Полководец. Война генерала Петрова
Шрифт:
Вот так и произошло! Столько затрачено сил, на берегу бьется передовой отряд, а главные силы уходят от крымского берега!
Но и моряков здесь нельзя осуждать, им было очень нелегко. Вот первый доклад руководителя высадки десанта контр-адмирала Г.Н. Холостякова командующему фронтом И.Е. Петрову:
— В течение ночи высажено на берег около трех тысяч человек, восемнадцать артиллерийских орудий, много ящиков с боеприпасами. Высадив людей, суда, подхватив первых раненых, с рассветом возвратились в исходные районы — в таманские базы. Но из похода не вернулась почти половина плавсредств — мотоботов и баркасов. Одни из них погибли от артиллерийского огня, другие подорвались на минах, третьи штормовая волна выбросила на берег. Но больше всего — свыше тридцати единиц — погибло от артиллерийского огня и мин. А часть возвратившихся плавсредств получила повреждения и требует ремонта…
Гладков продолжает рассказ:
«Ранним утром 1 ноября катер причалил к пристани Кротково. У пирса стояла машина. “Скорее, командующий ожидает ”. Мы с Копыловым втиснулись на сиденья и вскоре были в Тамани.
Командующий фронтом принял нас спокойно. Будучи чутким и опытным руководителем, И.Е. Петров понимал нагие состояние. Я попросил сообщить, что происходит на том берегу.
— Под утро майор Бершанская доложила, что ее летчицы видели десантников,
— Не Ковешников ли? — вырвалось у меня.
— Точно, он. Хорошо его знаете?
— Еще бы!
— Крепкий офицер?
— Он сделает все, что в человеческих силах.
— Ну тогда нам повезло.
Оказалось, что из трех штабных групп только одна была высажена на берег. Не высадился ночью никто из командиров полков. Воюющие на крымском берегу подразделения до сих пор не имели общего руководства боем. Я спросил, о чем радирует Ковешников. Командующий ответил:
— Он только требует: “Давай огня, давай огня!” Отбивает танковую атаку… Ну, пойдемте посоветуемся. Маршал (С.К. Тимошенко. — В.К.) уже давно ждет.
Шагая за командующим фронтом, я напряженно думал о том, что происходит в эти часы на эльтигенском плацдарме. Раз там Ковешников, значит, по меньшей мере высадились батальон капитана Жукова — а это все опытные десантники — и морская пехота, шедшая в одном отряде с ним…
Маршал смотрел на карту, разложенную на столе. Рядом с ним стоял командующий 18-й армией Леселидзе. На карте чуть южнее Камыш-Бурунского мыса был заштрихован небольшой пятачок на крымском берегу. Передовые отряды 318-й дивизии зацепились за эльтигенский плацдарм. Уже несколько часов они вели тяжелый бой.
— Как люди? — спросил Тимошенко, когда мы с Петровым вошли в кабинет. — Выдержат до темноты?
— Уверен, что удержатся до вечера, товарищ маршал, — ответил Петров.
Для такого ответа у командующего фронтом были серьезные основания. Ситуация на плацдарме к тому моменту сложилась так, что береговая оборона противника была сломлена. Но днем о высадке нечего было и думать. Флотилия из сотни судов днем через пролив не пройдет — ее разобьют с самолетов.
“Сотня судов не пройдет, а одно, может, проскочит, — подумал я. — Всю дивизию перевести ночью, а управление — сейчас, днем”.
Я попросил разрешения посадить на мотобот командование дивизии и полков и перебросить на плацдарм. И.Е. Петров ответил, что это рискованно. Один снаряд — и всех командиров к рыбам. Маршал сказал, что действительно рискованно, но, пожалуй, другого выхода нет. Так и было решено…»
Пока мотобот Гладкова, осыпаемый бомбами с самолетов, снарядами и минами с берега, плывет через пролив, почитайте, что происходило на «огненной земле», где высадился десант. И рассказывает об этом тот самый Ковешников, о котором расспрашивал генерал Петров.
Дмитрий Степанович Ковешников сидит передо мной — он теперь Герой Советского Союза, генерал-лейтенант в отставке. Я уже писал, что Ковешников — тоже воспитанник Петрова по Ташкентскому военному училищу имени Ленина.
Дмитрий Степанович не раз рассказывал мне о боях первого десанта на крымской земле да и вообще о своей долгой и замечательной службе. А сейчас я, желая освежить в памяти детали тех жарких схваток на плацдарме, позвонил Ковешникову, и вот мы сидим в его квартире в Давыдкове.
Дмитрий Степанович немного располнел, поседел, но глаза у него все того же веселого, бодрого, жизнерадостного лейтенанта, каким я его увидел впервые на выпускном вечере в 1939 году. Как я ему тогда завидовал! Я был еще курсантом, учился на первом курсе, а он командир с двумя рубиновыми кубарями в петлицах. Да не только я — все мы, салаги нашей роты, смотрели на выпускников с хорошей, доброй завистью. Все сто. Нас было ровно сто в роте. Сегодня я называю эту цифру с щемящей сердце грустью, потому что к 1945 году из ста я встретил в живых только троих, по нашим подсчетам, из выпускников роты уцелело не больше пяти-шести человек. Какие это были отчаянно смелые, беспредельно преданные родине люди! И еще они были необыкновенно чистые и честные в нравственном отношении. Может быть, во мне уже говорит стариковское «а вот в наше время…». Но нет, я не преувеличиваю — уж такие были наши курсанты ташкентского училища предвоенных лет: сильные, мужественные воины и скромные, чистые душой, как девушки.
Об этом и о многом другом мы говорили с Дмитрием Степановичем, прежде чем перейти к рассказу, ради которого я приехал.
— Ну а теперь, Дима, про десант в Крым, — попросил я.
Ковешников заговорил не сразу, долго сидел молча — не то вспоминал, не то преодолевал ком, подступивший к горлу.
— Нас обнаружили примерно в трех километрах от берега. Ну, началось! Сначала пулеметы и минометы открыли огонь. Затем вспыхнули огни прожекторов, осветительных ракет и стала прицельно бить артиллерия. Ужасное состояние! Ни уклониться, ни в землю вгрызться невозможно. Видишь, как огненные трассы крупнокалиберного пулемета летят в наш мотобот, и ничего не можешь поделать. Мы прижаты один к другому, как в трамвае. Мчались на полном ходу к берегу — навстречу пулям: спасение только там! Да и задача была — зацепиться… Не доплыли до берега метров двести — суда сели на мель, ни вперед, ни назад. Дал команду прыгать за борт. Выбросились, а вода холоднющая! Уже ноябрь начался. Глубина кому по шею, кому с головой. А волны всех накрывают. Ну, бредем изо всех сил к берегу, оружие над головой. Подошли поближе, мы — «ура!», моряки — «полундра!», и кинулись на гитлеровцев. Надо сказать, погоду мы хоть и ругали, но все же она нам помогла — не ждали нас фашисты в такой шторм. Вижу, некоторые в нижнем белье бегают, одеться не успели. В эти первые минуты твой коллега, писатель Борзенко особенно отличился. Настоящий герой! Мы его сначала встретили скептически — корреспондент, морока с ним. Отличный мужик оказался. Он с первыми десантниками в воду спрыгнул. Выбежали на берег, а тут колючая проволока, мины. Заминка произошла. Борзенко же — майор, увидели бойцы его погоны, не знают, что он журналист, кричат: «Что делать, командир?» Ну, он не только писатель, и офицер был настоящий, боевой. «Саперов ко мне!» — кричит. И появились саперы. «Резать проволоку!» — приказал Борзенко. И все это под огнем, справа и слева убитые и раненые падают. Прорезали саперы проход, но говорят: «Там мины могут быть». Борзенко понимал — медлить нельзя. Решают секунды. Крикнул: «А черт с ними, с минами, хоть проход очистим! За мной!» И побежал. Потом он по-настоящему руководил боем на этом участке… Ну, вцепились мы в берег. Очистили от гитлеровцев Эльтиген. Я огляделся — нет командования: ни дивизионного, ни одного командира полка, пока один я — начальник штаба полка. Что делать? Кто будет руководить боем? Без руководства нельзя. И так, вижу, дело идет не очень организованно, одни по поселку пошли, другие куда-то влево. Принять командование
на себя? Но мне всего двадцать три. Будут ли меня слушаться? Но там такими тонкостями заниматься было некогда. Так, лишь мелькнуло в голове. Принял я на себя командование. Разослал офицеров выяснять, кто где. Смотрю — дело пошло, командиры подразделений связных с донесениями прислали. Оценил обстановку, понял: на ровном месте и в поселке нам не усидеть. Скоро контратаки начнутся. Будут нас немцы выбивать, в море сбрасывать. Надо во что бы то ни стало овладеть высотами за Эльтигеном, там траншеи гитлеровцев, в них можно будет закрепиться. Рота капитана Мирошника первой ворвалась на эти высоты. За ним рота Тулинова тоже выскочила на холмы левее Мирошника. Когда гитлеровцы опомнились и пошли на нас с танками, мы уже были готовы их встретить. Дали прикурить! Подожгли несколько танков из ПТР. Организовал я КП, связь на плацдарме. Радиостанцию обнаружил — стали связываться с Большой землей. Очень хорошо поднимал боевой дух оказавшийся здесь, на берегу, замполит полка майор Мовшович.В общем, навели мы порядок, люди почувствовали управление, ободрились и стали действовать увереннее.
Ну, естественно, противник скоро выяснил, и что нас не так уж много, и что мы одни на крымской земле, другие десанты ведь не высадились. Вот и началась наша веселая жизнь. И бомбили нас, и контратаки танков и пехоты одна за другой. Спасибо генералу Петрову, он сам подбадривал нас и поддерживал огнем артиллерии и авиацией. Если бы не эта поддержка, смяли бы немцы десант… Видел ты, конечно, на фронте единоборство человека с танком. А вот у нас на плацдарме оно было просто массовым. Артиллерии нет. Отбивать атаки нечем. Только ПТР и гранаты. Но танки есть танки, они лезут, и не так просто их остановить. Когда стало совсем не под силу, отошли мы немного назад, за противотанковый ров, который был у нас в тылу. Очень помогала наша артиллерия из-за пролива, снаряды свистели над головой, а для нас этот свист лучше любой музыки. Генерал Леселидзе, командарм нашей Восемнадцатой, передал мне по радио: «Додержитесь до темноты. Днем пройти через пролив невозможно. Надеемся на вашу отвагу и мастерство». Ну и держались. Раненых было много. Кто мог, оставался в строю. Кто не мог, тех сносили к берегу, готовили к эвакуации. Вскоре немцы, видно, подбросили свежие силы. Они понимали: надо сковырнуть, пока нас мало, не допустить, чтобы на этот плацдарм другие высадились. Пошли на нас атаки волнами: одна линия — пехота с танками, за ней метрах в трехстах — четырехстах другая, тоже пехота и танки, еще дальше третья… От одного вида такой махины душа в пятки уходит. Били мы их, сколько могли. Но в конце дня оттеснили они нас к самому берегу, к обрыву. Оборонялись мы уже на пятачке вокруг своих раненых. Вижу я, дело плохо. Не удержим плацдарм. На нас на Большой земле так надеются, а мы подведем. Собрал я «малый военный совет»: замполита Мовшовича, капитана Шукова, капитана Белякова, корреспондента майора Борзенко, командира минометной роты Цикаридзе, комсорга Алексеева, ну и других, кто при штабе. «Надо, — говорю, — посоветоваться, что будем делать. Останемся на этом пятачке — и нам смерть и плацдарму конец». — «Ну а что предлагаешь делать ты, командир?» — спрашивали они меня. «Нужна одна, но решительная контратака». Со мной согласились. Распределил я офицеров, а Мовшович — коммунистов и комсомольцев, чтобы атаку эту хорошо подготовить. С ранеными поговорили, вернулись в строй, кто мог двигаться. Когда все было готово, я дал сигнал, и мы кинулись вперед.
Ковешников посмотрел на меня спокойным взглядом, но я чувствовал, что он очень волнуется.
— Ну ты знаешь, что такое атака. Не раз ходил. Но ты ходил после артподготовки да еще со своими танками. А мы пошли на сухую — ни того, ни другого. Шли в рост, лишь бы побыстрее до рукопашной.
А там уж мы не уступим, хоть и обессилели после ночного купания в холодной воде и дня напряженного боя. Я верил и знал — в рукопашной наши ребята ни за что не уступят! Как выдали «ура» и «полундру», так немцы, не ожидавшие от нас такой «наглости», дрогнули и попятились. Они думали, что нам хана, а мы их бить идем!.. Ну и били, били мы их от души! Но не успели мы закрепиться, их, конечно, погнали офицеры назад, на нас… Наверное, это был для меня самый трудный день войны. Хотя и прежде, и потом тяжелых боев пережил я немало… Ну а тут вскоре комдив Гладков прибыл. Доложил я ему: так, мол, и так, все в порядке, плацдарм держим…
Разумеется, Дмитрий Степанович рассказывал мне гораздо подробнее, особенно много говорил о своих боевых друзьях.
Петров, как это будет видно в дальнейшем, минуя корпусные и армейские инстанции, лично руководил боем десанта. Иначе он поступить не мог, когда дело касалось жизни или смерти его боевых товарищей. Он понимал критическое положение высаженных войск. Удержать плацдарм, когда там мало сил, когда нет артиллерии и танков, совсем не просто. В этих условиях лучшей поддержкой эльтигенцам была бы скорейшая высадка крупного десанта на главном направлении — под Керчью. Но не позволяла погода. Со стихией не поспоришь, ее не исправишь. Азовское море и Керченский пролив, особенно в северной его части, где должны идти суда с десантом, продолжали бушевать в полную силу. Шторм доходил до восьми баллов. Петров сам видел эту взбунтовавшуюся стихию и понимал — выпускать в море крупный десант невозможно. И все его внимание приковал Эльтиген, нуждающийся в помощи.
Наступала темнота. По плану в ночь на 2 ноября на этот плацдарм должна была высадиться еще одна дивизия 18-й армии — 117-я стрелковая. Но потери плавсредств за первую ночь не позволили этого сделать. Контр-адмирал Г.Н. Холостяков смог отправить от Тамани только один стрелковый, один артиллерийский полки и другие подразделения, всего свыше трех тысяч человек, плюс боеприпасы и продовольствие.
Фашисты, стремясь не допустить новой высадки на плацдарм, пускали с самолетов осветительные ракеты на парашютиках над берегом и проливом, и врагу удавалось накрывать огнем плавсредства на переходе и в местах разгрузки. Шел ожесточенный бой на суше и на море. Десантники опять потеряли 30 единиц плавсредств, но подкрепление на плацдарм было высажено, и Гладков тут же ввел его в боевой порядок. Однако враг продолжал подбрасывать сюда резервы и вскоре после тяжелых боев танками и пехотой потеснил наши подразделения.
С утра Петров ожидал новых сильных ударов по плацдарму и поэтому попросил Вершинина держать наготове авиацию. И он не ошибся. В 8 часов противник открыл по плацдарму сильный артиллерийский огонь, а вскоре показалось до 30 бомбардировщиков. Но тут же над плацдармом появились наши истребители. Они вступили в борьбу с бомбардировщиками и прикрывающими их «мессерами». Часть бомбардировщиков все же смогла бомбить плацдарм, а вслед за первой их группой подлетела вторая. Было ясно — противник решил уничтожить десант. Вскоре началась атака танков и пехоты. Тогда через пролив понеслись наши штурмовики — Илы. Снижаясь почти до земли, они штурмовали наступающего противника. Тут же с таманского берега ударила дальнобойная артиллерия. Гладков докладывал, что удары нашей авиации и артиллерийский огонь были очень удачными. Наступление врага остановлено…
— Что у вас нового? — спросил Петров начальника разведки.
— Получил сообщение агентуры: первого ноября в район Багерово (пятнадцать километров западнее Керчи. — В.К.) приезжал командующий Семнадцатой немецкой армией генерал Енеке и провел совещание с руководящим составом Пятого армейского корпуса. Енеке указывал, что севернее Керчи ожидается высадка другого нашего десанта, поэтому в данное время надо сосредоточить все силы для удара на Эльтиген. Он выразил уверенность, что второго ноября этот десант будет уничтожен, и дал на этот счет конкретные указания частям. К плацдарму подвозят новые резервы из глубины…