Полное собрание сочинений и писем в 3 томах. Том 1. Стихотворения.

* * *

За гремучую доблесть грядущих веков,За высокое племя людей —Я лишился и чаши на пире отцов,И веселья, и чести своей.Мне на плечи кидается век-волкодав,Но не волк я по крови своей —Запихай меня лучше, как шапку в рукавЖаркой шубы сибирских степей…Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,Ни кровавых костей в колесе;Чтоб сияли всю ночь голубые песцыМне в своей первобытной красе, —Уведи меня в ночь, где течет ЕнисейИ сосна до звезды достает,Потому что не волк я по крови своейИ меня только равный убьет.

* * *

Ночь на дворе. Барская лжа:После меня хоть потоп.Что же потом? Хрип горожанИ толкотня в гардероб.Бал-маскарад. Век-волкодав.Так затверди ж назубок:Шапку в рукав, шапкой в рукав —И да хранит тебя Бог!

* * *

Нет, не спрятаться мне от великой мурыЗа извозчичью спину Москвы.Я – трамвайная вишенка страшной порыИ не знаю, зачем я живу.Мы с тобою поедем на «А» и на «Б»Посмотреть, кто скорее умрет,А она то сжимается, как воробей,То растет, как воздушный пирог.И едва успевает, грозит из угла —«Ты как хочешь, а я не рискну!» —У кого под перчаткой не хватит тепла,Чтоб объехать всю курву-Москву.

Неправда

Я с дымящей лучиной вхожуК шестипалой неправде в избу:– Дай-ка я на тебя погляжу —Ведь лежать мне в сосновом гробу.А она мне соленых грибковВынимает в горшке из-под нар,А она из ребячьих пупковПодает мне горячий отвар.– Захочу, – говорит, – дам еще…Ну а я не дышу, сам не рад…Шасть к порогу – куда там… В плечоУцепилась и тащит назад.Вошь да глушь у нее, тишь да мша,Полуспаленка, полутюрьма.– Ничего, хороша, хороша…Я и сам ведь такой же, кума.

* * *

Я пью за военные астры, за всё, чем корили меня,За барскую шубу, за астму, за желчь петербургского дня,За музыку сосен савойских, Полей Елисейских бензин,За розу в кабине рольс-ройса и масло парижских картин.Я пью за бискайские волны, за сливок альпийских кувшин,За рыжую спесь англичанок и дальних колоний хинин.Я пью, но еще не придумал – из двух выбираю одно —Веселое асти-спуманте иль папского замка вино.

Рояль

Как парламент, жующий фронду,Вяло дышит огромный зал,Не идет Гора на ЖирондуИ не крепнет сословий вал.Оскорбленный и оскорбитель,Не звучит рояль-Голиаф,Звуколюбец, душемутитель,Мирабо фортепьянных прав.– Разве руки мои – кувалды?Десять пальцев – мой табунок!И вскочил, отряхая фалды,Мастер Генрих – конек-горбунок.Чтобы в мире стало просторней,Ради сложности мировой,Не втирайте в клавиши кореньСладковатой груши земной.Чтоб смолою соната джинаПроступила из позвонков,Нюренбергская есть пружина,Выпрямляющая мертвецов.

* * *

– Нет, не мигрень, но подай карандашик ментоловый, —Ни поволоки искусства, ни красок пространства веселого!Жизнь начиналась в корыте картавою мокрою шёпотью,И продолжалась она керосиновой мягкою копотью.Где-то на даче потом в лесном переплете шагреневомВдруг разгорелась она почему-то огромным пожаром сиреневым…– Нет, не мигрень, но подай карандашик ментоловый, —Ни поволоки искусства, ни красок пространства веселого!Дальше, сквозь стекла цветные, сощурясь, мучительно вижу я:Небо как палица грозное, земля словно плешина рыжая…Дальше – еще не припомню – и дальше как будто оборвано:Пахнет немного смолою да, кажется, тухлою ворванью…– Нет, не мигрень, – но холод пространства бесполого,Свист разрываемой марли да рокот гитары карболовой!

* * *

Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма,За смолу кругового терпенья, за совестный деготь труда.Как вода в новгородских колодцах должна быть черна и сладима,Чтобы в ней к Рождеству отразилась семью плавниками звезда.И за это, отец мой, мой друг и помощник мой грубый,Я – непризнанный брат, отщепенец в народной семье —Обещаю построить такие дремучие срубы,Чтобы в них татарва опускала князей на бадье.Лишь бы только любили меня эти мерзлые плахи —Как, прицелясь насмерть, городки зашибают в саду, —Я за это всю жизнь прохожу хоть в железной рубахеИ для казни петровской в лесах топорище найду.

Канцона

Неужели я увижу завтра —Слева сердце бьется – слава, бейся! —Вас, банкиры горного ландшафта,Вас, держатели могучих акций гнейса?Там зрачок профессорский орлиный, —Египтологи и нумизматы —Это птицы сумрачно-хохлатыеС жестким мясом и широкою грудиной.То Зевес подкручивает с толкомЗолотыми пальцами краснодеревцаЗамечательные луковицы-стекла —Прозорливцу дар от псалмопевца.Он глядит в бинокль прекрасный Цейса —Дорогой подарок царь-Давида,Замечает все морщины гнейсовые,Где сосна иль деревушка-гнида.Я покину край гипербореев,Чтобы зреньем напитать судьбы развязку,Я скажу «села» начальнику евреевЗа его малиновую ласку.Край небритых гор еще неясен,Мелколесья колется щетина,И свежа, как вымытая басня,До оскомины зеленая долина.Я люблю военные биноклиС ростовщическою силой зренья.Две лишь краски в мире не поблекли:В желтой – зависть, в красной — нетерпенье.

* * *

Полночь в Москве. Роскошно буддийское лето.С дроботом мелким расходятся улицы в чоботах узких, железных,В черной оспе блаженствуют кольца бульваров. Нет на Москву и ночью угомону, Когда покой бежит из-под копыт… Ты скажешь: где-то там, на полигоне, Два клоуна засели – Бим и Бом, И в ход пошли гребенки, молоточки, То слышится гармоника губная, То детское молочное пьянино: До-ре-ми-фа И соль-фа-ми-ре-до.Бывало, я, как помоложе, выйдуВ проклеенном резиновом пальтоВ широкую разлапицу бульваров,Где спичечные ножки цыганочки в подоле бьются длинном,Где арестованный медведь гуляет —Самой природы вечный меньшевик, И пахло до отказу лавровишней!.. Куда же ты? Ни лавров нет, ни вишен…Я подтяну бутылочную гирькуКухонных, крупно-скачущих часов.Уж до чего шероховато время,А все-таки люблю за хвост его ловить:Ведь в беге собственном оно не виноватоДа, кажется, чуть-чуть жуликовато.Чур! Не просить, не жаловаться, цыц!Не хныкать! Для того ли разночинцыРассохлые топтали сапоги, чтоб я теперь их предал? Мы умрем, как пехотинцы, Но не прославим ни хищи, ни поденщины, ни лжи.Есть у нас паутинка шотландского старого пледа,Ты меня им укроешь, как флагом военным, когда я умру.Выпьем, дружок, за наше ячменное горе,Выпьем до дна!Из густо отработавших кино,Убитые, как после хлороформа,Выходят толпы. До чего они венозны,И до чего им нужен кислород!Пора вам знать: я тоже современник,Я человек эпохи Москвошвея,Смотрите, как на мне топорщится пиджак,Как я ступать и говорить умею! Попробуйте меня от века оторвать, Ручаюсь вам – себе свернете шею!Я говорю с эпохою, но развеДуша у ней пеньковая и развеОна у нас постыдно прижилась,Как сморщенный зверек в тибетском храме:Почешется – и в цинковую ванну, —Изобрази еще нам, Марь Иванна! Пусть это оскорбительно – поймите: Есть блуд труда, и он у нас в крови.Уже светает. Шумят сады зеленым телеграфом.К Рембрандту входит в гости Рафаэль.Он с Моцартом в Москве души не чает —За карий глаз, за воробьиный хмель.И, словно пневматическую почтуИль студенец медузы черноморской,Передают с квартиры на квартируКонвейером воздушным сквозняки, Как майские студенты-шелапуты…

Отрывки уничтоженных стихов

1

В год тридцать первый от рожденья векаЯ возвратился, нет – читай: насильноБыл возвращен в буддийскую Москву.А перед тем я все-таки увиделБиблейской скатертью богатый АраратИ двести дней провел в стране субботней,Которую Арменией зовут.Захочешь пить – там есть вода такаяИз курдского источника Арзни,Хорошая, колючая, сухаяИ самая правдивая вода.

2

Уж я люблю московские законы,Уж не скучаю по воде Арзни.В Москве черемухи да телефоны,И казнями там имениты дни.

3

Захочешь жить, тогда глядишь с улыбкойНа молоко с буддийской синевой,Проводишь взглядом барабан турецкий,Когда обратно он на красных дрогахНесется вскачь с гражданских похорон,Иль встретишь воз с поклажей из подушекИ скажешь: гуси-лебеди, домой!Не разбирайся, щелкай, милый кодак,Покуда глаз – хрусталик кравчей птицы,А не стекляшка! Больше светотени!Еще, еще! Сетчатка голодна!