Полное собрание сочинений в 10 томах. Том 2. Стихотворения. Поэмы (1910–1913)

18. Однажды вечером

В узких вазах томленье умирающих лилий. Запад был меднокрасный. Вечер был голубой. О Леконте де Лиле мы с тобой говорили, О холодном поэте мы грустили с тобой. Мы не раз открывали шелковистые томы И читали спокойно и шептали: не тот! Но тогда нам сверкнули все слова, все истомы, Как кочевницы звезды, что восходят раз в год. Так певучи и странны, в наших душах воскресли Рифмы древнего солнца, мир нежданно-большой, И сквозь сумрак вечерний запрокинутый в кресле Резкий профиль креола с лебединой душой.

19. Акростих

Можно увидеть на этой картинке Ангела, солнце и озеро Чад, Шумного негра в одной пелеринке И шарабанчик, где сестры сидят, Нежные, стройные, словно былинки. А надо всем поднимается сердце, Лютой любовью вдвойне пронзено, Боли и песен открытая дверца: О, для чего даже здесь не дано Мне позабыть о мечте иноверца.

20. Альбом или Слон

Акростих

О, самой нежной из кузин Легко и надоесть стихами. И мне всё снится магазин На Невском, только со слонами. Альбом, принадлежащий ей, Любовною рукой моей Быть может не к добру наполнен, Он ни к чему... ведь в смене дней Меня ей только слон напомнит.

21. В саду

Целый вечер в саду рокотал соловей, И скамейка в далекой аллее ждала, И томила весна... Но она не пришла, Не хотела, иль просто пугалась ветвей. Оттого ли, что было томиться невмочь, Оттого ли, что издали плакал рояль, Было жаль соловья, и аллею, и ночь, И кого-то еще было тягостно жаль. — Не себя! Я умею быть светлым, грустя; Не ее! Если хочет, пусть будет такой; ...Но зачем этот день, как больное дитя, Умирал, не отмеченный Божьей Рукой?

22. За что

О, что за скучная забота Пусканье мыльных пузырей. Ну так и кажется, что кто-то Вам карты сдал без козырей. В них лучезарное горенье, А в вас тяжелая тоска — Вам без надежды, без волненья Проигрывать наверняка. О нет! Из всех возможных счастий Мы выбираем лишь одно, Лишь то, что синим светом страсти Нас опалить осуждено.

23. Неизвестность

Замирает дыханье, и ярче становятся взоры Перед сладко волнующим ликом твоим, Неизвестность, Как у путника, дерзко вступившего в дикие горы И смущенного видеть еще неоткрытую местность. В каждой травке намек на возможность несбыточной встречи, Этот грот — обиталище феи всегда легкокрылой, Миг... и выйдет, атласные руки положит на плечи И совсем замирающим голосом вымолвит: «Милый!» У нее есть хранитель, волшебник ревнивый и страшный, Он отмстит, он, как сетью, опутает душу печалью. ...И поверить нельзя, что и здесь, как повсюду, всегдашний, Бродит школьный учитель, томя прописною моралью.

24. В четыре руки

Звуки вьются, звуки тают... То по гладкой белой кости Руки девичьи порхают Словно сказочные гостьи. И одни из них так быстры, Рассыпая звуки-искры, А другие величавы, Вызывая грезы славы. За спиною так лениво В вазе нежится сирень, И не грустно, что, дождливый, Проплывет неслышно день. 21 мая 1911 г.

25. Встреча

Молюсь звезде моих побед, Алмазу древнего востока, Широкой степи, где мой бред — Езда всегда навстречу рока. Как неожидан блеск ручья У зеленеющих платанов! Звенит душа, звенит струя — Мир снова царство великанов. И всё же темная тоска Нежданно в поле мне явилась, От встречи той прошли века, И ничего не изменилось. Кривой клюкой взметая пыль, Ах, верно направляясь к раю, Ребенок мне шепнул: «Не ты ль?» А я ему в ответ: «Не знаю. Верь!» — и его коснулся губ Атласных... Боже! Здесь, на небе ль? Едва ли был я слишком груб, Ведь он был прям, как нежный стебель. Он руку оттолкнул мою И отвечал: «Не узнаю!» 28 мая 1911 г.

26. Прогулка

В очень-очень стареньком дырявом шарабане (На котором после будет вышит гобелен) Ехали две девушки, сокровища мечтаний, Сердце, им ненужное, захватывая в плен. Несмотря на рытвины, я ехал с ними рядом, И домой вернулись мы уже на склоне дня, Но они, веселые, ласкали нежным взглядом Не меня, неловкого, а моего коня. 29 мая 1911 г.

27. На кровати, превращенной в тахту

Вот троица странная наша: — Я, жертва своих же затей, На лебедь похожая, Маша И Оля, лисица степей. Как странно двуспальной кровати, Что к ней, лишь зажгутся огни, Идут не для сна иль объятий, А так, для одной болтовни; И только о розовых счастьях: «Ах профиль у Маши так строг... А Оля... в перстнях и запястьях, Она — экзотический бог»... Как будто затейные пряжи Прядем мы... сегодня, вчера; Пока, разгоняя миражи, Не крикнут: «Чай подан, пора!» 29 мая 1911 г.

28. Лиловый цветок

Вечерние тихи заклятья, Печаль голубой темноты, Я вижу не лица, а платья, А может быть, только цветы. Так радует серо-зеленый, Живой и стремительный весь, И, может быть, к счастью, влюбленный В кого-то чужого... не здесь. Но душно мне... Я зачарован; Ковер надо мной, словно сеть; Хочу быть спокойным — взволнован, Смотрю — а хочу не смотреть. Смолкает веселое слово, И ярче пылание щек: То мучит, то нежит лиловый, Томящий и странный цветок.

29. Константинополь

Еще близ порта орали хором Матросы, требуя вина, А над Стамбулом и над Босфором Сверкнула полная луна. Сегодня ночью на дно залива Швырнут неверную жену, Жену, что слишком была красива И походила на луну. Она любила свои мечтанья, Беседку в чаще камыша, Старух гадальщиц, и их гаданья, И всё, что не любил паша. Отец печален, но понимает И шепчет мужу: «Что ж, пора?» Но глаз упрямых не поднимает, Мечтает младшая сестра: — Так много, много в глухих заливах Лежит любовников других, Сплетенных, томных и молчаливых... Какое счастье быть средь них!