Полночь

Как там мне говорил Николас, — или канава или черный замок, итог всегда один.

“Придет ли кто-нибудь ко мне на помощь?” — подумал я, отстраненно слушая как окованные колеса кареты стучат по мостовой. Никто из наших ведь не видел, как меня забирали, никто не знает, где я нахожусь. Тюрьмы — это черные дыры, в которых люди исчезают, не оставляя следа. Оттуда не проникает наружу никаких лучей света, никаких вестей. В результате этого таинственного ареста я провалился в такую черную дыру и пропал также бесследно, как если бы вдруг уехал искать родню в Глирос. Голова у меня кружилась, в ней метались, не находя выхода, вопросы. Надо было срочно переслать на волю весть о себе. Кто мог вызволить меня отсюда? Донна Леона, госпожа Леона. У нее были связи во всем городе, и она в любом случае узнает, что кого-то забрали стражники, слишком много народу видело это представление. В нижнем городе у нее много людей и ей ничего не стоит выяснить, где я нахожусь. Пройдет немного времени, и она узнает. А до тех пор мне следовало сидеть тихо и постараться как-то передать ей знать, что я попал в беду.

Мы проехали несколько кварталов до гарнизона стражи внутреннего города. Дежуривший стражник в гарнизоне был приземистым и грузным. Подобно многим своим коллегам, он еле втиснул свое туловище в казенную форму, которая была явно с чужого плеча и мала ему по меньшей мере на два размера. Он постоянно поправлял кольчугу под своим сюрко. Возможно, именно из-за этого его лицо было чрезвычайно злобным, впрочем, и лица остальных десяти стражников, окружавших меня, были ненамного приветливее. Они молча уставились на меня с таким мрачным выражением, что мне из чувства противоречия хотелось рассмеяться. Но при следующих словах вошедшего уже знакомого десятника, это желание у меня сразу пропало.

— Заберите этого мелкого ублюдка и отделайте его как следует, — деловито распорядился он. Он говорил со своими подчиненными так, будто меня тут не было. — Костей по возможности не ломайте, мне сказали, что он еще будет нужен, но постарайтесь, но чтоб он запомнил это на всю жизнь.

Я попытался сопротивляться, но я был один и закованный в кандалы по рукам и ногам, в помещении с шестью взрослыми мужиками, обученными и готовыми ко всему, они вшестером избивали меня минут десять. А после, они подвесили меня за ноги вниз головой и избиение продолжилось снова, получилось я как груша висел посередине комнаты. Для них это было развлечение, кто красивее и сильнее ударит. Я же старался извиваться как мог, пытаясь подставить под удар наименее пострадавшие части тела, удары сыпались везде; — руки, ноги, голова, туловище. В конце концов когда избиение закончилось, я был одним большим окровавленным синяком, с трудом соображающим, что вообще происходит. И я провалился в спасительное забытье.

Тяжелая оплеуха на краю сознания.

Вода в лицо.

Булькающий вдох.

— Давай просыпайся, мелкий засранец.

Я открыл глаза и тут же пожалел об этом. Затылок пронзила ослепляющая боль, доходившая до самой макушки черепа, из-за которой у меня в глазах плыли круги. Воспоминания были кусками, как фрагменты мозаики. Группа стражи в застенках. Дубинки. Многократные удары. Ругательства. Кровь во рту.

Скривившись, я осмотрелся. Глухие каменные стены освещаемые факелом возле металлической двери с зарешеченным окошком. Меня усадили на тяжелый железный стул. Под которым было старое темное пятно. Руки скованные за спинкой стула.

Здоровенный мужик рядом, широкий как мост, целая гора мышц, они бугрились под его серой накидкой, из-за этого он был похож на мешок с грецкими орехами, здоровенный мешок с грецкими орехами. С неправильным прикусом, из-за чего его челюсть была выдвинута вперед, придавая ему особо злобный вид. И давно расплющенным носом. На его лице шрамов было больше, чем неповрежденной кожи. Позади него стоял еще один мужчина, чистенький и тощий, на нем одежда висела как на вешалке. С безжизненными, пустыми глазами.

Не успел я оглядеть помещение как получил еще одну затрещину по лицу, от которой голова мотнулась в сторону. Сальные мокрые волосы прилипли к коже, нависая на глаза. Попытался дернуть ногами, но обнаружил, что их тоже приковали к стулу.

— С добрым утром солнышко, выспался?

Мужчина со шрамами медленно обошел комнату и встал передо мной, открывая вид на длинный стол, устланный разнообразными инструментами. Щипцы. Свернутый хлыст с металлическими концами. Ножницы для резки металла. Тиски для пыток. Жаровня, полная раскаленного угля. Как минимум пять разных видов молотков. Изо всех сил стараясь не смотреть в ту сторону, я вместо этого сфокусировал внимание на тощем.

Бугай примерился и врезал мне по лицу, что моя и так избитая физиономия резко дернулась в сторону. На его среднем пальце был медный перстень, который глубоко впечатался в мою щеку. Этот парень знал свое дело. Он умел делать очень больно, при этом не ломая костей. Чуть погодя он сменил тактику и стал наносить удары по голове слева и справа открытыми ладонями. Если долго бить человека кулаками, ты или разобьешь собственные костяшки, или забьешь этого человека насмерть, или то и другое вместе. Но есть иной вариант: расквасить ему физиономию кулаками до такой степени, что каждый крепкий шлепок по ней будет отдаваться сильнейшей болью; и после того ты сможешь хоть весь день напролет жестоко истязать его банальными оплеухами. Так и случилось со мной, стража хорошо избила меня. Почти не оставив живого места, и теперь этот мешок с грецкими орехами лупил по вопящим от боли ранам оплеухами.

Пытки. Долгое, тяжелое, отупляющее действо. С каждой минутой оно как бы уплотняется, стягиваясь к эпицентру боли, и эта мощная тяга не позволяет даже лучику надежды вырваться из беспросветного мрака.

— Итак, — сказал тощий через пару минут, показавшихся мне длиной в целый месяц. — Начнем?

Бугай отошел в сторону, и взял с краю стола полотенце и вытер свою потную рожу.

— Расскажи мне о Норе, — потребовал тощий, раскуривая сигарилу.

Я уставился на него непонимающим взглядом. Одну вещь я знал четко: когда тебя избивают, надо держать рот на замке. Ничего не говори ни в коем случае. Держи рот на замке до самого конца. Постарайся также обойтись без воплей и стонов, насколько хватит терпения.

Подождав ответа пару минут и не дождавшись, он недовольно поводил сигарилой. И снова кивнул мешку с орехами.

Я зашипел от боли, когда он дернул ее за волосы, резко отклоняя мою голову назад. Почувствовал, как его губы коснулись уха, услышал сильный запах пота и перебродившего вина и табака в его дыхании.

— Когда тебя спрашивают нужно отвечать. Расскажи нам о Норе.

— Нора, там вроде обитают разные грызуны, что портят посевы крестьян — сообщил я.

Тощий посмотрел на кончик своей сигарилы, а затем перевел взгляд на бугая.

И все пошло по новому кругу. Казалось, я мучительно шагаю по вязкой глубокой грязи и каждый шаг — каждый хлесткий удар по лицу — приближает меня к стене густого тумана впереди. Когда я уже уплывал спасительно забытье, на меня вылили черпак вонючей воды, вернув в суровую реальность.

Бугай отвесил мне новую затрещину.

И внезапно для себя я громко захохотал, что порой случается с людьми во время пыток.

Бугай непонимающе уставился на напарника. А тощий взмахнул рукой.

Внезапная тишина, наступившая после этого жеста, была настолько пронзительной, что мне показалось, будто весь мир на какое-то мгновение застыл в неподвижности.

Тощий что-то говорил, судя по движению губ. Но я его не слышал. Постепенно я понял, что тишина звенит только в моих ушах, не распространяясь на окружающих. Бугай взирал на меня с каким-то озадаченным выражением, словно наткнулся на бродячую собаку и теперь не мог решить, то ли погладить ее, то ли дать ей пинка. И тощий снова взмахнул рукой пошевелив губами. Я будто со стороны взирал на то как бугай потащил мой стул к бадье с водой. Слух начал возвращаться и в ушах вместо тишины зазвенел отвратительный скрежет железа по камню. В углу комнаты я увидел бочку, наполненную темной водой. Грубые руки схватили за волосы, окунули голову в бочку и принялись удерживать. Я брыкался, дергался, но оковы не давали встать, а руки держали ее все так же крепко. Я взревел, пузырьки из рта всплыли на поверхность теплой солоноватой воды. Воды с гавани, пришла догадка. Наверное, ее набрали прямо из залива. Кровь, потроха и прочее дерьмо.