Политика

Все трое быстрым шагом уходят. Блэйк поворачивается и идет в другую сторону. Парень медленно поднимается.

Блэйк спускается в метро. К нему подходят двое ментов. Один делает неопределенный знак рукой, второй говорит:

– Документы.

Блэйк вытаскивает паспорт и дает менту. Тот листает его.

– Регистрация есть?

– Нет. Я только приехал.

– Где билет?

– Нету, не отдала проводница.

– Пошли с нами.

Блэйк идет за ментами в отделение милиции, которое тут же, в переходе, у входа в метро. Там сидят еще двое ментов.

– Оружие есть? – спрашивает один.

– Только нож.

– Доставай.

Блэйк вытаскивает из сапога нож, отдает менту.

– И на хуя тебе такой нож, а? – спрашивает мент и резко бьет Блэйка ногой по почкам. Блэйк падает. Мент наклоняется, обыскивает Блэйка, достает кошелек, потом начинает бить его по почкам. Остальные менты подключаются. Они пинают Блэйка ногами, стараясь попасть по яйцам или в лицо. Блэйк прикрывает лицо ладонями.

Мент втаскивает Блэйка в обезьянник, закрывает решетку. Там на деревянных скамейках сидят двое бомжей. Блэйк потягивается на руках и тоже садится на скамейку. Один бомж дружелюбно улыбается беззубым ртом.

* * *

Утро. Вчерашний мент отпирает клетку.

– Буков, на выход.

Дремлющий Блэйк открывает глаза и поднимается с лавки. Рядом храпят оба бомжа.

– Я связался по месту прописки – там на тебя ничего нет. Вали из Москвы и побыстрее, чтоб тебя здесь не было, а то поставим на особый учет, ясно? Тем более, нож этот твой. За него вообще могли с тобой знаешь, что сделать?

Мент протягивает Блэйку паспорт.

– А кошелек?

– Какой еще кошелек? Не было у тебя никакого кошелька.

Блэйк выходит из ментовки. В переходе к метро уже людно: спешит на работу бедно одетый, пролетарского вида народ. Блэйк находит в кармане помятый проездной на пять поездок, разглаживает, сует в турникет. Машина выплевывает его, Блэйк пробует еще раз – карточка проходит, и турникет пропускает его.

Круглый павильон станции «Новокузнецкая». Блэйк подходит к толстому очкастому парню в костюме и с дипломатом.

– Извините, у вас не найдется двух рублей?

Парень брезгливо смотрит на Блэйка – непричесанного, в грязной куртке с отпечатками ментовских ботинок, с синяками, – лезет в карман, достает жменю мелочи, выбирает из нее четыре монеты по пятьдесят копеек и дает Блэйку.

– Спасибо.

Парень отходит. Блэйк смотрит по сторонам, замечает мужика средних лет с усами и идет к нему.

* * *

Блэйк, держа в одной руке шаурму а в другой две бутылки пива «балтика-девятка», садится на газон за павильоном метро. Он кладет шаурму на траву, открывает одну бутылку о другую, делает долгий глоток, откусывает от шаурмы, потом задирает голову и смотрит на небо. По нему плывут облака.

Третье июня [23]

23

2004 год, и по настроению рассказ близок писавшемуся тогда же «Плацкарту». Предполагалось, что он войдет в качестве «бонуса» в книгу, но в конце концов, «Вагриус» решил выпустить роман без «бонусов».

Зазвонил будильник. Я открыл глаза и вылез из-под одеяла. Я встаю по будильнику много лет и никогда не помню, что раньше – я открываю глаза или вылезаю из-под одеяла: все происходит механически.

Дверь маминой комнаты была закрыта – она еще спала. Я вышел на балкон. Было пасмурно, но тепло – градусов двадцать, не меньше. На качелях качалась девочка в синих джинсах и розовой кофте.

Я вернулся в комнату, выдвинул ящик стола и достал старую папину электробритву в пластмассовом черном футляре. Папе ее подарили на сорокалетие – к футляру приклеена полированная железка с гравировкой: «Николаю Петровичу от коллектива техотдела. 26/06/1974». Он умер, когда я учился в девятом классе. Остались часы «Слава», показывающие число и день недели, и эта бритва. «Славу» я носил весь десятый класс и первый курс института, а потом, в «учебке», разбил. Бритва оставалась дома, и я опять стал ею бриться, когда вернулся. Несколько раз носил ее в дом быта – менять ножи. Потом там сказали, что таких ножей больше нет – модель давно снята с производства. Я нашел такую же бритву на барахолке, купил и переставил ножи.

Я закончил бриться, открутил крышку бутылки с лосьоном, вылил немного на ладонь и провел рукой по подбородку и шее. Снял ножи, стряхнул волоски в урну, сложил бритву в футляр. Надел черные тонкие джинсы из секонд-хэнда и клетчатую рубашку.

На кухне я зажег газ и поставил чайник. В открытую форточку залетел комок тополиного пуха, прилип к раме окна. Я открыл холодильник, вынул батон и пластмассовую масленку. В маминой комнате заскрипела кровать. Я отрезал три кусочка батона и всадил нож в затвердевшее масло. Мама в халате заглянула на кухню.

– Доброе утро.

– Доброе утро, мама. Чай будешь?

– Нет, попозже. Что-то плохо спала – проснулась ночью, не могла потом долго уснуть, только под утро. Просто с тобой посижу.

Она села на табуретку.

– Я видел папу во сне.

– Как ты его видел?

– Будто я пришел к нему на завод по какому-то делу и ждал, пока он освободится. А больше ничего не помню…

– А я ни разу его не видела, представляешь? За все восемнадцать лет…

Крышка чайника начала подпрыгивать, из-под нее вытекла струйка воды. Я выключил газ, налил в чашку заварки, потом кипятку.

* * *

Я шел вдоль забора. В лужах, оставшихся после ночного дождя, отражалось серое небо. Редкие машины ехали в сторону центра. Прохожих не было вообще. Я ни о чем не думал и радовался этой полной пустоте. Мне казалось, что я полнее, чем всегда, ощущаю существование – все окружающее и себя в нем. Или началось что-то новое, но я еще не понял, что.

Из-под черной ленты на столбе торчал букет пластмассовых цветов. В этот столб врезался и погиб Санька Костин. Я тогда заканчивал десятый класс, и в день его похорон у меня был экзамен по физике, поэтому я не смог поехать на кладбище.

Олька сидела на ступеньках у «пункта» и курила. Я кивнул ей, поздоровался с Колей и Джимом. К Галузе не подошел, кивнул ему головой. Он молча посмотрел на меня. Я прислонился к стене, задрал голову и глянул вверх. Небо было пустым и монотонным – ни одного облака.

Зашумел мотор, из-за поворота выехала фура. Олька встала, выбросила бычок, улыбнулась, показав золотой зуб. Она была в сером халате поверх черных джинсов и свитера.

– Ну, бойцы невидимого фронта, вперед! – сказала Олька. – Она открыла дверь склада, заставленного ящиками с пустыми бутылками.

Водитель фуры, толстый дядька в спортивных штанах, откинул задний борт и оттянул брезент. Внутри стояли пустые ящики – штабелями по пять штук. Я, Коля, Джим и Галуза начали таскать ящики в пустую половину склада. Водитель сел на крыльцо, вытащил пачку «Явы» и закурил. Он никогда нам не помогал.

* * *

Наклонившись, я уперся руками в колени, постоял так секунд пять. Пустые ящики были выгружены, полные – со стеклотарой – погружены в фуру. Олька расписалась на накладной, и водитель полез в кабину.