"Политическое завещание" Ленина
Шрифт:
§ 2. ЛЕНИН И СТАЛИН: ВРЕМЯ НАИБОЛЬШЕЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ БЛИЗОСТИ
Взаимоотношения Ленина и Сталина после избрания последнего генеральным секретарем ЦК РКП (б), всегда служившие предметом политических спекуляций, были и остаются в центре внимания историков. Концептуально традиционная историография в освещении этого вопроса идет за Троцким, задавшим общий тон и направление исследования. В статье «Что я думаю о Сталине?» (1 марта 1929 г.) Троцкий писал, что в середине 1922 г. Сталин «развил лихорадочную деятельность, ставя своих друзей на все важные посты партии. Когда Ленин выздоровел от первого приступа болезни и вернулся за работу, бюрократия хорошо окопалась, и Сталин приобрел большое влияние»[592]. От него же идет принятое в традиционной историографии утверждение об обострении политических противоречий между Лениным и Сталиным по поводу работы последнего в РКИ, образования СССР, конфликта в ЦК Компартии Грузии, нарастания бюрократизма в государственном и партийном аппарате.
М.И. Ульянова, будучи активной сторонницей Бухарина и, соответственно, политической противницей Сталина, специально искала подтверждения
Жалоба Ленина, высказанная в письме Г.Л. Шкловскому на «молодых членов ЦК», не может быть отнесена к Сталину*, поскольку его невозможно причислить к «молодым» членам ЦК и, кроме того, документы говорят, что он всегда шел навстречу пожеланиям Ленина в кадровых вопросах, в том числе и в отношении Шкловского, который был удовлетворен решением вопроса о его работе. Ленин знал об этом[594]. Сообщаемый М.И. Ульяновой факт просьбы Лениным денег для Мартова и отказа Сталина, к сожалению, не поддается проверке.
Документы говорят о сохранении хороших личных и нормальных деловых отношений и политической близости между Лениным и Сталиным, об отсутствии каких-либо серьезных проявлений недовольства Ленина генеральным секретарем.
Наиболее ярко их личные отношения в этот период характеризует история с ядом. В конце мая у Ленина произошел первый инсульт, заставивший его обратиться к Сталину с просьбой выполнить данное прежде обещание и дать ему яд, чтобы свести счеты с жизнью ввиду угрозы паралича и утраты речи[595]. Воспоминания об этом оставила М.И. Ульянова. Они представлены двумя версиями, пространной[596] и краткой[597], разнящимися в деталях, но совпадающими в главном, поэтому мы попытаемся реконструировать произошедшее на основе обоих вариантов.
30 мая В.И. Ленин «решил… что все кончено для него, и потребовал чтобы к нему вызвали на самый короткий срок Ст[алина]». «Уговоры Кожевникова отказаться от этого свидания, так как это может повредить ему, не возымели действия». «Владимир Ильич сказал, что Сталин нужен ему для совсем короткого разговора, стал волноваться, и пришлось выполнить его желание. Позвонили Сталину, и через некоторое время он приехал вместе с Бухариным. Сталин прошел в комнату Владимира Ильича, плотно прикрыв за собой, по просьбе Ильича, дверь. Бухарин остался с нами и как-то таинственно заявил: "Я догадываюсь, зачем Владимир Ильич хочет видеть Сталина". Но о догадке своей он нам на этот раз не рассказал» (видимо, Сталин не делал тайны из этой просьбы Ленина для руководства партии). «Ст[алин] пробыл у В.И. действительно минут 5, не больше». «Через несколько минут дверь в комнату Владимира Ильича открылась и Сталин, который показался мне несколько расстроенным, вышел. Простившись с нами, оба они (Бухарин и Сталин) направились мимо Большого дома через садик санатория во двор к автомобилю. Я пошла проводить их. Они о чем-то разговаривали друг с другом вполголоса, но во дворе Сталин обернулся ко мне и сказал: "Ей (он имел в виду меня) можно сказать, а Наде (Надежде Константинове) не надо". И Сталин передал мне, что Владимир Ильич вызывал его для того, чтобы напомнить ему обещание, данное ранее, помочь ему вовремя уйти со сцены, если у него будет паралич. "Теперь момент, о котором я Вам раньше говорил, - сказал Владимир Ильич, - наступил, у меня паралич и мне нужна Ваша помощь". Владимир Ильич просил Сталина привезти ему яду. Сталин обещал. Поцеловался с Владимиром Ильичом и вышел из его комнаты. Но тут, во время нашего разговора, Сталина взяло сомнение: не понял ли Владимир Ильич его согласие таким образом, что действительно момент покончить счеты с жизнью наступил, и надежды на выздоровление больше нет? "Я обещал, чтобы его успокоить, - сказал Сталин, - но, если он в самом деле истолкует мои слова в том смысле, что надежды больше нет? И выйдет как бы подтверждение его безнадежности?"» «Обсудив это, мы решили, что Сталину надо еще раз зайти к Владимиру Ильичу и сказать, что он переговорил с врачами и последние заверили его, что положение Владимира Ильича совсем не так безнадежно, болезнь его не неизлечима и что надо с исполнением просьбы Владимира Ильича подождать. Так и было сделано». «Сталин вернулся снова к В.И. Он сказал ему, что, переговорив с врачами, он убедился, что не все еще потеряно, и время исполнить его просьбу не пришло». «Сталин пробыл на этот раз еще меньше, чем в первый раз, и, выйдя, сказал нам с Бухариным, что Владимир Ильич согласился подождать и что сообщение Сталина о его состоянии со слов врачей Владимира Ильича, видимо, обрадовало». «В.И. заметно повеселел и согласился, хотя и сказал Сталину: "Лукавите"? "Когда же Вы видели, чтобы я лукавил", - ответил ему Сталин». «А уверение Сталина, что когда, мол, надежды действительно не будет, он выполнит свое обещание, успокоило несколько Владимира Ильича, хотя он не совсем поверил ему: "Дипломатничаете, мол"». «Они расстались и не виделись до тех пор, пока В.И. не стал поправляться и ему не были разрешены свидания с товарищами».
Факт этого визита и разговора подтверждает в своих записях проф. А.М. Кожевников: «Приезжал Сталин. Беседа о suicidium», т.е. о самоубийстве[598]. Видимо, слова Сталина не рассеяли сомнений Ленина. После его ухода Ленина обследовали врачи, когда он оказался в комнате наедине с профессором М.И. Авербахом, то с волнением схватил его за руку и спросил: "Говорят, Вы хороший человек, скажите же правду - ведь это паралич и пойдет дальше? Поймите, для чего и кому я нужен с параличом?" Но в это время вошла сестра и разговор был прерван»[599].
В исторической литературе смысл этого обращения Ленина представляется свидетельством того, что Ленин
видел в Сталине человека, способного убить своего товарища, мешавшего свершению его честолюбивых замыслов. Эта версия также восходит к Троцкому, но в документах и в воспоминаниях людей, близких к Ленину, она не находит никакой опоры. Против этой версии Троцкого также говорит то, что договоренность о яде и первое обращение к Сталину за ядом относятся ко времени наибольшей политической и личной близости Ленина и Сталина. Это признается практически всеми, кто пытался проанализировать динамику их отношений. Так, М.И. Ульянова в заявлении объединенному (1926) Пленуму ЦК и ЦКК писала: «Вообще за весь период болезни, пока он имел возможность общаться с товарищами, он чаще всего вызывал к себе т. Сталина, а в самые тяжелые моменты болезни вообще не вызывал никого из членов ЦК, кроме Сталина»[600]. Могут сказать, что эта оценка дезавуирована другими воспоминаниями, написанными, видимо, в начале - середине 1930-х годов и содержащими критические оценки Сталина. Это так, но только отчасти. Ульянова позднее писала, что в 1926 г. она не сказала всего, и далее сообщает о нескольких фактах недовольства Ленина Сталиным, об отрицательных чертах характера последнего и т.д., но из этого не следует, что сказанное ею в заявлении Пленуму является неправдой. Наоборот, все написанное в 1926 г. она подтвердила, заявив, что «В.И. ценил Сталина. Это, конечно, верно»[601].Наступившее вскоре некоторое улучшение и стабилизация состояния здоровья, видимо, вновь позволили Ленину отложить роковой шаг. Сталин был последним, с кем разговаривал Ленин, перед тем как по требованию врачей прекратить всякую политическую деятельность и контакты с товарищами. Он же стал первым, с кем Ленин захотел повидаться после разрешения врачей на свидания. Вспоминая о разговоре, М.И. Ульянова писала: «Ильич встретил его дружески, шутил, смеялся, требовал, чтобы я угощала Сталина, принесла вина и пр.»[602]. Это первое свидание оставило документальные следы. 14 июля 1922 г. Сталин сообщал телеграммой Орджоникидзе свои впечатления: «Вчера (время указано неточно.
– B.C.) первый раз после полуторамесячного перерыва врачи разрешили Ильичу посещение друзей. Был я у Ильича и нашел, что он поправился окончательно. Сегодня уже имеем от него письмецо с директивами. Врачи думают, что через месяц он сможет войти в работу по-старому»[603]. А профессор А.М. Кожевников записал, что их свидание «было продолжительнее, чем предполагалось, потому, что трудно было прервать его»[604]. На следующий день Ленин направил Каменеву письмо с директивами (Сталин о нем упомянул в телеграмме Орджоникидзе): «12/VII. Т. Каменев В виду чрезвычайно благоприятного факта, сообщенного мне вчера Сталиным из области внутренней] жизни нашего ЦК (о чем конкретно шла речь, установить пока не удалось.
– B.C.) предлагаю ЦК сократить до Молотова, Рыкова и Куйбышева, с кандидатами Кам[енев], Зин[овьев] и Томск[ий]**. Всех остальных на отдых, лечиться. Сталину разрешить приехать на августовскую] конференцию. Дела замедлить - выгодно кстати и с дипломатической] точки зрения». Далее следовало приглашение Каменева к себе в Горки[605]. Каменев, как и Сталин, нашел состояние Ленина мало отличающимся от того, каким оно было зимой[606].
С этого времени между Лениным и Сталиным возобновляются постоянные личные и политические контакты. Он бывал у Ленина в Горках гораздо чаще других - 11 раз (11 и 30 июля, 5, 9, 15, 19, 23 и 30 августа, 12, 19 и 26 сентября 1922 г.), Каменев - 4 раза (14 июля, 3, 27 августа, 13 сентября), Бухарин также 4 раза (16 июля, 20, 23, 25 сентября), Зиновьев всего 2 раза (1 августа и 2 сентября)[607]. В первом письме, направленном Сталину 18 июля 1922 г., Ленин писал: «т. Сталин! Очень внимательно обдумал Ваш ответ и не согласен с Вами». И далее: «Поздравьте меня!» Ленин с радостью обращается к человеку, к которому расположен и от которого рад принять поздравления, с сознанием того, что следующее далее известие о разрешении читать газеты порадует Сталина[608].
К сожалению, мы мало знаем о содержании большинства их бесед. 12 августа 1922 г. Сталин в Горках беседовал с Лениным о РКИ[609]. Встреча 15 сентября описана Сталиным в опубликованной 24 сентября статье в «Правде»[610].
Сталин участвует в организации лечения Ленина, который обращается именно к нему с некоторыми «деликатными» вопросами, например, пишет ему письмо с просьбой «избавить от некоторых иностранных врачей, оставить отечественных»[611]. Ленин, в свою очередь, как и прежде, проявляет заботу о здоровье Сталина, об организации его отдыха, чтобы поддержать его работоспособность. 24 июня 1922 г. после врачебной консультации он передал через Семашко Дзержинскому предложение для Политбюро: «Обязать через Политбюро т. Сталина один день в неделю, кроме воскресенья, целиком проводить на даче за городом»[612]. Вот еще одна записка: «т. Сталин. Вид Ваш мне не нравится. Предлагаю Политбюро постановить: обязать Сталина проводить в Зубалово*** с четверга вечера до вторника утром…»[613]. 13 июля 1922 г. Политбюро рассмотрело вопрос об отдыхе Сталина и обязало его «проводить 3 дня в неделю за городом»[614]. 5 августа 1922 г. наркомздрав НА. Семашко написал М.И. Ульяновой для передачи Ленину: «Передайте пожалуйста] при случае Влад[имиру] Ильичу, что т. Сталин недавно осматривался проф. Ферстером; ему прописано 2 дня в неделю отдыха, что он в общем выполняет», а также о том, что, по его внешнему наблюдению состояние всех товарищей лучше. Так что пусть Влад[имир] Ил[ьич] не беспокоится»[615].
В целом круг вопросов, по которым Сталин контактировал с Лениным, оставался прежним, однако из-за болезни Ленина интенсивность всех контактов Ленина, в том числе и со Сталиным, снизилась. Период после возвращения Ленина к работе, октябрь-декабрь, отмечен все той же нормальной деловой работой и хорошими личными отношениями. Этому не помешали разногласия по вопросам национально-государственного строительства и монополии внешней торговли. М.И. Ульянова вспоминала, что «вернувшись к работе осенью 1922 г., Ленин по вечерам устраивал встречи с Каменевым, Зиновьевым и Сталиным, нарушавшие режим работы, установленный врачами»[616].