Полное собрание сочинений. Том 15. Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть третья

— Что ж, Платон, идти, идти, — сказал Пьер.

Платон поднял голову, ³⁶⁷ оглянулся и, поняв в чем дело, сел и стал обуваться. Лицо его было (так) бледно-сине, что Пьер ³⁶⁸ поспешно вышел из балагана с тем, чтобы переговорить с офицером о больных. Два француза солдата стояли у двери, торопя пленных.

— Voyons vite, ³⁶⁹ d'ep^echez-vous. ³⁷⁰

Пьер обратился к одному из них, спрашивая, где офицер. Солдат этот, прежде ласковый (Пьер его знал), сердито крикнул на Пьера, чтоб он не смел выходить.

— Я приду, вы меня знаете.

— A vos place, sacr'e nom, voil`a la consigne, ³⁷¹ — крикнул он.

— Le lieutenant me demande, ³⁷² — сказал Пьер.

— Eh bien, faites vite, ³⁷³ — крикнул сердито солдат.

Грубо строгое это, так противуположно прежнему, обращение солдата поразило Пьера, но ему некогда было думать. Он побежал к воротам дома, у которого Пончини с другими возился у повозок, укладывая что-то.

— Eh bien qu’est ce qu’il y a? ³⁷⁴ — холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал Пончини. Пьер сказал про ³⁷⁵ больных.

— Ils pourront marcher que diable, ³⁷⁶ — сказал Пончини, отворачиваясь, и принялся за укладку.

— Да нет, они не могут идти, — сказал [Пьер], — один, верно, нынче, завтра умрет.

— Eh bien on le laissera o`u il est, voil`a tout, ³⁷⁷ — сказал другой. Пьер начал было говорить, как вдруг Пончини крикнул на него и велел солдату отвести его на место.

— Allez `a ce qui vous regarde, faites vite vos paquets et marchez, voil`a tout. ³⁷⁸

Пьер пошел в балаган. Каратаев, собравшись, возился с французом, примеривая ему рубаху, и сам торопился, как и все. Через 5 минут всё было готово. Солдаты строго пропускали мимо себя, считая, пленных.

— Filez, filez, ³⁷⁹ — сердито приговаривал Пончини.

*№ 265 (рук. № 97. T. IV, ч. 2, гл. XI, XIII). 380

6 октября весь день двигались войска, ездили посланные и фуры и ломались балаганы французов и кухни; но о пленных всё еще не было никакого распоряжения. На другой день, 7 октября, все пленные солдаты ³⁸¹ были на работе — таская и укладывая кули муки для французов; в балагане оставались только два больных солдата, офицеры и четыре человека, шившие рубашки для французов. В том числе был и Каратаев, распевавший песню своим тонким голосом. Пьер стоял у двери балагана.

Погода стояла ясная, тихая, теплая, так называемое бабье лето. Лист уже обвалился с деревьев, летняя трава засохла, всё, казалось, приготовилось к зиме, но ³⁸² новая трава легла отовсюду и почки надувались на кустах и деревьях.

Тот хрустальный, ясно неподвижный блеск, который бывает только осенью, волшебной красотой освещал и голубое небо и землю.

Было тепло на солнце, и тепло это с кристальной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе и имело особенную прелесть.

Из двери балагана виднелся далеко на Воробьевых горах белый дом Мамонова, далеко, но отчетливо определенно своими линиями и углами [на] лазурном небе с пухлыми белыми облачками. Вблизи виднелся дом Алсуфьева, занимаемый французами, и на дворе кусты сирени с еще темнозелеными старыми листьями. Везде были развалины, нечистоты, во время пасмурной погоды безобразно отталкивающие, но теперь, в этом прозрачном, неподвижном воздухе и ярком свете, эти самые нечистоты и развалины были величественно прекрасны и успокоительны. Стайки воробьев, весело чирикая, то взад, то вперед перелетали по ограде сиреневых кустов.

[Далее от слов:Одеяние Пьера теперь состояло кончая:и воспоминание это было ему приятно близко к печатному тексту.T. IV, ч. 2, гл. XI.]

Из балагана слышалось пение Каратаева, со всех сторон слышны были резко ³⁸³ голоса переговаривающихся. Но в погоде было что-то заковывающее, неподвижное, и голоса эти не нарушали блестящее спокойствие, лежавшее на всем. ³⁸⁴

³⁸⁵ — Eh bien, comment allez vous, mon cher monsieur? ³⁸⁶ — сказал ³⁸⁷ Пьеру, подходя к нему, коренастый, румяный офицер, — il fait bien beau, n’est ce pas?

Офицер этот был один из самых старых знакомых караульных ³⁸⁸ офицеров, который всегда, бывая в карауле, подолгу беседовал с Пьером. В первый раз, как, разговорившись с Пьером, этот офицер узнал, каким образом Пьер попал сюда, он ³⁸⁹ обещался непременно довести о том до сведения высшего начальства. ³⁹⁰ Но, прийдя в другой раз, ³⁹¹ не возобновлял об этом разговор. ³⁹² Офицер этот был неглуп, имел некоторое образование и, ³⁹³ строго исполняя долг службы, любил отдыхать от забот службы в разговорах, ³⁹⁴ не касающихся службы, которые он и заводил всегда с Пьером. Он был одним из самых рядовых офицеров французской армии. Он не имел знакомств в высших сферах армии и ничего не знал и не хотел знать об общих целях и соображениях. ³⁹⁵

Из его суждений о французской армии Пьер в первый раз очевидно ясно понял всю громадность этого целого, о котором он привык делать такие быстрые соображения. ³⁹⁶ Пьер спросил его однажды о том, где может находиться теперь полк Рамбаля, и ³⁹⁷ офицер не только не знал полка Рамбаля, но не знал даже, где находился корпус Мюрата, к которому принадлежал Рамбаль. Их разговоры с Пьером бывали самые интимные и состояли преимущественно из рассказов ³⁹⁸ о своих домашних интересах, о влиянии революции, о духовенстве, о домашнем житье-бытье в ³⁹⁹ Гренаде, где была его родина. Он расстегнулся и сел на лавочку подле Пьера. ⁴⁰⁰ Пьер спросил об том, что слышно о выступлении . ⁴⁰¹ Офицер, не скрываясь, рассказал всё, что он знал.

Он сказал, что часть войск выступила куда-то ночью, но что выступают ли все и поведут ли пленных, он не знал. В их дивизии, которая держала караулы, только велено быть готовым, к выступлению. ⁴⁰²

⁴⁰³ Офицер достал и набил трубку и предложил ее Пьеру.

— Какая погода, точно юг...

— Но как же сделают с больными? ⁴⁰⁴ — перебил его Пьер, отказываясь от трубки, — ежели нам придется выступать, у нас в балагане один солдат не может идти.