"Политическое завещание" Ленина

Так как в Пбюро не существует звания "председательствующего" (председатель выбирается для каждого заседания), то я удивлен, что вы обратились почему-то ко мне, вместо того, чтобы адресоваться в правильном партийном порядке, - через Секретариат ЦК.

Вашу записку и мой ответ пересылаю в Секретариат ЦК».

Каменев переслал их в Секретариат ЦК, сопроводив письмом: «Сейчас, 5 час. 35 мин., получил прилагаемую записку тов. Фотиевой. Пересылаю ее в ЦК, ибо записка ничего лично меня касающегося не заключает. По-моему ЦК должен сейчас же решить положительно вопрос об опубликовании статьи Владимира Ильича». Датировав письмо, Каменев опять же проставил и время: «5 час. 45 мин.»[1423]. Такое необычное для документов подобного рода внимание ко времени получения письма Фотиевой и отправления своего письма, видимо, говорит о том, что Каменев придал этой истории очень серьезное значение. Отправив эти письма в Секретариат, Каменев, так же как и Сталин, как бы «умыл руки» во всей этой истории. Во всяком случае он усомнился в информации Фотиевой относительно намерений Ленина, а значит, объективно поставил под сомнение и весь рассказ Фотиевой.

Авторитета Фотиевой, чтобы надежно засвидетельствовать «волю» Ленина и обеспечить введение этой «статьи» в политический обиход, явно не хватало. В этих условиях она не последовала совету Каменева, а обратилась за советом (и помощью?) к М.И. Ульяновой. После обсуждения с ней вопроса о судьбе «статьи» Фотиева в 9 часов вечера направляет второе письмо Сталину: «Сегодня я советовалась с Марией Ильиничной по вопросу о том, не нужно ли опубликовать пересланную мною Вам статью Владимира Ильича»[1424]. Как оценить факт привлечения М.И. Ульяновой к обсуждению этого вопроса? Возможно, ее мнение могло показаться Фотиевой достаточно авторитетным, чтобы побудить членов ЦК принять положительное решение вопроса о публикации*********.

М.И. Ульянова не была свидетельницей работы брата над этим текстом и не была посвящена в его планы. Она заняла позицию более осторожную, чем Каменев. «Мария Ильинична высказалась в том смысле, - пишет Фотиева, - что так как прямого распоряжения Владимира Ильича об опубликовании этой статьи не было, то печатать ее нельзя и что она считает возможным лишь ознакомить с ней членов съезда». К этому Фотиева добавила: «Со своей стороны считаю нужным прибавить, что Владимир Ильич не считал эту статью законченной и готовой для печати»[1425].

Мы не можем восстановить все, что произошло между первым и вторым письмами Фотиевой Сталину. Поскольку позиция, занятая М.И. Ульяновой, была выгодна Сталину, то в переговорах Фотиевой и Ульяновой иногда усматривают интригу, направленную в пользу Сталина. Действительно, мнение Ульяновой «работало» на политический интерес Сталина, но главное, возможно, было в другом - в косвенном подтверждении ею ленинского авторства записок («статьи») «К вопросу о национальностях…» Так в течение 16 апреля 1923 г. Фотиева (при косвенном участии Троцкого) легализировала и внедрила в политический обиход эти записки («статью») как ленинский документ.

После того как выяснилась позиция Сталина и Каменева, началась следующая фаза внедрения этой статьи в политический обиход . Троцкий обращается ко всем членам ЦК со своими свидетельствами ленинского авторства и ленинской воли, а заодно и с извещением о существовании писем Ленина от 5 и 6 марта, посвященных защите грузинских национал-уклонистов*********. «Мною получена сегодня прилагаемая при сем копия письма личного секретаря т. Ленина т. Фотиевой к т. Каменеву по поводу статьи т. Ленина по национальному вопросу.

Статья т. Ленина была мною получена 5-го марта одновременно с тремя записками т. Ленина, копии которых при сем также прилагаются**********.

Я тогда снял для себя копию статьи как имеющей исключительное принципиальное значение и положил ее в основу как своих поправок к тезисам т. Сталина (принятых т. Сталиным***********), так и своей статьи в "Правде" по национальному вопросу.

Статья, как было сказано, имеет первостепенное принципиальное значение. С другой стороны, она заключает в себе резкое осуждение по адресу трех членов ЦК. Пока оставалась хоть тень надежды на то, что Владимир Ильич успел сделать относительно этой статьи какие-либо распоряжения насчет партийного съезда, для которого она, как вытекает из всех условий и в частности из записки т. Фотиевой, предназначалась, - до тех пор я не ставил вопроса о статье.

При создавшейся ныне обстановке, как она окончательно определяется запиской т. Фотиевой, я не вижу другого исхода, как сообщить членам Центрального Комитета статью (курсив наш.
– B.C.), которая, с моей точки зрения, имеет для партийной политики в национальном вопросе не меньшее значение, чем предшествующая статья по вопросу об отношениях пролетариата и крестьянства************.

Если никто из членов ЦК - по соображениям внутрипартийного характера, значение которых понятно само собой, - не поднимет вопроса о доведении статьи в том или другом виде до сведения партии или партсъезда, то я со своей стороны буду рассматривать это как молчаливое решение, которое снимает с меня личную ответственность за настоящую статью в отношении партсъезда.

Приложение: письмо т. Фотиевой, три записки и статья т. Ленина»[1426].

Видимо, Троцкий был недоволен тем оборотом, которое принимало дело. Иначе трудно понять, почему он, несмотря на то что Фотиева фактически дезавуировала свое собственное утверждение относительно воли Ленина, взял на себя ответственность ознакомить партию с ленинской статьей по хранящейся у него копии. Скорее всего этим он хотел гарантировать введение этой «статьи» в политический обиход как официального документа - от имени ЦК РКП(б).

Нельзя не обратить внимания и на использованный Троцким прием - двусмысленность предупреждения. Что он имел в виду? То ли, что он, «подчиняясь молчаливому решению», доведет эту «статью» до сведения делегатов съезда, то ли то, что он не будет этого делать. Ясно, что у такого мастера пера, каким был Троцкий, подобная двусмысленность в центральной формулировке важного политического документа не могла быть случайной. Видимо, он оставляет за собой право истолковать невысказанную волю Политбюро как ему заблагорассудится. И это могло держать в напряжении ЦК и Политбюро, сохраняя за Троцким инициативу в этом вопросе, представляя его в глазах делегатов XII съезда РКП(б) в качестве защитника политической позиции Ленина, а других членов Политбюро - противниками Ленина. Троцкий фактически ставил ультиматум: или вы выступаете с требованием опубликовать (Каменев ему уже поддакнул), или я сделаю это сам и заклеймлю вас как людей, стремящихся скрыть от партии мысли Ленина. Кто же возразит? И на каком основании?

Далее переписка переходит в иное русло: она ведется между Сталиным и Троцким и посвящается условиям обнародования текста. В 22 часа, имея уже на руках переписку Фотиевой и Каменева, из которой следовало, что с 5 марта эта статья уже имела определенное хождение и использовалась Троцким в политическом обиходе, а также второе письма Фотиевой, Сталин направляет заявление членам ЦК: «Очень удивлен, что статьи********** тов. Ленина, имеющие, безусловно высоко принципиальное значение и полученные Троцким еще 5-го марта сего года, тов. Троцкий нашел возможным держать под спудом более чем месяц, не доведя до сведения Политбюро или Пленума ЦК вплоть до кануна открытия XII партсъезда. Об этих статьях говорят, как мне сообщают сегодня делегаты съезда, вокруг них складываются среди делегатов слухи и легенды, о них знают, как я узнал сегодня, люди, ничего общего с ЦК не имеющие, сами члены ЦК вынуждены питаться этими слухами и легендами, между тем ясно, что ЦК должен был быть, прежде всего, информирован об их содержании». Относительно публикации Сталин занял более определенную, чем днем, позицию: эти статьи «следовало бы опубликовать в печати. Можно только пожалеть, что, как это ясно из письма тов. Фотиевой, и, оказывается, нельзя публиковать, так как они еще не просмотрены тов. Лениным». Вслед за этим по распоряжению Сталина всем членам ЦК был разослан комплекс документов, включавший в себя письмо Троцкого членам ЦК от 16 апреля 1923 г., текст записок («статьи») «К вопросу о национальностях или об "автономизации"», переписку Фотиевой со Сталиным и Каменевым от 16 апреля и заявление Сталина[1427].

Так главное было сделано - никому неведомый текст, чье ленинское авторство опиралось только на взаимно поддерживающие свидетельства Фотиевой и Троцкого, был введен в политический обиход как ленинский документ. Его рассылка от имени ЦК довершила дело - ленинское авторство теперь было подтверждено и авторитетом ЦК. Решалась ли этим проблема доказательства ленинского авторства «статьи»? Конечно, нет.

В этом отношении интересно письмо, которое Троцкий направил 17 апреля членам ЦК. Формально оно является ответом на те упреки в его адрес, которые были высказаны Сталиным в заявлении 16 апреля. Вместе с тем оно является попыткой дать дополнительные косвенные аргументы в пользу ленинского авторства ее. «Статья т. Ленина была прислана мне в секретном и личном порядке т. Лениным через Фотиеву, причем, несмотря на выраженное мною в тот же час намерение ознакомить членов Политбюро со статьей, т. Ленин категорически высказался против этого через Фотиеву (поди проверь теперь.
– B.C.)**************. Через два дня состояние здоровья Ленина ухудшилось и «сношения с ним по этому вопросу естественно прекратились», а некоторое время спустя «статья была у меня потребована т. Гляссер и мною возвращена». «Я снял для себя копию для личного своего употребления (для формулировки поправок к тезисам т. Сталина, для написания своей статьи и пр.)» (выделено нами.
– B.C.). Троцкий признавал, что «ничего не знал» о том, «какие распоряжения отданы т. Лениным относительно его статьи и других документов по грузинскому делу ("готовлю речи и статьи")»*15. Обостряя ситуацию, Троцкий заявил, что «если кто-либо считает, что я действовал неправильно в этом вопросе, то я с своей стороны предлагаю расследовать это дело в конфликтной комиссии съезда либо в особой комиссии. Других путей для этого я не вижу»[1428]. Видеть или не видеть другие пути - это дело Троцкого, но кроме конфликтной комиссии съезда есть еще Политбюро и ЦК партии, в рамках которых происходил этот конфликт. Троцкий, очевидно, не желает ограничивать его этими рамками, значит, он избрал путь эскалации политической борьбы. Записки «К вопросу о национальностях или об "автономизации"» - это политическая дубинка в его руках, расчищающая ему путь к победе на съезде партии, и он стремится ее использовать в полной мере.