Полководцы и военачальники Великой Отечественной.(Выпуск 2)

– У нас, в третьем секторе, бригада и два полка морской пехоты. Прибывшие с пополнением моряки переодеты в армейскую форму.

– Правильно, - заметил командарм.
– В защитной одежде меньше потерь будет, да и единообразие важно.

– Это понятно, но матросы просят оставить им тельняшки и бескозырки.

– Зачем?

– В атаку ходить. Очень боятся фашисты таких атак. Черными дьяволами зовут моряков.

– Знаю, знаю, - заключил разговор Петров и приказал оставить морякам тельняшки и бескозырки.

Командующему флотом, конечно, пришелся по душе этот диалог.

17 мая 1942 года Октябрьский собрал Военный совет.

– Керчь готовится к эвакуации, - объявил он.
– Противник вновь стягивает силы к Севастополю. Следует ожидать нового штурма. Я призываю всех встретить нависшую угрозу с полным сознанием долга, во всеоружии.

Эти слова командующий повторил на совещании командиров, политработников и партийного актива города. В гарнизоне были проведены собрания делегатов от частей и кораблей. Защитники Севастополя поклялись стоять насмерть.

Спустя три дня противник начал сильнейшую авиационно-артиллерийскую подготовку штурма города. Она продолжалась восемнадцать суток. Впоследствии Манштейн отмечал, что во вторую мировую войну немцы никогда не достигали такого массированного применения артиллерии, как в наступлении на Севастополь. Только за пять дней на город и боевые позиции наших войск было сброшено сорок восемь тысяч бомб и сто двадцать шесть тысяч снарядов. В иные дни на Севастополь налетало до трехсот самолетов.

Казалось, в этом кромешном аду, когда сами скалы дрожат от разрывов бомб и снарядов, а солнце не видно за клубами дыма и пыли, ничто живое не может сохраниться. Но защитники Севастополя - солдаты и матросы, командиры и политработники, жители города - но пали духом, с еще большей яростью сражались с врагом, отважно выполняли свой долг на переднем крае и на городских улицах, на боевых постах кораблей и в подземных спецкомбинатах.

На рассвете 7 июня командарм Приморской генерал-лейтенант Петров доложил на флагманский командный пункт о том, что противник возобновил атаки на сухопутном фронте. Сначала можно было подумать, что он прощупывает слабые места. Но анализ обстановки на переднем крае, а также обострившаяся за год войны интуиция подсказывали Октябрьскому, что на сей раз фашисты пошли на штурм. Он спросил мнение командарма о направлении главного удара. Петров полагал, что главный удар наносится с севера, в четвертом секторе.

– Особенно сильно противник атакует в районе станции Мекензиевы горы, - сказал он.

– Это же в трех километрах от Северной бухты, Иван Ефимович.

– Понимаю, Филипп Сергеевич. Сейчас буду говорить с комендантами секторов.

– Скажите им, что дальше отходить некуда. А я поговорю с Моргуновым.

– Он рядом. Передаю ему трубку.

– Все батареи береговой обороны ведут огонь по атакующим, - сообщил генерал-майор П. А. Моргунов.
– И не только береговые батареи. Триста шестьдесят пятая зенитная бьет и по самолетам, и по танкам.

– А как тридцатая?

– Капитан Александер доложил, что ведет огонь и пока фашистов вблизи не наблюдает.

– Следите за обстановкой на тридцатой, Петр Алексеевич, - закончил разговор командующий.

Две дальнобойные башенные батареи - 30 и 35-я были гордостью береговой обороны флота. Они с двух сторон прикрывали подходы к Севастополю с моря. По существу, это были небольшие, полностью автономные артиллерийские форты. Четыре двенадцатидюймовых орудия в башнях, казематы и погреба, электростанция и центральный пост, рубка и подземные переходы - многое здесь напоминало корабль. Октябрьский любил во время учений бывать на этих батареях, заботился о том, чтобы каждый офицер береговой обороны, подобно командиру 30-й батареи капитану Г. А. Александеру, был виртуозным снайпером в стрельбе по морским целям. Но теперь Александеру пришлось повернуть башни в сторону суши. И снова тридцатая снайперски разила врага. Ее меткий сокрушительный огонь не только вызывал страх у фашистов на переднем крае, но и сильно тревожил высшее командование противника.

Чтобы подавить башенные батареи, гитлеровцы перебросили в район Севастополя осадные двенадцатидюймовые пушки и мортиры калибром 615 миллиметров, а затем и свою знаменитую "Дору" - восьмисотмиллиметровую пушку, для установки и охраны которой потребовалось полторы тысячи солдат. Но и сама "Дора" никак не могла сокрушить севастопольские бастионы.

Вся страна с напряженным вниманием следила за ходом обороны Севастополя. Мир был изумлен невиданной стойкостью зажатого в сорокакилометровое огненное кольцо гарнизона осажденной крепости. Западные обозреватели и наблюдатели искали аналогии в истории войн и равной не находили. Была одна - оборона того же Севастополя в прошлом веке, но память о ней опять работала на нынешних защитников города. Впрочем, сравнения были весьма условны, ибо требовались сложные коэффициенты, определяющие масштабы теперешней войны и технический уровень сражающихся войск и сил флота. Вторая же мировая война аналогий по длительности осады не давала. Не сравнивать же Севастополь с Сингапуром, английской первоклассной крепостью на Тихом океане, которая капитулировала в феврале 1942 года, продержавшись всего одну неделю, хотя ее гарнизон и по численности и по вооружению значительно превосходил атакующие японские войска.

Западным наблюдателям трудно было понять главное, чем держались севастопольцы, - их патриотический дух, их преданность знамени Октября, коммунистическим идеалам, ленинской партии, их жгучую ненависть к фашизму, их готовность любой ценой остановить врага.

"Самоотверженная борьба севастопольцев, - телеграфировал Ф. С. Октябрьскому Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин, - служит примером героизма для всей Красной Армии и советского народа".

14 июня Октябрьский узнал о последнем бое 365-й зенитной батареи на Мекензиевых горах. Много месяцев подряд эту батарею, прикрывавшую кратчайший путь к Северной бухте, бомбили фашистские самолеты, обстреливала артиллерия, а теперь стали атаковать танки и пехота. Но флотские зенитчики стояли насмерть. Когда кончились все снаряды и батальон вражеских автоматчиков при поддержке танков ворвался на позицию, командир батареи старший лейтенант Иван Пьянзин послал последнее донесение: "Отбиваться нечем, личный состав весь вышел из строя, открывайте огонь по нашей позиции и КП".

В окружении дрались с врагом и оставшиеся в живых комендоры тридцатой батареи. Когда иссяк боезапас, они закрылись в башнях и казематах, а потом взорвали их.

Каждый день Октябрьскому докладывали о прорыве кораблей в осажденный город. Еще в апреле у него состоялся разговор с начальником штаба флота контр-адмиралом Елисеевым об устойчивости коммуникаций между кавказскими базами и Севастополем. Становилось ясно, что транспортам в осажденный город уже не прорваться, и вся надежда оставалась на боевые корабли.

– Конечно, мы рискуем, посылая крупные корабли, - осторожно напомнил Елисеев.
– Но утвержденный вами график походов крейсеров и эсминцев в Севастополь для огневой поддержки обороны и с пополнением строго выдерживается.

– Я думаю, что придется и подводные лодки готовить к прорыву в Севастополь, - сказал Октябрьский.

– Подводные лодки?

– Да, подводные лодки. Не исключено, что обстановка так сложится, когда, кроме них, никто к нам не прорвется.

В короткий срок штаб флота совместно со штабами бригад подплава разработали систему мер по прорыву подводных лодок в Севастополь. И теперь, в дни третьего штурма, они совершали беспримерные огненные рейсы. Подводники погружали в отсеки мины, противотанковые патроны, консервы, принимали в цистерны авиационный бензин и доставляли все это под бомбежками и обстрелом в Севастополь. А тут принимали ночью на борт раненых, женщин и детей и возвращались в кавказские порты. И таких рейсов было семьдесят восемь! Подводная лодка Л-23 под командованием капитан-лейтенанта И. Ф. Фартушного совершила шесть рейсов. Только за один день на нее фашисты сбросили 442 глубинные бомбы, и каждая из них, коль попала бы в цель, могла привести корабль к гибели.

Когда подводная лодка М-32 находилась под водой, в ее центральном посту произошел взрыв паров бензина. Моряки самоотверженно боролись с огнем. Но всплывать до наступления темноты было нельзя. Лодка осталась под водой. От паров бензина люди упали в обморок. Не спавший трое суток командир капитан-лейтенант Н. А. Колтыпин, теряя силы, приказал главному старшине Н. К. Пустовойтенко:

– Держись, старшина, в двадцать один ноль-ноль подними меня, будем всплывать.

Пустовойтенко продержался четыре часа, но, когда стал будить командира, понял, что тот в глубоком обмороке. Старшина решил сам, в одиночку, совершить маневр всплытия. И достиг успеха, но, открыв люк, на свежем воздухе стал терять сознание. Собрав волю в кулак, он все-таки сумел задраить люк. И вот, пока старшина приходил в себя, подводную лодку потащило на скалы. С неимоверными усилиями Пустовойтенко привел в чувство командира, вынес его наверх, а затем они приняли меры к спасению корабля и экипажа. "Малютка" благополучно возвратилась в Новороссийск.