Полковник Горин

После обеда Амбаровский пригласил Лукина подняться на вышку, откуда лучше видно поле. Генерал армии, будто не расслышав, направился к пункту управления Сердича. Также молча заслушал объяснение замысла ротного учения, его организацию, первые результаты применения системы помех и имитации боя. Судя по сосредоточенно-насупленному выражению лица, генерал не то что с сомнением отнесся к услышанному, а просто не хотел раздавать похвалы раньше времени.

Учение началось бледно. Разрывы раздавались редко, дымки от них были жидкими, хилыми. Имитация огневой подготовки слишком отдаленно напоминала тот шквал огня, который хорошо помнился с времен Отечественной. Умом генерал армии понимал, что к концу учебного года дивизия не могла наскрести побольше средств имитации, но в душу невольно закрадывалось сомнение, ощутят ли солдаты стихию настоящего боя, его опасность и давящий гул массы огня. А без этого всякая морально-психологическая подготовка — болтовня.

Но вот на опушке леса появились бронетранспортеры. Развернувшись в линию, они двинулись к переднему краю. И тут поле загремело гулом разрывов, сплошным, тягучим, в котором лишь изредка ударами огромного барабана бухали разрывы тяжелых снарядов. Иллюзию огневой подготовки усилила стрельба боевыми снарядами орудий и космы дыма, начавшие закрывать поле.

У генерала Лукина невольно появилось опасение: не зацепят ли осколки и пули солдат, которые, соскочив с бронетранспортеров, побежали в дым, ведя огонь на ходу. Но, всмотревшись в схему, по которой велся огонь, успокоился. Орудия били с флангов, и трассы снарядов проносились сравнительно далеко от цепи. Бронетранспортеры открывали огонь, только выдвинувшись вперед.

Прошло минут пять, когда застрекотали, и довольно похоже на настоящие, ожившие огневые точки противника. Справа, слева, из глубины. И тут же начали спотыкаться и неподдельно падать солдаты. И у генерала опять возникла тревога — не скосила ли шальная очередь солдат. Нет, цепь не замешкалась, пошла дальше, уверенно перенося огонь с цели на цель. Выходит, командиры управляют огнем, а не делают дырки в непораженных целях.

Учение закончилось отражением контратаки. Пока посредники и рота возвращались, генерал заговорил с Сердичем, Гориным и Амбаровский.

— Интересно мое мнение?

— Безусловно, товарищ генерал, — сознался Сердич, довольный, что учение, кажется, закончилось сносно.

— Шуму наделали много. Кое-когда даже меня зацепляло за душу. Чем?

— На магнитофонную ленту записали канонаду из хроникальных фильмов и пустили через громкоговорители.

— Что ж… просто и дешево. А чем заставили падать солдат? Их будто пулями сбивало.

— Натянутой проволокой в траве.

— Выбивать солдат из цепи, считаете, важно? Они же не участвуют во всем учении.

— Правдоподобие — важное условие правильного восприятия боя. Потом… в бою цепь редеет, а на учении — нет, отчего результат оказывается, по сути, завышенным.

— За роту уверены? — Лукин неожиданно повернулся к комдиву.

Горин, чуть вздрогнув, ответил:

— Да.

— Какой даст результат?

— Предполагаю хороший.

— А вы, генерал Амбаровский?

— Предпочитаю не гадать, а знать.

— Что ж… сейчас подойдут мои помощники и узнаем. Только командиру надо и наперед знать, на что способны его войска.

Помощники подтвердили довольно высокий результат, и генерал Лукин, собираясь в дорогу, сказал:

— Вот что. Подробно опишите мне всю вашу систему имитации и помех. К концу инспекции успеете?

— Да, — ответил Сердич.

— Сам почитаю и кое-кому покажу. А пока… кумекайте дальше. Все.

Первые результаты проверки дивизии оказались хорошими. В других дивизиях они были тоже сносными, и это обрадовало Амбаровского, только ненадолго. Командующий округом, заслушав его доклад, упрекнул: как же так, по вашей оценке дивизия Горина чуть ли не худшая, а инспекция признала ее лучшей. Ответить было нечего. Лукин тоже не то спросил, не то упрекнул Амбаровского:

— Говорят, недавно ударил по дивизии Горина так, что чуть крылья не перебил?

— За недостатки по головке не гладил, но перебивать крылья не собирался: они и мои.

Ответ вроде понравился Лукину, поскольку он почти добродушно проговорил:

— Как смотришь, если Горина потом тебе в заместители?

— Не против, но он больше подходит к штабной работе.

— В каком смысле? Не умеет грозно басить?

— Нет, в самом хорошем понимании роли начальника штаба в службе войск.

— Ладно, присмотрюсь. Пока все. — И даже пожелал: — Успехов на учении. Без умения управлять войсками рекомендовать на повышение будет трудно.

Но уже на второй день учения с полного лица генерала сошло даже добродушие. Маленький рот его почему-то начало скашивать к левой округлой щеке, в отрывистых жестах коротких рук прорывалось нетерпение. А утром третьего дня он уже казался Амбаровскому борцом-тяжеловесом, которому наскучило возиться с противником, и он решил придавить его к ковру, как только прозвучит гонг, возвещающий о начале последнего раунда.

Учение подходило к решающему этапу, когда в ход разыгрываемого сражения должны были подключиться выведенные на учение войска. По тому, как они будут действовать, намечалось определить общую сколоченность соединения, умение командира и штаба управлять войсками в условиях, приближенных к боевым.

Начальник штаба Амбаровского генерал Герасимов, от усталости ставший, казалось, еще меньше и незаметнее, собрал последние данные об обстановке и направился к командиру на доклад. Тот вместе с генералом армии заканчивал ужин и при виде своего заместителя недовольно поморщился — можно было бы минут пять — десять подождать. Когда официантка убрала посуду и вышла, Герасимов, стараясь не шуметь, расстелил на столе карту и стал докладывать. Но Амбаровский прервал его, как только тот начал делать выводы и предложения о боевых действиях ночью.

— Дайте мне подумать самому.

Склонившись над картой, он зашагал по ней циркулем, потом принялся за расчеты.

Лукин встал, отошел в угол палатки. Ему неприятна была несколько показная деловитость Амбаровского. На войне он знал его смелым командиром полка. Встречал и после — дивизия Амбаровского отмечалась в приказе министра за примерный порядок и хорошую выучку подчиненных. Немало лет ходит в заместителях. Так что послужной список Амбаровского позволял перед кем угодно отстаивать мнение, которое Лукин и высказал при обсуждении кандидатур на освобождающуюся должность командира крупного соединения. Но отстаивать его теперь почему-то не хотелось. Больше того, Лукин уже ругал себя за слишком поспешные похвалы, высказанные им в свое время об Амбаровском, — он понял, что тот оказался не таким, каким помнился по прошлым встречам и каким представляли его многочисленные характеристики. Умение организовать учебу войск — еще не означает способность управлять ими на учении и тем более на войне, где есть противная сторона, действиями которой руководят неглупые военачальники, где надо управлять уверенно, твердо, но в то же время гибко, не связывая умную инициативу подчиненных. Только так командир сможет по-настоящему подчинить своей воле и разуму усилия своих войск и сопротивление противника. Об этом еще до войны писал Тухачевский. Да, Амбаровский — волевой начальник, но своих помощников и подчиненных командиров держит на слишком коротких вожжах, и потому с противником ничего поделать не может, ускользает он из его рук и порой чувствительно бьет по ним.

Так и не заслушав мнение начальника штаба, Амбаровский начал подчеркнуто четко отдавать распоряжения. Отдавал долго и все посматривал на генерала армии, который, к его досаде, стоял в раздумье и, казалось, не слушал его. Кончив, Амбаровский кинул на стол лист бумаги со своими заметками и небрежно, будто сметая мусор, махнул рукой, давая таким образом разрешение начальнику штаба удалиться.

Когда тот вышел, Амбаровский с располагающей улыбкой обратился к генералу армии:

— Если вы не поможете моему противнику, к утру я прижму его окончательно.