Полное собрание рассказов

— Омар Цайтгайст был немцем, единственным человеком на Земле, знавшим секрет космической бомбы, — прошептал он. — Я был его телохранителем.

— Космическая бомба — это вроде водородной? — рискнул предположить я.

— Космическая бомба по сравнению с водородной — все равно что землетрясение по сравнению с икотой, — с раздражением ответил он. — Работает по тому же принципу, по какому действует сила, удерживающая Вселенную от распада, только наоборот.

— Ужас какой, — сказал я.

— У Цайтгайста не было лаборатории, всю работу он проделал в голове. — Мой осведомитель многозначительно постучал себя пальцем по виску и поцокал языком. — Наши контрразведчики знали, что он подошел очень близко к разгадке тайны космической бомбы, когда кончилась война. Они не оставили неперевернутым ни один камешек в его поисках после капитуляции Германии. Целые полчища людей из хороших семей были мобилизованы для выполнения единственной задачи — найти Цайтгайста. Немало таких поисковиков было найдено плавающими вниз лицом с простреленной головой в Рейне, Роне, Эльбе, Руре, Аллере, Альтмюле, Унструте и других реках. Они не были одиноки в своем поиске.

— Коммунисты, да?

— Вы уже об этом знаете? — с удивлением спросил он.

— Просто догадался.

— Как известно, — продолжил он раздраженно, — между реками Жапура и Путумайо находится ничейная земля, на которую когда-то претендовали Колумбия и Перу. Победила Колумбия, если можно назвать победой обладание территорией между Жапурой и Путумайо. Говоря «ничейная земля», я имею в виду, что ни один колумбиец и ни один перуанец никогда не имели желания поселиться там, а уитото [55] — в цивилизованном смысле слова — людьми не являются. Уитото живут голыми, в постоянном страхе перед соседями и омерзительно всеядны. Насколько омерзительно, я вам сейчас расскажу. — Он залпом осушил свой бокал. — Они едят ногоплодник чилийский, маис, ямс, земляной орех, перец, бананы, ананасы, ланей, тапиров, диких свиней, ленивцев, медведей, обезьян и… — Голос у него прервался, и он впал в состояние мрачного оцепенения, в котором пребывал минут десять.

55

Уитoто — индейский народ группы уитото, обитающий в тропических лесах Колумбии и Перу.

— Омар Цайтгайст… Вы собирались мне рассказать, что с ним случилось, — напомнил я.

— Я к этому подхожу, — ворчливо сказал он. — Его нашли в Висбадене, в заброшенном Luftschutzraum [56] .

— Прошу прощения?

Он сочувственно посмотрел на меня.

— За что? Что вы сделали?

— Ничего, — смущенно ответил я. — Просто я не знаю, что такое Luftschutzraum.

— Не страшно, — сказал он, отмахнувшись. — Было решено спрятать Цайтгайста на какой-нибудь территории, свободной от внешнего давления и коммунистов, где он сможет доработать последние детали космической бомбы. Насколько было известно, никаких коммунистов между Жапурой и Путумайо не водилось. — Он грустно улыбнулся. — Колумбийцы лишь предупредили: «Остерегайтесь перуанцев», а перуанцы — «Остерегайтесь колумбийцев». Никто не сказал дурного слова об уитото, и никто не знал, закончится ли дождь к тому времени, когда мы с Омаром Цайтгайстом прибудем туда. Если бы сказали, вероятно, у нас теперь была бы уже космическая бомба.

56

Бомбоубежище (нем.).

— Может, мы и без того слишком изгадились? — вставил я.

Он закрыл глаза и вздохнул.

— Из всех слов мышей и людей самые печальные: могло бы быть. — Он шарахнул кулаком по стойке. — Он был так блистателен! Он даже не заметил, как его переправили через Атлантику и поселили в хижине среди джунглей. Он считал, что по-прежнему пребывает в заброшенном Luftschutzraum, что в Германии царит демократия и что президентом является фон Гинденбург. Цайтгайсту не нужны были ни лаборатория, ни помощники. Ему нужно было лишь думать, пока я охранял его тело. Так мы и жили, только вдвоем, в окружении тропических влажных джунглей и уитото. Ему оставалось решить еще только одну проблему, чтобы завершить создание для человечества космической бомбы. Он почти закончил работу!

— Почти, но не совсем, как говорится? — спросил я.

— Не совсем, это точно. — Он заплакал, не стыдясь своих слез, потом нахмурился. — Уитото невежественны и дики. Насколько невежественны и дики, я, пожалуй, могу дать вам понять, сказав, что они верят, будто дождь проливает на землю маленькое белое существо, подобное эльфу. Они называют его Дилбо и не сомневаются, что оно скрывается в джунглях. Они всерьез считают, что, если бы удалось поймать, съесть Дилбо и сделать тамтам из его черепа, они могли бы вызывать дождь когда захотят, молотя по голове Дилбо. Им ничего не известно про способ конденсации дождя с помощью сухого льда и йодистого серебра. — Он закусил губу. — Какая жалость. Так или иначе, мы жили там только вдвоем, мы — и еще единственная проблема, оставшаяся неразрешенной. И вот однажды ночью Цайтгайст вскочил на ноги и бросился в джунгли с криком: «Эврика! Эврика! Эврика!», что в переводе с греческого означает: «Нашел! Нашел! Нашел!» — Мужчина смахнул слезы и храбро заставил себя улыбнуться. — Это был момент триумфа. Наверное, Цайтгайст стал единственным белым человеком на всем пространстве между Жапурой и Путумайо, когда-либо кричавшим по-гречески. — Он нахмурился. — Если бы только это не случилось в сухой сезон! Если бы только в то время не чахнул урожай чилийского ногоплодника и дикие свиньи не мигрировали на юг, к новым водопоям! Засуха — как назло — сделала уитото коварными и агрессивными.

Я был вне себя, — продолжал он, — на пределе человеческих возможностей. Четыре часа я прочесывал непроглядные джунгли, выкрикивая его имя. Бесполезно. Наконец, когда лучи восходящего солнца коснулись вершин Анд на западе, я решился обратиться за помощью к уитото.

Тут мой информатор закрыл глаза, словно концентрируя все свое внимание на воспоминании о том ужасном моменте, который он переживал теперь заново.

— У уитото есть эффективная система передачи информации с помощью гигантских барабанов, звук которых разносится на много миль вокруг, — сказал он наконец, стараясь, чтобы голос его не дрожал. — Я уже привык к их адскому грохоту, раздававшемуся и днем, и среди ночи, поэтому не придал особого значения тому, что грохот этот становился все громче по мере моего приближения к деревне аборигенов. Только пройдя уже через ворота, я отдал себе отчет в том, что деревенский барабан звучал по-другому. Это был не тот барабан. Его звук не был похож ни на один барабан, какой мне доводилось слышать раньше, — словно кто-то колотил по пустой автоцистерне слесарным молотком. — Он схватил мою руку и сжал ее до боли. — Внезапно я понял, что только одна вещь могла производить такой сверхъестественный звук. Измученные жаждой уитото нашли Дилбо!

— Вы хотите сказать… — начал было я.

— Да, Цайтгайста, — со стоном подтвердил мужчина. — Отцу космической бомбы пришел kaput, конец, fin — меньшее, что можно было сказать: он умер. «Трам-та-ра-ра!» — без умолку гремел новенький тамтам уитото. Мои обязанности телохранителя закончились.

Он выхватил револьвер и всадил шесть пуль в музыкальный автомат, который вспыхнул вишнево-красным светом и сдох.

— А дождь-то пошел? — после почтительного молчания поинтересовался я.

— Пошел, — мрачно ответил мой информатор, — но не такой сильный, как надеялись уитото.

А слева от вас…

На церемонии открытия новую научно-исследовательскую лабораторию Федеральной аппаратной корпорации «храмом науки» назвали три из шести ораторов — член кабинета министров, губернатор штата и лауреат Нобелевской премии. Они заявили, что каждый американец должен ее увидеть и что это самая великолепная лаборатория на Земле. В ответной речи представитель компании сообщил, что лаборатория открыта каждый день для всех, независимо от гражданства, цвета кожи и вероисповедания, и что в начале каждого часа из центра города будут отходить бесплатные автобусы, доставляющие посетителей в лабораторию, где постоянно будут дежурить гиды. В ежегодном путеводителе Государственной торговой палаты лаборатории как туристической достопримечательности было уделено больше места, чем пятому по высоте водопаду на востоке страны или поляне для пикников, где пьяные «Натакучи брэйвз» расправились с семьей Хендрика ван Зила.

В здании нового храма науки, построенного из плитняка, стали и стекла и выходящего фасадом на лес и синее озеро Минанго, в своей лаборатории сидел доктор Харольд Мейерс, уговаривая бритую крысу перейти из одной клетки в другую, которую ей предстояло делить с черной вакуумной трубкой, размером и формой напоминающей толстую сигару.

Мейерс, который стригся и одевался, как студент, хотя ему было сорок пять лет, подражая крысам, издавал какие-то попискивающие звуки, которые должны были успокоить голое и разъяренное животное, и подталкивал его сзади закругленным концом авторучки.

— Ну же… пип-пип… спокойно, дружок… пип-пип… вот хороший мальчик. — Крыса уже наполовину перешла в новую клетку. — Ну, детка, еще всего один дюйм и…

— А слева от вас, — взревел голос гида, — доктор Харольд Мейерс, человек, о котором, не сомневаюсь, вы все читали в газетах!

Мейерс уронил ручку, и крыса, сразу же набросившись на нее, сорвала колпачок, растерзала стержень и забрызгала чернилами белые манжеты Мейерса.

— Доктор Мейерс, — с гордостью продолжал гид, — не кто иной, как человек, недавно открывший Зед-лучи, о которых вы все тоже читали. В этот самый момент вы наблюдаете, как творится история, потому что доктор Мейерс как раз работает над возможностями применения Зед-лучей в повседневной жизни.