Полное собрание сочинений. Том 17. Зимние перезвоны
Шрифт:
Одна большая была вызвана взрывом (не установлено, кто и зачем это сделал)». И хотя ущерб от разлива нефти на суше не так велик, как на море, служба безопасности — самая важная служба нефтепровода. «Видите вертолет? С небольшой высоты по нескольку раз в день осматриваются все участки громадной трассы. По радио в центр наблюдатели сообщают обо всем, что замечено. На расстоянии восьми километров по обе стороны от трубы запрещено появляться охотникам. Появленье любого человека на трассе рассматривается как подозрительное».
Но главная опасность таится, конечно, в технологии перекачки продукта огнеопасного, а при разливах для всего живого губительного. Все возможности техники, в том числе спутниковая связь, использованы для раннего обнаружения любой аварии. Падение давления в нефтепроводе
Выслушав Лайола, я приложил к трубе ухо. Ни бульканья, ни подрагивания. Постучал пальцем — отозвалась не плоть нефтеносной трубы, а ее алюминиевая обертка. Мне показали нефтепровод в разрезе. Стодвадцатисантиметровая труба из стали особой прочности окутана пластиком, а сверху еще покрыта аккуратной алюминиевой оболочкой. В этой конструкции есть технический смысл, но и дизайнеры настояли на серебристом покрытии — «труба не должна оскорблять взгляда». И цель достигнута. Нефтепровод в тундре выглядит серебристой струной, дрожащей в мареве летнего дня. Олени под ним кажутся муравьями. И видя их мельтешение под трубой, понимаешь размеры «струны». Когда же сам стоишь у опоры, на много метров опущенной в землю, видишь на верхушке ее ребристый цилиндр радиатора, не дающего теплу опуститься в вечную мерзлоту, то и сам под трубой чувствуешь себя муравьем. А когда едешь день, два и видишь бесконечность серебристой змеи, то уходящей в гору, то сверкающей над болотом, то ныряющей в черный аляскинский лес, мысли о чуде приходят сами собой. И если при этом ты не увидел ни разу ни пятнышка нефти, ни брошенной железки, забытого ржавого тягача, ни застывшей кучи бетона, начинаешь верить: человек не всегда разрушитель природы, он может с ней и поладить.
По тундре мы едем долго. И все, что тут есть, — на виду. Сидят на стойках нефтепровода белые совы, олени подолгу бегут по дороге перед машиной, небоязливо стоят в тени под трубой. На озерах, повторяющих синеву неба, кулики, утки, гусыни с гусятами. В одном месте Лайол тихо притормозил и глазами показал мне в сторону от дороги. Шагах в двадцати сидела лиса с уже возмужавшим, резвым и любознательным выводком. В генетической памяти здешних лис человек пока что не значится существом, которого надо бояться. И я тут проделал маленький фокус, взбудораживший лес и восхитивший моего спутника, — семейство тундровых мышеедов подбежало к самой машине…
Едем все время на юг. Обернувшись, в бинокль еще можно разглядеть по синему белые пятна Ледовитого океана, а впереди сиреневыми зубцами уже обозначились горы Брукса.
По 68-й параллели хребет отделяет северный тундровый склон к океану от лежащих к югу пространств Аляски. Тепло. Двадцать градусов. Но в любой день лета может повалить тут и снег. Подъем в гору медленный, постепенный. Зеленая тундра какое-то время горбится холмами, потом холмы переходят в каменистые пологие склоны, и вот дорога идет уже между скал. В эти места со всей Аляски прилетают охотиться на медведей и карибу. В стороне от дороги взлетная площадка с двумя красными самолетами. Их можно нанять для полета в малодоступные уголки. Горы почти что голые. Лишь кое-где по ним буроватый дымок ивняков и ольшаников. Возле озер белеет пушица. Исчезли птицы, меньше стало оленей. Но на одном повороте Лайол тронул меня за локоть — медведь!
Зверь улепетывал, погромыхивая камнями, для него человек тут — угроза. Во время строительства нефтепровода охота не разрешалась, и медведи приучились ходить в лагеря за подачками. Сейчас другие законы. Медведи их быстро усвоили.
Дорога вверх, вверх. Рядом идущий нефтепровод на буром склоне кажется позвоночником некогда жившего тут существа. Время съело реку нефти непросто. Насосная станция на пути похожа на средних размеров завод. Чистота такая, что, кажется, чинят на этом «заводе» часы, а не гонят по трубам нефть. Как в музее, нас попросили обувь оставить у входа и надеть шлепанцы. Громадного роста сержант, вооруженный радиостанцией воки-токи, биноклем и пистолетом, далеко не формально, хотя и был предупрежден о приезде, проверил наши бумаги — «извините, зона большого риска».
Там,
где служащие охраны станции (десять человек) и девять нефтяников отдыхают, на стенах — ковры и гобелены, под ногами ковер, в столовой — гастрономический рай. Сделано все возможное, чтобы снять напряжение от работы. А оно тут большое. В производственных помещениях — шум, сравнимый с ревом самолетных турбин, и постоянная опасность пожара. Провожавший нас инженер Дэнни Сэндфорд дал нам наушники, шлемы, очки и подчеркнуто предупредил: «Снимайте все, что хотите, но не пользуйтесь вспышкой. Ее свет может включить систему тушенья пожара. В минуту мы будем затоплены морем воды и пены».Полчаса мы ходили по компрессорной станции, уподобившись мурашам, попавшим в нутро телевизора. И сняли наушники с облегчением. Снаружи станции стоял наготове двухлопастный крошечный вертолет. Блестела тарелка спутниковой связи. На ней небоязливо сидела сорока. А на маленьком озере в стороне водную ванну принимал лось. «Наш постоянный сотрудник, — сказал Дэнни Сэндфорд. — Чуть вечер — он тут как тут. Кормится в ивняках и запивает обед водой».
Мы тронулись дальше на юг. Уходивший в горы нефтепровод сверкал предвечерними красками солнца. Временами мы останавливались полюбоваться фантастическим зрелищем. Пейзаж был похож на то, что рисуют фантасты, увлекая нас на другие планеты.
Точка «перелаза» через хребет находится на высоте полутора километров. В этом месте сзади мы оставили голубое сияние тундры и нырнули в мокрую мглу. Облака, идущие с юга Аляски, упираются в горы и тут стоят спрессованные настолько, что надо было включать свет и двигаться почти ощупью.
На южном склоне хребта мерзлота уже не сплошная, пятнами. Там, где не было мерзлоты, нефтепровод уходил под землю. А там, где он снова выныривал на поверхность, опять была мерзлота.
Ночевали мы на компрессорной станции, как две капли воды похожей на ту, что уже осмотрели. Утром по дороге, побрызганной дождиком, мы продолжали «пилить» Аляску, приглядываясь к переменам, идущим с севера к югу. Из них заметное — появленье кустов ивняка и ольшаника. Земля как бы куталась в мягкое одеяло. Приподнятый над поверхностью нефтепровод временами из поля зрения исчезал. А лось, пересекший дорогу, был тотчас спрятан кустами.
И вот самое первое дерево на пути к югу. Тощая кривобокая елка. Но первая! И дорога внимание путника на нее обращает — на желтом щите слова: «Самая северная ель на аляскинском нефтепроводе. Не соблазнитесь срубить. Она радует путника». Судя по утоптанной почве, под елкой фотографируются на память. Мы тоже размяли тут ноги и попили из бегущего по камням ручейка.
Но вот дорога дарит нам еще три деревца… Десяток деревьев… И вот уже ивовая и ольховая подпушь почти сплошь покрыта черной еловой щетиной, густеющей на глазах. Елки никак не похожи на наши зеленые и нарядные ели. Веток совсем немного на тонких, тощих стволах. Лес черен, угрюм. Красок ему добавляют только болотца между чернолесных холмов.
Часа полтора дорога идет по неприветливой монотонной земле. И вдруг глаза замечают ярко-зеленые брызги по черноте — лиственный лес! Осины. Поначалу я принял их за березы. Тонкие, хрупкие, они хороводят все чаще, и от прилива зеленого цвета сразу становится веселее. Появляются и березы со стволами более смуглыми, чем у наших. И вот уже настоящий смешанный лес кружится у дороги. Это середина Аляски, место, где индейцы-атапаски веками кормились охотой — били лосей, баранов, медведей. Этого зверья и сейчас много, но его не видишь — лес не так откровенен, как тундра, он прячет все, что имеет.
Места безлюдные. Но дорога, рожденная нефтепроводом, сделала сердцевину Аляски доступной. Навстречу мчатся грузовики с пакетами труб, с бульдозерами, с контейнерами еды для нефтяников, с бурильными агрегатами. Их, впрочем, немного. Шоферы узнают машину инспектора Ванбергена, сигналят приветственно или даже останавливаются — пожать руку, перекинуться словом.
По дороге в ранее недоступные дебри затащили свои бульдозеры искатели золотишка и успели перекопать («испоганить», говорит Лайол) речки и ручейки. Дорожные знаки и указатели разнообразят щиты с изображением фотокамеры. Проезжающий знает: ему указали точку, с которой можно сделать хорошие снимки.