Полька

Читаю воспоминания пани Фишер [42] . Влюбившись в Костюшко, она отправилась вслед за ним в Париж. Не умея очаровать его своими прелестями, она соблазняет Костюшко умом и привозит домой, в Польшу, на память от командующего, рекомендованного им сына полка, который просит ее руки. Неудачный брак, неудачная наполеоновская кампания, в которой пани Фишер сопровождает мужа.

Нам не спится. Размышляем, существуют ли бордели с беременными женщинами. Наверняка есть любители таких архетипических и архижопных удовольствий.

42

Супруга Станислава Фишера, генерала, во время восстания 1794 г. адъютанта Костюшко, затем участника наполеоновских войн.

3 ноября

Покупаем рабочий стул: крутящийся, с регулируемой высотой. Петушок уже год уговаривал меня купить удобное кресло. Если бы не беременность, я бы осталась при (на) старом. Но уже стало тяжело наклоняться к столу, скоро придется запихивать живот под столешницу.

Перед тем как выйти в мир (магазин), Петр мажет лицо кремом. Втирает изысканное косметическое средство с энтузиазмом неофита (несколько лет уговоров).

— Надо же за собой следить. — Он появляется на пороге ванной, похожий на небрежно накрашенного трансвестита.

— Что это за крем?

— Ну, из газеты, рекламный, пробная упаковка.

— Это же основа для макияжа.

— Там было написано: «питает кожу, увлажняет».

— Иди умойся, — говорю ему, словно вульгарно накрасившейся девчонке. Да здравствует равенство?

В четыре темно, хотя еще не вечер. Тучи загустевают в сумерки, замораживаются на зиму.

Пани Фишер: «Домбровский (тот самый, знаменитый, из гимна «марш, марш, Домбровский, с земли польской…» [43] ) плохо, едва-едва говорил по-польски».

43

Ян Хенрик Домбровский (1755–1818) — польский генерал, участник восстания Костюшко 1794 г., создатель Польских легионов в Италии, в 1813 г. был назначен Наполеоном главнокомандующим Польской армии. Воспет в «Мазурке Домбровского» (первоначальное название — «Песнь польских легионов в Италии»), ставшей национальным гимном Польши. У Гретковской — парафраз припева (в тексте гимна: «Марш, марш, Домбровский, с земли итальянской на польскую»).

Изобретение, достойное беременной женщины: к дверной ручке можно привязать веревочку, тогда не придется вылезать из ванны, чтобы захлопывать дверь, которую я поначалу открываю из-за духоты.

Около двух или трех ночи шум. Пьяный Хеллоуин: на тротуаре девочки в мини, на каблуках, с розовыми дьявольскими рожками — шатаются, их рвет.

— Праздник Всех Святых скоро прикажет долго жить. Старики, заботящиеся о кладбищах, однажды там и останутся, а в секуляризованных церквах в этот день будут устраивать rave party [44] , — злорадно замечает Петушок.

44

Вечеринка в стиле рейв (англ.).

Болтаем до пяти. Я ворочаюсь с боку на бок, внутри что-то булькает. Очень хочется лечь на живот. Но, говорят, тогда сдавливается брюшная аорта, и ребенок получает меньше кислорода. Переворачиваюсь на бок — теперь матери достается меньше сна. День после Хеллоуина кошмарный, сизо-невыспавшийся.

По домам ходят ребята в масках и выпрашивают: Godis [45] ? Buss [46] ? Если не «godis», то «buss» — забросают яйцами. Террор — на этот раз не смерти, а молодости.

45

Конфеты (швед.).

46

Скандал (швед.).

4 ноября

В полдень я сваливаюсь. Пытаюсь работать лежа, стоя. Ничего не получается. Тошнота — из носа, не из желудка. Словно не только вот-вот вырвет, но и кровь носом пойдет.

На улице следы Хеллоуина — выброшенные маски, использованные лампадки. Тут же крутятся свидетели Иеговы. Пристают к прохожим, пользуясь «человеческой паранойей» — страхом смерти.

Сценарий «Польских дам» продвигается — сцена за сценой. Две-три в день — идеальный темп, без спешки. За спиной, словно адский ангел-хранитель, — неотступная мысль: «Что там с результатами обследования?»

7 ноября

С помощью фэн-шуй мы избавились от соседей. В своей квартире они бывают только по выходным. Можно орать, слушать музыку. Заниматься любовью в ванной, не включая для маскировки воду. Вокруг полная тишина. Прохожие за окном — персонажи немого кино: бегут, беззвучно открывая рот.

Задумавшись, ставлю чашку в пространство. На мгновение она зависает, не в силах поверить, что с ней, хрупкой родственницей Розенталей, могли обойтись столь дерзко. Шокированная, падает в обморок, становится совсем уж прозрачной и рассыпается в фарфоровую пыль.

Прошли две недели. Письмо из больницы. Осторожно открываю: ничего страшного там быть не должно, иначе сообщили бы раньше… В белом конверте — моя не слишком чистая совесть.

От страха «фотографирую» сразу всю страницу: Даун — нет, другие заболевания — нет.

Здоров! «Пол ребенка будет известен 10.11. Контактный телефон…»

— Петр, письмо из больницы… — бужу я Петушка.

— Все в порядке? Я так и думал. — Петр спокойно засыпает.

Бегу в лес. Чирикаю вместе с последними птицами. Болтаю со своим животом, извиняюсь… Бестолково машу руками, повторяю фигуры Тай-Ши. Не могу сосредоточиться, вместо плавных упражнений — радостный танец. Опьяневшее сознание выдает галлюцинацию: на поляну выходит узкоглазый буддистский монах. Направляется ко мне. Петр был прав, говоря, что Малыш — месть Тибета (мои июльские травки от «рака», выписанные варшавскими дальневосточными целителями).

— Привет! — кланяюсь я призраку, воплотившему мои предчувствия.

Под оранжевой «сутаной» у монаха теплая клетчатая рубашка. Он приехал из Бирмы по приглашению шведской семьи, нуждающейся в духовной поддержке. У хозяйки рак груди. Монах живет в лесной избушке и учится водить трактор — сгребает срубленные ели. Ждет первого снега — первого в его жизни.

Заглядываю в свой талмуд — «Беременность. 40 недель». Что теперь? Ребенок здоров… да ничего подобного! Положительный результат перинатального обследования вовсе не гарантирует здоровья ни ребенку, ни матери. В книге по неделям перечисляются грядущие опасности до самого конца девятого месяца: бореллиоз, тромбоз, меконий, фибронектин. Ассортимент болезней богаче, чем набор имен в святках. Блин, я прошла все обследования, словно слалом с препятствиями, а тут вдруг выясняется, что это девятимесячный марафон ипохондриков? Справочник-ужастик отправляется в холодильник, где я держу старые ненужные книги.

8 ноября

Середина сценария. Амалия Мнишек [47] возвращается в Польшу (хорошо ей). Встреча перед дворцом в Дукле.

Спустя несколько лет супруги перестроят дом, возведут костел, где Амалия упокоится в самом удивительном на территории Речи Посполитой склепе: полулежащая женская фигура, окруженная пеной алебастровых складок в стиле рококо. В каменном платье, каменном чепце, высоких сапожках. Друг напротив друга — два хрустальных зеркала, бесконечно повторяющие отражения Амалии. Бесконечность как передразнивание себя самого, шутка без кульминации.

47

Мария Амалия Мнишек (1736–1772) — дочь Генриха Брюля, премьер-министра при Августе II и Августе III, фактического правителя Польши. Жена Ежи Мнишека, высокопоставленного придворного чиновника, семье которого издавна принадлежал польский городок Дукля. Одна из самых образованных и влиятельных женщин своего времени.

В Стокгольме у гинеколога.

— У тебя совсем другой вид. Уже получила результаты? — догадывается она.

Отправляюсь на УЗИ. Малыш снова чувствует присутствие публики. Хлопает в ладошки, шлепает меня по матке. Из-под пупка доносится тихое шуршание аппарата. Врач записывает размер головки и сантиметры этой беззаботной юлы, считает пальчики.

— Один, два, три, четыре.

— А пятый где? — спрашиваю я испуганно.

— В ротике, сосет.