Полковник Ростов
Шрифт:
Купили газеты, но читать не стали. Молчание становилось невыносимым,
Крюгель спросил, долго ли они еще будут разъезжать туда-сюда по
Вильгельмштрассе до “Адлона” и обратно? И зачем торчать на
Унтер-ден-Линден у дома, где полно полицейских?
– Пока не пристрелят, – отнюдь не мрачно ответил Ростов.
Поехали на Мазуреналлее, к зданию радиоцентра. У входа, как обычно, два солдата, никакой усиленной охраны. А уже полдень, Бунцлов, потный и взъерошенный, галстук набок, ожидал их у Бранденбургских ворот; пошел первый час дня, позади неотвратимый полет “Хейнкеля”, приземление, Штауффенберг, Хефтен и Штифф миновали первое кольцо круговой охраны
Гитлер может опаздывать, прибывать раньше намеченного срока, но точно за такие же вольности окружение свое строго наказывает. Оба портфеля с бомбами понесет Хефтен, давая руке Штауффенберга отдых, пусть она набирается сил перед работой со взрывателем. Хефтен, возможно, свою бомбу приложит к той, что в портфеле Штауффенберга.
(“А где Штифф? – спросил Крюгель, неожиданно обнаружив интерес к тому, чего никто не мог знать. – Кого обрабатывает?”) Лишать себя личного оружия Штауффенберг не станет, ему надо после взрыва прорываться к самолету, через три кольца охраны. Но еще до совещания
– завтрак, фюрер гостеприимен, адъютанты обычно зовут к столу приглашенных. Хефтена на совещание не пустят, не того полета птица.
Взрыв будет в первые полчаса после начала совещания, кому докладывать первым, кому следующим – это определяет Гитлер.
А “Валькирия” уже действует, обязана действовать, приказа ждут войска и в Берлине, и во всех округах Германии; отдадут его – и заурчат моторы танков и автомашин, зашагают десятки тысяч солдат и офицеров, направляясь в указанные им пункты; Париж ожидает сигнала, части вермахта в Голландии и Бельгии, в протекторате. А сигнала нет.
“Майбах” замер у “Адлона”, Крюгель перекусил в буфете, Ростов принял приглашение обера, сел наверху, да и нужды не было спускаться вниз; грустные и соболезнующие глаза обера уставились на Ростова, затем поднялись к небу, и Ростов понял, на что мог намекать всезнающий человек этот, пропитанный чувством утекающего и прибывающего времени.
Над безмятежным Берлином – чистое голубое небо без единого самолета!
Впервые за многие недели и месяцы столица Германии освобождена от сирен воздушной тревоги, от угрюмого шепота дикторов, оповещавших о приближении самолетов, – Берлин на сутки стал мирным довоенным городом, и если б не разрушенные дома и указатели на стенах, направлявшие людей в безопасные места, то еще минута, еще другая – и зазвучит смех, заговорят на берлинском жаргоне уставшие от тревог и волнений девушки и еще не призванные на службу парни – ох, как хорош
Берлин в такие светлые чистые июльские дни, с толпой у Тиргартена, с кишмя кишащим людом в Шарлоттенбурге.
Ни янки, ни томми не хотели бомбить Берлин в этот день, 20 июля 1944 года! Не хотели! А как раз под взрывы бомб поднятые по тревоге войска могли бы, внимания и подозрений не вызывая, войти в центр города и взять в кольцо все органы управления Германией, и тогда бы дом № 11-13 по Бендлерштрассе мог стать местом, откуда потекут приказы и распоряжения вермахту и министерствам.
Но войска ждали приказа, и полковник Ростов ждал его, чтоб решить наконец, что делать ему. Крюгель догадался позвонить в танковое училище, телефон-автомат выдал новость: танкисты подняты по тревоге, сейчас они в столовой на обеде. Ростов сплюнул и рассмеялся: когда он был командиром танкового полка, обед после тревоги подавался в машины.
Вновь решили прощупать министерство пропаганды, Ойген вошел в него – и выскочил ошпаренным: в зале на первом этаже
шло совещание, Шпеер собрал всех работающих на оборону министров и статс-секретарей, двести человек, не меньше, и оно, совещание, едва не отменилось, поскольку Шпеера к полудню приглашал Фромм на обед и важный разговор. Бунцлов и Ростов долго обдумывали новость, пока Крюгель не вернул обоих к более насущным делам. “Сигареты кончились, – пригрозил он, – а без них ефрейтор не ефрейтор, полковник не полковник…”Ростов отправился на углубленную разведку, в зал заседаний заглянул со стороны сада, прошел, стараясь не хромать, к бар-буфету, купил несколько пачек американских, как это ни странно, сигарет; Ойген не удивился, доктор Геббельс временами бравировал; Ростов совещание оценил по-своему: два выхода, к каждому приставить по два автоматчика, участников сборища загнать в бункер – с этого и начать захват власти. Правда, совещание вот-вот кончится. Тут встрепенулся
Ойген, помчался к шефу, вернулся через десять минут, глаза блуждали.
– Только что звонили из Ставки: покушение на Гитлера, взрыв в бараке
Шпеера, подозрение пало на строительную бригаду из организации Тодта.
Барак Шепера (дал пояснение Ойген) это летний павильончик, иногда его называли картографическим. Да и от бомбы ли взрыв? По времени он должен произойти около 13.30., а сейчас нет и часу дня.
– А Гитлер? – Ростов глянул на часы.
– Будто бы жив или пока жив, толком никто не знает, связь со Ставкой оборвалась. Шпеер не в себе, Геббельс на него возложил ответственность за взрыв.
Взрыв все-таки был, Клаус слово сдержал, власть пошатнулась – и
Ростов вооружил Крюгеля “вальтером”.
От министерства так спешно отъехали, будто там что-то взорвалось.
Договорились о связи, высадили Бунцлова, прокатились мимо казарм на
Ратеноверштрассе, где царило полное спокойствие и где за красными стенами не подавал признаков жизни батальон “Великая Германия”, который обязан арестовать Геббельса. Ни о каком плане “Валькирия”
Крюгель не знал и все же понял: плохи дела у заговорщиков! Запел было какую-то солдатскую песню, но спохватился, умолк. Время шло, время уже 13.40, по времени выходило, что даже если сообщенный
Геббельсу взрыв – фикция, недоразумение, треск от перегретого солнцем шифера, то настоящий, на Гитлера нацеленный подрыв бомбы уже произошел и в Ставке творится нечто невообразимое. В 15 километрах от Растенбурга – вилла Гиммлера у озера, телефонная связь с фюрером работает безукоризненно, Гиммлеру уже доложили о взрыве, если он произошел; рейхсфюрер СС, под началом своим имевший Имперское управление безопасности и все подчиненные Кальтенбруннеру карательные и охранные подразделения, не мог не принять мер, срочных мер, если по телефону узнал о гибели фюрера. Должности вице-канцлера нет по конституции, кто преемник Адольфа – известно узкому кругу, причем ни один из избранных Гитлером на эту роль заменить собою
Гитлера не хочет, слишком опасно, но и оставить государство без единоначальника, без главы его – невозможно, нельзя, кто-то должен принять на себя обязанности канцлера и Верховного главнокомандующего. То есть – либо вермахт, либо сама верхушка партии, либо человек, обладающий в нынешней Германии наибольшей полнотой власти, но в любом случае смерть фюрера означает немедленные действия по нейтрализации последствий, надо срочно взять под охрану все правительственные учреждения Берлина, которые должны функционировать бесперебойно, а поскольку с гибелью фюрера присяга ему теряет смысл и силу, то необходимо…