Полное собрание сочинений. Том 21. Мир на ладони

В гнезде этих птиц обычно четыре яйца. Насиживает их пара кроншнепов по очереди — один на гнезде, другой кормится и несет патрульную службу. Вылупившись из яиц и обсохнув, как и все выводковые птицы, кроншнепята вместе с родителями покидают гнездо. Взрослые молодых оставляют, когда они еще только-только начинают летать. Примерно с этого времени кроншнепы начинают миграции, сначала местные, в поисках пищи, а потом дальние — на зимовку.

В гнезде обычно три-четыре яйца.

На огромных пространствах от Ирландии до Забайкалья ставшие редкими, птицы в сентябре собираются в стаи для дальней дороги. Летят днем и ночью, перекликаясь, чтобы не потеряться. Полет у кроншнепов небыстрый, неторопливый — стаи останавливаются на кормежку и отдых. В любой обстановке они чувствуют себя уверенно: резво ходят, летают, непринужденно плавают и охотятся, стоя в воде по брюхо.

Врагов у этих больших куликов немного — хищные птицы и люди. Кроншнепы знают, что им грозит, и потому всегда осторожны и подозрительны. Сообразительность, уступающая, возможно, лишь сообразительности врановых птиц, позволяет кроншнепам отличать пастуха или крестьянина в поле от человека с ружьем.

Во времена, когда охота на больших куликов была делом обычным, стрелки за крайнюю осторожность кроншнепа называли «лукавым созданьем».

Зимуют кроншнепы на островах Англии и на восточном побережье Африки.

Покидая торфяные поля на Красном болоте, мы из леска наблюдали, как птица, наверняка заметившая наш уход, торопливо бежала к гнезду.

В конторе торфодобытчиков мы поинтересовались: когда намечена разработка «карты», на которой находилось гнездо? Услышав «послезавтра», мы разыскали начальника разработок и попросили: нельзя ли отсрочить работу на этом участке недели на две? Начальник (Иван Петрович Беликов) оказался по совместительству охотоведом и знатоком природы. Он с полуслова нас понял: «Нет проблем. Сделаем, как вы просите».

Сейчас, в июне, молодые кроншнепы уже начинают понемногу летать. Опасную зону, где гудят машины и появляются люди, они наверняка покинули и обретаются в по-прежнему малодоступных болотах Мещеры.

 _{Фото из архива В. Пескова. 14 июня 2002 г.}

Дикие груши Хорёвки

(Окно в природу)

Мой друг, редактор журнала «Муравейник» Николай Старченко, рассказал, что в калужских лесах разыскал он местечко, где когда-то стояла усадьба Хоря и ютилась деревня Хорёвка. Кто помнит рассказ Тургенева «Хорь и Калиныч», уже догадались, о чем идет речь. Лучшую свою книгу «Записки охотника» Тургенев начинает рассказом-очерком, где все подлинное: название места, имена людей, их характеры. Манера рассказа и новизна персонажей сделали «Записки охотника» этапным явлением в русской литературе. Успех «Хоря» побудил Тургенева собрать воедино свои наблюдения сельской жизни в самом «русском ее пространстве» — в губерниях Тульской, Орловской, Калужской.

В «Хоре и Калиныче» современники писателя увидели не просто яркие, колоритные типы людей, в них угаданы были характерные черты всего народа. «Оба приятеля нисколько не походили друг на друга. Хорь был человек положительный, практический, административная голова, рационалист; Калиныч, напротив, принадлежал к числу идеалистов, романтиков, людей восторженных и мечтательных.

Хорь понимал действительность, то есть: обстроился, накопил деньжонку, ладил с барином и с прочими властями; Калиныч ходил в лаптях и перебивался кое-как… Но… был одарен преимуществами, которые признавал сам Хорь, например: он заговаривал кровь, испуг, бешенство, выгонял червей; пчелы ему дались, рука у него была легкая… Калиныч стоял ближе к природе; Хорь же — к людям, к обществу». Два этих разных характера имели взаимное притяженье: «Хорь любил Калиныча и оказывал ему покровительство; Калиныч любил и уважал Хоря».

Тургеневым были верно угаданы две важные черты в характере русских людей. Это почувствовали сразу современники писателя, это видим мы и сегодня, присматриваясь к волнам текущей жизни.

Тургенев любил своих невыдуманных героев. «Толкуя с Хорем, я в первый раз услышал простую, умную речь русского мужика». И о Калиныче: «Его добродушное смуглое лицо, кое-где отмеченное рябинами, мне понравилось с первого взгляда. Калиныч… каждый день ходил с барином на охоту, носил его сумку, иногда и ружье, замечал, где садится птица, доставал воды, набирал земляники, устраивал шалаши… Калиныч был человеком самого веселого, самого кроткого нрава, беспрестанно попевал вполголоса, беззаботно поглядывая во все стороны».

Тургенев хорошо понимал: без хозяйской хватки Хоря жизнь немыслимо обустроить, как того бы хотелось, но небедная, обустроенная жизнь была бы скучна без Калинычей. (Сам Тургенев-охотник был в своем роде Калинычем.)

С полюбившимися мужиками Тургенев встречался, охотясь в калужских лесах. («Посреди леса, на расчищенной и разработанной поляне возвышалась усадьба Хоря».) Мужицкий двор по тем временам показался писателю-охотнику образцовым. У Хоря была большая семья. В хозяйстве — куры, лошади, овцы, водяная мельница, пруд, сад, пашня…

«А что там сейчас?» С этой мыслью в Хорёвку в конце позапрошлого века приезжал покоренный рассказом Тургенева Афанасий Фет и оставил свидетельство: «Я ночевал у самого Хоря… Хорю теперь за 80 лет, но его колоссальной фигуре и геркулесовому сложению лета нипочем. Он сам был моим вожатым в лесу, и, следуя за ним, я устал до изнеможения; он же ничего…»

А недавно редактор детского «Муравейника» пожелал узнать: «А что сейчас?» С волнением Николай рассказывал, как он разыскивал, как добирался в Хорёвку и что увидел. Я немедленно после рассказа обратился к Тургеневу, и мне захотелось тоже увидеть описанное сто шестьдесят лет назад.

Еще зимой мы с другом решили непременно побывать в калужских лесах и обязательно хотя бы с маленьким подарком — в память о всем, что можно прочесть у Тургенева. Я позвонил друзьям в Саранск и попросил помощи. Через три дня отозвался директор реставрационных мастерских Анатолий Яковлевич Митронькин: «Встречайте посылку. Отправляю с проводником поезда…» В посылке была кленовая доска с резьбою: «На этом месте стояла изба Хоря (рассказ Тургенева «Хорь и Калиныч») и деревня Хорёвка».

И вот маленькая наша экспедиция у костра в селе Ягодном обсуждает план действий. Директор заповедника «Калужские засеки» Сергей Федосеев и двое его работников показывают на карте путь до Хорёвки. Зимой в нужном месте приготовлен ими дубовый столб для доски. Но к этому месту надо еще добраться.

На «козлике» едем по июньскому буйству трав и молодого березняка. Едем «почти по компасу», без дороги. Трудно поверить, что дороги когда-то тут были. Было тут и несколько деревенек: Александровка, Красная Поляна, Бобровка, Петуховка, Хорёвка. Теперь даже следов не осталось. И с карт деревеньки исчезли. Траву не косят, и лес поглощает луга первым своим эшелоном — кустами ивняка и берез.

В какой-то момент наш «козлик» сдается — не может осилить древесный заслон, и дальше, проламываясь через заросли, идем мы пешком.

Запахи лета источает низменный лес. Повсюду белеют головки таволги, мать-и-мачехи, иван-чая. Оставляя за собой глубокий брод в травах, выходим к подернутому ряской, окруженному ольхами и березами пруду. Но это не пруд Хоря, это пожарный пруд деревни Хорёвка. Она появилась после отмены крепостного права рядом с усадьбой Хоря и прожила долго — последние два дома исчезли лет десять назад.

Стояло тут сорок дворов, была школа, магазин был. Сейчас только остатки одичавших садов свидетельствуют: жили тут люди. А за бывшей деревней — еще один пруд и опять одичавшие груши — остатки старых деревьев, возможно, помнивших самого Хоря (груша — дерево долговечное!), и молодая поросль, усеянная еще терпкими, кислыми плодиками.