (или, как теперь предпочитают говорить многие исследователи, романизаций) провинции воспринимают античное общество в его римском варианте^[141], римскую культуру и римский образ жизни, становятся частями имперской экономической системы, приведшей к взаимодействиям людей, принадлежавших ранее к самым разным племенам и народам. Крупные города становятся, по сути, космополитическими центрами. В первую очередь речь идет о Риме, в котором обосновались представители чуть ли не всех народов, населявших Империю. Так, хотя в меньшем масштабе, было и в других относительно крупных городах. Это вело к обмену моральными, идейными и религиозными ценностями. Естественно, что первенствующее положение занимали ценности господствующего народа — римлян. И все больше людей чувствовали себя именно римлянами независимо от происхождения. Этому способствовало и распространение римского образования. Императоры поощряли создание даже в самых дальних уголках римского мира элементарных римских школ, предоставляя их учителям (как, впрочем, и представителям других полезных профессий) различные привилегии, в том числе и в налоговой сфере.

Число чисто национальных или национально-религиозных восстаний против римского господства уменьшилось. Во II в. они происходили только на дальних окраинах империи, таких как Иудея или Британия. Этнические конфликты сменились социальными или политическими. Принадлежность к тому или иному сословию либо другой социальной группе становилась важнее этнического происхождения. Римская империя превращалась в единое государство со столицей в Риме. Правящие сословия во все большей степени пополнялись провинциалами, показателем чего являлся состав сената, в котором в начале III в. число уроженцев провинций уже превышало количество выходцев из Италии и Рима. Решающим шагом в этом направлении стала опять же гражданская война 68–69 гг., нанесшая удар по основным препятствиям на пути интеграции провинций — старой римской знати и эгоистичному римскому плебсу. Логичным завершением такой эволюции явился эдикт Каракаллы, предоставивший римское гражданство почти всем провинциалам.

Наряду с политическими и правовыми связями большое значение приобретают морально-религиозные. Все жители империи присягали каждому новому императору. Присяга устанавливала между императором и населением патроно-клиентские связи, еще более усиливаемые восприятием принцепса как «отца отечества», что являлось одним из его официальных титулов. Клиенты должны подчиняться патрону, а тот, в свою очередь, заботиться о них. Последнее было возможно при обладании императором определенными качествами. Главными достоинствами принцепса со времени Августа считались доблесть, милосердие, справедливость и благочестие. Они обеспечивали императору моральное право возглавлять государство и были основой его авторитета.

Особое значение приобрел культ императора, возникший уже при Августе. Насаждая культ Цезаря и Марса Мстителя, отомстившего убийцам его приемного отца, Август открывал дорогу собственному обожествлению. В его новом имени значительное место занимал элемент «сын божественного», и это бросало отблеск некоей сверхъестественности и на него самого. Да и другое его имя, Август, поднимало его над остальными согражданами. Как в честь Цезаря, так и в честь Августа был переименован месяц, а затем пришла пора и подлинного обожествления.

Окончательно культ императора утверждается сразу после смерти Августа. Официально его культ был оформлен уже при Тиберии, а всеимперскую организацию культ обожествленного покойного императора получил в 70-х гг. I в. при Веспасиане. Во II в. при Адриане была создана стройная система муниципального и провинциального культа императора. В календарь вставлялись праздники, связанные с императором, такие как его день рождения или годовщина обожествления. Это способствовало внедрению императорского культа в повседневную жизнь населения Римской империи. Некоторые принцепсы, не дожидаясь своей смерти, провозглашали себя богами при жизни, но это уже было явным признаком произвола, этих императоров убивали (разумеется, не только за присвоение божественности), и их акты отменялись, а сами они не обожествлялись вовсе. Постепенно культ императора принял окончательные и относительно умеренные формы и распространился по всей империи, не подвергаясь никакому сомнению со стороны подавляющего большинства ее населения.