Политические портреты. Л. Брежнев, Ю. Андропов
Шрифт:
Андропов не мешал, а возможно, и поощрял усиление давления на А. Галича – популярнейшего барда и поэта конца 1960-х – первой половины 1970-х годов. В конце концов Галич решил уехать за границу. Но другой, еще более популярный в широких слоях населения поэт и бард В. Высоцкий не собирался, несмотря ни на что, покидать родину. «Не надейтесь, – говорилось в одной из его песен, – я не уеду». По свидетельству В. Чебрикова, вскоре после высылки Солженицына и выезда из страны многих других писателей и художников Андропов получил от высших партийных инстанций указание об аресте Владимира Высоцкого. Юрий Владимирович был крайне растерян: он хорошо помнил, какой отрицательный резонанс получило в 1966 году судебное дело писателей А. Синявского и Ю. Даниэля. А Высоцкий был гораздо более известным человеком и как бард, и как артист Театра на Таганке. Он снимался и в кино, создав несколько запоминающихся образов. У него было много не только резко критичных, сатирических, но и глубоко патриотических песен. Андропов вызвал к себе Чебрикова и долго совещался с ним, чтобы найти какой-то выход и избежать совершенно ненужной, по его мнению, репрессивной акции. В конечном счете им удалось переубедить Брежнева и Суслова. Думаю, именно Суслов выступал инициатором гонений на Высоцкого, так как Брежнев иногда и сам слушал записи некоторых его песен.
Случалось, Андропов отказывался принимать рекомендации по поводу тех или иных диссидентов, исходившие от его заместителей, включая и Чебрикова. Андропов внимательнее, чем другие члены ЦК и Политбюро, учитывал возможную реакцию не только международного общественного мнения, но и общественного мнения, уже зародившегося в Советском Союзе. Из публикаций последних
Юрий Андропов и Александр Солженицын
По свидетельствам Георгия Шахназарова и Федора Бурлацкого, Андропов с вниманием и интересом прочел осенью 1962 года повесть «Один день Ивана Денисовича» Александра Солженицына, опубликованную «Новым миром». Андропов также познакомился и с другими рассказами и повестями Солженицына, опубликованными «Новым миром» в 1963–1964 годах. По свидетельству сына Ю. Андропова Игоря, его отец очень хвалил «Один день Ивана Денисовича» и «почти восхищался» рассказом «Матренин двор». Он хорошо отзывался о повести «Раковый корпус» и романе «В круге первом». Повесть Солженицына готовилась к печати в «Новом мире», о ней с похвалой говорили на большом собрании прозаиков в Союзе писателей. Значительный по объему роман Солженицына распространялся в списках в 1968–1969 годах.
Трудно сказать точно, когда и при каких обстоятельствах КГБ принял решение о постоянном и тщательном наблюдении за всеми действиями и передвижениями писателя. Вадим Бакатин, проработавший в 1991 году несколько месяцев на посту Председателя КГБ СССР, свидетельствует в книге «Избавление от КГБ», что за людьми такого масштаба, как Александр Солженицын, следили с особым вниманием. Комитет, писал Бакатин, «тщательнейшим образом следил за каждым их шагом и словом, используя все мыслимые контрразведывательные средства – слежку, прослушивание телефонных и всех иных разговоров, разработку связей и т. д. Свидетельство тому – 505 томов дела оперативной разработки по Сахарову и 105 томов – по Солженицыну, которые хранились в архивах КГБ. Но об их полном содержании мы уже никогда не узнаем. В 1989–1990 годах по приказу руководства Комитета досье были уничтожены, а “печи после сожжения проверены”, о чем составлены соответствующие акты» [191] . Сохранились лишь отдельные документы, главным образом те записки и предложения, которые направлялись из КГБ в ЦК КПСС и некоторые другие учреждения. Однако в 1967–1969 годах наблюдение за Солженицыным было все же не таким «плотным», как в начале 1970-х. Это позволило писателю без особых помех закончить первый том «Архипелага ГУЛАГа» и надежно спрятать копии рукописи у друзей, а также передать одну из фотокопий своему швейцарскому адвокату. Если «Раковый корпус» попал за границу и был там опубликован без ведома Солженицына, то роман «В круге первом» увезен за границу и переведен на английский язык доброй знакомой писателя Ольгой Андреевой-Карлайл [192] . Этот роман имел большой успех в литературных кругах Запада и у публики. Книгу быстро перевели на почти все европейские языки, включая шведский.
191
Бакатин В. Избавление от КГБ. М., 1992. С. 33.
192
Андреева-Карлайл О. Солженицын. В круге тайном // Вопросы литературы. 1991. № 1–5.
В советской печати старались в то время как можно меньше писать о Солженицыне, замалчивая его новые книги и отклики на них. Различного рода материалы о Солженицыне или его письма и протесты распространяли только в самиздате. Мой брат Жорес был в то время дружен с Солженицыным и часто встречался и беседовал с ним. Я говорил с Солженицыным всего три раза; на своей небольшой даче близ Обнинска он увел меня для беседы в соседний лесок, а при встрече в Москве – в один из скверов близ метро «Сокол». В 1969 году Солженицын был исключен из Союза писателей СССР, и некоторым чиновникам от литературы казалось, что вопрос о нем можно снять с повестки дня.
Положение дел решительно изменилось в начале октября 1970 года после присуждения Солженицыну Нобелевской премии по литературе. Решение Нобелевского комитета было объявлено 8 октября, а уже 10-го Андропов направил в ЦК КПСС первое из большой серии писем о Солженицыне. В нем говорилось:
«Секретно. ЦК КПСС. 10 октября 1970 г. По поступившим в Комитет госбезопасности данным, сообщение о присуждении Солженицыну 8 октября 1970 года Нобелевской премии заметно оживило активность аккредитованных в Москве иностранных корреспондентов и вызвало ряд поздравительных телеграмм и писем в его адрес… В кругах советской интеллигенции решение Нобелевского комитета воспринято в основном неодобрительно. Многие писатели, кинематографисты, художники, деятели театра, композиторы считают присуждение Солженицыну премии очередной антисоветской акцией и обсуждают вопрос, как на нее следует реагировать. Характерны такие высказывания. Ученый секретарь Института мировой литературы им. А. М. Горького АН СССР А. Ушаков: “Солженицын как политик от литературы добился всего: публики, известности, признания. Теперь он может даже умереть. Видимо, в ближайшем будущем поднимется шумиха в западной печати, которая неминуемо приобретет антисоветскую окраску. И именно это обстоятельство обнажит политический характер решения Нобелевского комитета. Правда, многое будет зависеть от нашей позиции. Что касается Солженицына, то это враг. Я лично не могу себя убедить, что в свое время он случайно попал в лагерь, откуда его не надо было и выпускать”. Композитор Л. Афанасьев: “В последнее время Солженицын стал на антисоветский путь, пишет про нашу действительность хуже, чем фашистские писаки. Вот за это ему и присвоили Нобелевскую премию”. Писатель Ю. Трифонов: “Было бы идиотизмом уделять присуждению Солженицыну Нобелевской премии слишком много внимания и не следует делать из него проблемы номер один”. Композитор Н. Богословский: “В наших сообщениях и публикациях, видимо, не нужно допускать таких выражений, как “достойно сожаления”, “обидно” и тому подобное. По-моему, достаточно промолчать или ограничиться строгой информацией по существу вопроса”. Писатель В. Максимов: “Трудно сейчас решать, что делать, поскольку Солженицын – человек неуправляемый и идет напролом. Мы можем предполагать, намечать меры, а он вдруг выступит с “яркой” речью, и все пойдет прахом”. Отдельные представители интеллигенции выразили положительное отношение к факту присуждения Солженицыну Нобелевской премии. Академик А. Колмогоров: “Солженицыну присудили Нобелевскую премию за 1970 год. Хорошо, что дали: он этого заслуживает. Интересно, пустят ли Солженицына за границу получить эту премию?” Литературный критик, сотрудник “Нового мира” Л. Левицкий: “Это наш большой праздник, ведь Солженицына впервые открыл и напечатал “Новый мир”. Заслуженная награда”. По поводу получения премии сам Солженицын заявляет, что он поедет в Швецию лишь в случае, если ему будет гарантирована обратная въездная виза. Сообщается в порядке информации.
Председатель Комитета госбезопасности Андропов» [193] .
Всего через неделю Андропов написал второе
письмо в ЦК КПСС на ту же тему. В нем говорилось: «Секретно. ЦК КПСС. 17 октября 1970 г. В Комитет госбезопасности продолжают поступать материалы о реагировании представителей интеллигенции на присуждение Солженицыну Нобелевской премии. Многие деятели литературы, науки и искусства выражают возмущение, считая, что решение Нобелевского комитета продиктовано исключительно политическими соображениями. Украинский литературовед А. Трипольский: “Присуждение премии Солженицыну – это еще одна идеологическая диверсия против нас”. Кинорежиссер студии “Мосфильм” М. Анджапаридзе: “Солженицын – писатель хороший, но Нобелевской премии он недостоин”. Прозаик Е. Пермитин: “Вопрос с Солженицыным – это не литература, а политика, о которой нас не спрашивают. Здесь мы не решаем”. Некоторые творческие работники при этом высказывают суждения о поездке Солженицына в Швецию и комментируют наши возможные ответные меры.193
Известия. 1992. 25 марта.
Отдельные писатели восприняли присуждение премии Солженицыну с удовлетворением. Ленинградский прозаик Д. Дар (муж В. Пановой): “Вопреки всем провокациям Фединых, Соболевых, Михалковых русская литература еще раз получила всемирное признание. У нас с Верой Федоровной (Пановой) сейчас просто праздник. Весть о всемирном признании писательского и нравственного подвига Солженицына была воспринята с ликованием и счастьем”. Писатель Ю. Нагибин: “Присуждение Нобелевской премии Солженицыну поможет нам в борьбе против консерваторов”. Писатель В. Каверин, признав присуждение Солженицыну премии справедливым, подчеркнул вместе с тем политический характер этой акции: “Решение Нобелевского комитета – это вызов, который брошен нам, и сделан он вполне сознательно”. Солженицын в настоящее время проживает на даче виолончелиста М. Растроповича и свое отношение к премии подтвердил в телеграмме в адрес Шведской академии: “Вашу телеграмму получил, благодарю. В присуждении Нобелевской премии вижу дань русской литературе и нашей трудной истории. К традиционному дню намерен приехать в Стокгольм для личного получения”. Сообщается в порядке информации.
Председатель Комитета госбезопасности.
Андропов» [194] .
В письме КГБ от 29 октября был приведен еще с десяток откликов писателей и ученых о присуждении Солженицыну Нобелевской премии, но здесь появилась и новая тема. Андропов сообщал в ЦК КПСС, что Солженицын считает возможной свою поездку в Стокгольм для получения Нобелевской премии. «Комитет государственной безопасности полагает, что в случае официального обращения Солженицына с ходатайством о выезде в Швецию для получения Нобелевской премии можно было бы пойти на удовлетворение его просьбы. Что касается вопроса об обратном въезде в Советский Союз, то его следовало бы решать в зависимости от поведения Солженицына за границей. Если Солженицын решит остаться за рубежом, то принимать какие-либо меры к его возвращению в Советский Союз, по нашему мнению, вряд ли целесообразно. Председатель Комитета госбезопасности Андропов» [195] .
194
Известия. 1992. 25 марта.
195
Кремлевский самосуд: Секретные документы Политбюро о писателе А. Солженицыне. М., 1994. С. 103–104.
В конце ноября 1970 года в КГБ подготовили проект Указа Президиума Верховного Совета СССР о «выдворении Солженицына из пределов СССР» и лишении его советского гражданства. Желание избавиться от писателя было настолько велико, что Генеральный прокурор СССР Р. А. Руденко и Андропов поясняли в одной из записок секретарям ЦК КПСС: «Проживание Солженицына в стране после вручения ему Нобелевской премии укрепит его позиции и позволит активнее пропагандировать свои взгляды… Выдворение Солженицына из Советского Союза лишит его этой позиции – позиции внутреннего эмигранта и всех преимуществ, связанных с этим… Сам же акт выдворения вызовет кратковременную антисоветскую кампанию за рубежом с участием некоторых органов коммунистической прессы… Взвесив все обстоятельства, считали бы целесообразным решить вопрос о выдворении Солженицына из пределов Советского государства».
Как известно, Солженицын решил воздержаться от поездки в Швецию. Он завершил в 1970 году работу над романом «Август 1914-го». Подготовка к его изданию началась сразу же в нескольких странах; в Москве у друзей и знакомых писателя появились машинописные копии новой книги. КГБ продолжал следить за всеми действиями и передвижениями Солженицына и его встречами. В записках КГБ фиксируются его встречи с А. Твардовским и Л. Копелевым, с Л. К. Чуковской и М. Ростроповичем и другими. Особое внимание было уделено встречам и беседам Солженицына с известным немецким писателем Генрихом Бёллем. Некоторые информационные записки удивляют своей мелочностью. КГБ информирует Политбюро обо всех подробностях конфликта писателя с его первой женой Н. Решетовской, о «связи» с Натальей Светловой, у которой родился первый, а затем и второй сын от Солженицына. На самом высшем уровне решается вопрос о получении Солженицыным части его премии в форме валютных сертификатов, о попытке писателя получить московскую прописку. Желание Солженицына купить за валюту кооперативную квартиру в Москве встретило решительное возражение КГБ. Любопытно, что вокруг этого «квартирного вопроса» в руководстве страны возникли разногласия. Против позиции и политики КГБ в отношении Солженицына выступило Министерство внутренних дел СССР. Министр внутренних дел Николай Щелоков, отношения которого с Андроповым складывались не лучшим образом, направил Л. Брежневу большую записку «К вопросу о Солженицыне». «В истории с Солженицыным, – писал Щелоков, – мы повторяем те же самые грубейшие ошибки, которые допустили с Борисом Пастернаком… Солженицын стал крупной фигурой в идеологической борьбе. Это реальность, с которой нельзя не считаться. Ни замолчать, ни обойти этот факт нельзя… Объективно Солженицын талантлив. Это – явление в литературе. С этой точки зрения он представляет безусловный интерес для Советской власти. Было бы крайне выгодно, чтобы его перо служило интересам народа. При правильном решении “проблемы Солженицына” вполне реальной является задача поворота его творческих интересов в сторону тематики, безупречной в идеологическом отношении… Солженицыну нужно дать срочно квартиру. Его нужно прописать, проявить к нему внимание. С ним должен поговорить кто-то из видных руководящих работников, чтобы снять у него весь этот горький осадок, который не могла не оставить травля против него. За Солженицына надо бороться, а не выбрасывать его. Нашим издательствам пора понять, что в настоящее время надо не отвергать литературные произведения, а трансформировать их. В данном случае надо не публично казнить врагов, а душить их в объятиях. Это элементарная истина, которую следовало знать тем товарищам, которые руководят литературой» [196] . Брежневу очень понравилась записка его доброго приятеля Щелокова, он ее внимательно прочел, подчеркнув многие фразы. Своему помощнику Цуканову Брежнев написал: «Эту запись иметь временно у себя. Л. Брежнев». Никого из членов Политбюро с запиской Щелокова Брежнев знакомить не стал, но и попыток «задушить Солженицына в своих объятиях» генсек не предпринимал. В начале 1970-х годов Н. Щелоков дружил с Мстиславом Ростроповичем, жена которого Галина Вишневская была родственницей жены Щелокова. Их дачи находились по соседству в поселке Жуковка. Здесь же на даче Ростроповича месяцами жил тогда и сам Солженицын. Несмотря на столь высокую протекцию, никакой квартиры писатель в Москве не получил. Даже после официальной регистрации брака со Светловой в московской прописке ему было отказано.
196
Кремлевский самосуд. С. 169–172.