Полное собрание сочинений. Том 2. 1895–1897

Вот полученные по этому способу данные:

Эти данные приводят к выводу, что разница в рабочем периоде у земледельцев и неземледельцев крайне мала: у неземледельцев рабочий период всего на 5% длиннее. Ничтожность этой разницы вызывает сомнение в правильности цифр. Мы предприняли некоторые вычисления и сводки разбросанного в книге материала для проверки их и пришли к следующим выводам:

Из 43-х промыслов по 23-м даны в «Очерке» сведения о помесячном распределении рабочих, причем по 12 (13) [191] промыслам эти сведения проведены по группам, а по 10 не проведены. Оказывается, что по трем промыслам (смоло-дегтярному, синильному и кирпичному) число рабочих летом больше, чем зимой: в шесть зимних месяцев занято всего 1953 человека по всем этим трем промыслам, а в 6 летних – 4918 человек. Число земледельцев в этих промыслах громадно преобладает над неземледельцами, составляя 85,9% всего числа рабочих. Понятно, что соединение в общих итогах по группам этих летних, так сказать, промыслов с остальными было совершенно неправильно, ибо это значило соединять разнородные вещи и искусственно повышать число летних рабочих во всех промыслах. Чтобы исправить происходящую от этого ошибку, есть два средства. Первое – вычесть данные по этим трем промыслам из итогов «Очерка» по I и II группам [192] . Получаем рабочий период для I группы 9,6 месяцев, для II – 10,4 месяца. Здесь разница между обеими группами больше, но все-таки она очень невелика: 8,3%. Второе средство исправить ошибку состоит в сводке данных по тем 12-ти промыслам, для которых даны в «Очерке» сведения о помесячном распределении рабочих в I и во II группе отдельно. Такая сводка охватит 70% всего числа кустарей, причем сравнение между I и II группой будет правильнее. Оказалось, что по этим 12-ти промыслам рабочий период для I группы равен лишь 8,9 месяцам, а для II – 10,7 месяцам, а по обеим группам вместе 9,7 месяцев. Здесь рабочий период у неземледельцев на 20,2% длиннее, чем у земледельцев. Земледельцы прекращают работы летом на 3,1 месяца, а неземледельцы только на 1,3 месяца. Если мы возьмем максимальное отношение рабочих периодов во II и 1 группе за норму, то и тогда окажется, что не только различий в валовом производстве рабочих I и II группы или в чистой доходности их заведений, но даже различий и заработной плате наемных рабочих у земледельцев и неземледельцев нельзя объяснить различием рабочих периодов. След., сделанный выше вывод, что связь с землей понижает заработки кустарей, остается в полной силе.

191

Роговой промысел имеет лишь одну I группу.

192

Распределение рабочих этих трех промыслов между I и II группой делается приблизительно, взяв за норму 85,9% для I.

Поэтому следует признать ошибкой мнение составителей «Очерка», желающих объяснить различие в заработке земледельцев и неземледельцев различием рабочих периодов. Ошибка их произошла оттого, что они не пытались выразить различий рабочих периодов точными цифрами, и потому впали в заблуждение. Напр., на стр. 106-й в «Очерке» говорится, что различие заработков скорняков-земледельцев и скорняков-неземледельцев «определяется главным образом количеством рабочих дней, которые посвящаются промыслу». Между тем доходы неземледельцев превышают доходы земледельцев по этому промыслу в 2–4 раза (на одного семейного рабочего в 1-й подгруппе 65 и 280 руб.; во 2-й – 27 и 62 руб.), а рабочий период у неземледельцев длиннее всего на 28,7% (8,5 месяцев против 6,6).

Факт понижения заработка вследствие связи с землей не мог ускользнуть и от составителей «Очерка», которые, однако, выразили его обычной народнической формулой о «преимуществе» кустарной формы перед капиталистической: «соединяя земледелие с промыслом, кустарь… может продавать свои изделия дешевле фабричных» (с. 4), может, другими словами, довольствоваться меньшим заработком. Только в чем же тут «преимущество» связи с землей, если рынок настолько уже владычествует над всем производством страны, что усчитывает эту связь, понижая заработок кустаря-земледельца? если капитал умеет пользоваться этой «связью» для большего давления кустаря-земледельца, менее способного к самозащите, к выбору другого хозяина, другого покупателя, другого занятия? Понижение заработной платы (и промышленного заработка вообще) при наличности у рабочего (и мелкого промышленника) клочка земли есть явление, общее всем капиталистическим странам, явление, прекрасно известное всем предпринимателям, давным-давно оценившим громадные «преимущества» привязанных к земле рабочих. Только на гнилом Западе вещи прямо и называют их именем, а у нас понижение заработка, понижение жизненного уровня трудящихся, задержку введения машин, укрепление всяческой кабалы называют «преимуществом» «народного производства», «соединяющего земледелие с промыслом»…

В заключение обзора данных кустарной переписи 1894/95 года о рабочем периоде нельзя опять-таки не выразить сожаления по поводу необработанности полученных данных и не пожелать, чтобы эта неудача не смутила других исследователей этого интересного вопроса. Прием исследования – определение помесячного распределения рабочих сил – нельзя не признать выбранным весьма удачно. Выше мы привели данные о рабочем периоде по группам и подгруппам. Данные по группам мы могли еще несколько проверить. Данные по подгруппам совершенно не проверимы, ибо в книге нет еще абсолютно никаких сведений о различии в рабочем периоде по разным подгруппам. Поэтому, излагая эти данные, оговоримся, что нельзя ручаться за полную надежность их, и если мы делаем дальнейшие выводы, то лишь для того, чтобы поставить вопрос и обратить на него внимание исследователей. Важнейший вывод тот, что наименьшая разница в рабочих периодах I и II группы оказывается в 1-й подгруппе (всего на 1%: 10,1 и 10,0 месяцев), т. е. всего меньше отвлекаются от земледелия самые зажиточные кустари и самые крупные и состоятельные земледельцы. Всего больше различие у ремесленников (2-я подгруппа: 9,5 и 10,4 месяца), т. е. у наименее затронутых товарным хозяйством промышленников и средних земледельцев. Выходит как будто, что у зажиточных земледельцев малое отвлечение от земледелия зависит либо от большего состава их семей, либо от большей эксплуатации наемного труда в промысле, либо от найма ими земледельческих работников и что наибольшее отвлечение от земледелия ремесленников стоит в связи с наименьшим разложением их как земледельцев, с наибольшим сохранением патриархальных отношений и непосредственной работы на потребителей-земледельцев, которые сокращают свои заказы летом [193] .

193

Есть исключение: синильный промысел – исключительно ремесленный, и в нем преобладает летняя работа над зимней.

– «Связь с земледелием», по данным переписи, отражается чрезвычайно рельефно на грамотности кустарей; – грамотность наемных рабочих, к сожалению, не исследована. Оказывается, что неземледельческое население [194] значительно грамотнее земледельческого, причем это отношение наблюдается без исключения по всем подгруппам и для мужчин, и для женщин. Вот in extenso [195] данные переписи по этому вопросу в процентных отношениях (стр. 62):

194

Напомним, что город (и то уездный) вошел сюда лишь один по исключению: из числа 4762 семейных рабочих II группы горожан только 1412, т. е. 29,6%.

195

В полном объеме. Ред.

Интересно отметить, что в неземледельческом населении грамотность гораздо быстрее распространяется среди женщин, чем среди мужчин. Процент грамотных мужчин во II группе в 1¹/₂–2 раза больше, чем в I, а процент грамотных женщин в 2¹/₂–5³/₄ раза.

Резюмируя те выводы, которые дала кустарная перепись 1894/95 года о «земледелии в связи с промыслом», мы можем констатировать, что связь с земледелием:

1) задерживает наиболее отсталые формы промышленности и тормозит экономическое развитие;

2) понижает заработки и доходы кустарей, так что наиболее обеспеченные подгруппы земледельцев-хозяев получают, в общем и среднем, меньше, чем наихудгие поставленные подгруппы наемных рабочих у неземледельцев, не говоря уже о неземледельцах-хозяевах. Даже сравнительно с наемными рабочими в I группе хозяев этой же группы получаются весьма низкие доходы, лишь очень немногим превышающие заработки наемных рабочих, а иногда даже спускающиеся ниже их;

3) задерживает культурное развитие населения, имеющего более низкий уровень потребностей и далеко отстающего в грамотности от неземледельцев.

Эти выводы пригодятся нам ниже, при оценке народнической программы промышленной политики.

4) Среди кустарей-земледельцев констатируется разложение, параллельное разложению промышленников. При этом высшие (по обеспеченности) категории земледельцев представляют из себя чистый тип крестьянской буржуазии, основывающей свое хозяйство на найме сельских батраков и поденщиков.

5) Рабочий период у земледельцев короче, чем у неземледельцев, но разница эта очень невелика (5%–20%).

V. Крупные и мелкие заведения. – Доходы кустарей

На данных кустарной переписи 1894/95 года о доходах кустарей необходимо остановиться поподробнее. Попытка собрать подворные данные о доходах слишком поучительна, и ограничиться общими «средними» по подгруппам (приведенными выше) было бы совершенно неправильным приемом. Мы уже говорили не раз о фиктивности «средних», выводимых из сложения вместе одиночек-кустарей и хозяев крупных заведений и деления суммы на число слагаемых. Постараемся же собрать имеющиеся в «Очерке» данные по этому вопросу, чтобы наглядно показать и доказать эту фиктивность, доказать необходимость при научных исследованиях и при обработке данных подворных переписей группировать кустарей на разряды по числу рабочих (и семейных, и наемных) в мастерской и приводить все данные переписи по этим разрядам.

Составители «Очерка» не могли не заметить бросающегося в глаза факта большей доходности крупных заведений и постарались ослабить его значение. Вместо точных данных переписи о крупных заведениях (выделить эти данные было бы не трудно) они опять ограничились общими рассуждениями, соображениями, доводами против неприятных для народничества выводов. Посмотрим на эти доводы.

«Если в подобных (крупных) заведениях мы встречаем непропорционально больший, сравнительно с мелкими, доход семьи, то не должны упускать из виду, что значительная часть этого дохода есть главным образом воспроизведение стоимости, во-1-х, некоторой части основного капитала, перешедшей в продукты, во-2-х, труда и издержек торгово-транзитного характера, непричастных производству, и, в-3-х, стоимости пищевого довольствия тех наемных рабочих, которые содержатся на хозяйских харчах. Этими фактами (!хороши факты!) ограничивается возможность некоторых иллюзий относительно преувеличенного представления о выгодах в кустарном производстве наемного труда или, что то же, капиталистического элемента» (с. 15). Что «ограничить» возможность иллюзий весьма желательно для исследования, в этом, конечно, никто не усомнится, но для этого нужно «иллюзиям» противопоставить именно факты, собранные подворной переписью, а не свои соображения, которые иногда целиком относятся к «иллюзиям». В самом деле, не иллюзия ли рассуждение авторов о торгово-транзитных расходах? Кто же не знает, что для крупного промышленника эти расходы на единицу продукта неизмеримо ниже, чем для мелкого [196] , что первый закупает материал дешевле, продает продукт дороже, умея (и будучи в состоянии) выбирать время и место? Кустарная перепись дает тоже указания на эти общеизвестные факты: ср., напр., стр. 204 и 263, и нельзя не пожалеть, что в «Очерке» нет фактов о расходах на закупку сырья и сбыт продукта у промышленников крупных и мелких, у кустарей и скупщиков. Далее, что касается до снашиваемой части основного капитала, то авторам опять пришлось впасть в иллюзию, воюя против иллюзии. Известно из теории, что крупные расходы на основной капитал понижают снашиваемую и переходящую на продукт часть стоимости по расчету на единицу продукта. «Сравнительный анализ цен ручных или мануфактурных товаров и тех же товаров, произведенных машинами, дает в общем тот результат, что в машинном продукте часть стоимости, переходящая от орудий труда, относительно возрастает, но абсолютно уменьшается. То есть ее абсолютная величина уменьшается, но ее величина в отношении ко всей стоимости продукта, напр., фунта пряжи, увеличивается» («Das Kapital», I², S. 406 [197] ). Перепись считала и расходы производства, в число которых входит (с. 14, п. 7-й) «ремонт инструментов и приспособлений». Где основания думать, что пробелы в регистрации этого пункта чаще встречаются у крупных, чем у мелких хозяев? Не скорее ли наоборот? Что касается до содержания наемных рабочих, то фактов по этому вопросу в «Очерке» нет никаких: мы не знаем, сколько именно рабочих получают хозяйское содержание, как часты пробелы переписи по этому пункту, как часто хозяева-земледельцы содержат наемников продуктами своего хозяйства, как часто хозяева заносили содержание рабочих в расходы производства. Точно так же нет никаких фактов о неодинаковой продолжительности рабочих периодов в крупных и мелких заведениях. Мы нисколько не отрицаем, что рабочий период в крупных заведениях по всей вероятности длиннее, чем в мелких, но, во-1-х, различия в доходности несравненно больше различий рабочего периода; во-2-х же, остается констатировать, что против точных фактов подворной переписи (которые приводятся ниже) пермские статистики не сумели привести ни одного веского, основанного на точных данных, возражения в защиту народнических «иллюзий».

196

Само собой разумеется, что сравнивать можно только кустарей одной подгруппы, а не товаропроизводителя с ремесленником или с работающим на скупщика.

197

«Капитал», т. I, изд. 2-е, стр. 406. {169} Ред.

Данные о крупных и мелких заведениях мы получали таким образом: просматривались таблицы, приложенные к «Очерку», отмечались крупные заведения (когда их можно выделить, т. е. когда они не слиты с массой заведений в общий итог) и сравнивались с общими итогами «Очерка» о всех заведениях той лее группы и подгруппы. Вопрос так важен, что, мы надеемся, читатели не посетуют на нас за обилие табличек, приводимых ниже: в табличках данные выступают рельефнее и компактнее.

Пимокатный промысел: