Полное собрание сочинений. Том 23. Лесные жители

Коростель превратился для меня в существо таинственное и загадочное. Желанье его увидеть укрепилось после того, как однажды где-то прочел: коростель с юга к местам гнездовий не летит, а бежит. Это оказалось легендой, рожденной, видимо, тем, что мало кто коростеля видел летящим.

Спустя много лет — уже в Подмосковье — я все же увидел таинственного бегуна. Шли мы с внуком в начале лета по лугу у Внукова. С ревом поднимались ввысь самолеты, и в это же время скрипел на лугу, как видно, привыкший к этому шуму «дергач» (так коростеля иногда называют).

Простой прием заставил птицу взлететь. Заметив точку, где она пряталась, мы с внуком побежали к ней с двух сторон. И коростель «себя показал». Летел он низко и неуверенно. Глядя вслед ему, заметил я красноватое оперение у спины. Позже мы не раз, хотя и не всегда успешно, использовали прием, заставлявший бегуна стать на крыло.

А однажды я нечаянно коростеля спугнул. Взлетел он в панике из-под ног и тут же ударился о тонко натянутую проволоку садовой ограды. Удар был сильным — проволока зазвенела гитарной струной, и пострадавшего я увидел в канавке ограды. Коростель ушибся, но серьезного повреждения, видимо, не имел. Я взял его в руки — как следует рассмотреть. Был он примерно с перепела и так же окрашен, но вытянутое тело плавно переходило в клюв, напоминая обтекаемый клин. Это и помогает птице раздвигать траву и легко в ней бежать. Минут пять я держал коростеля в руке. Оправившись от шока, он стал вырываться, и я его отпустил. Полетел он, как всегда, неуверенно и нырнул в травы.

Что касается «птицы-быка», то речь идет о более редком, чем коростель, ночном ревуне с названием выпь. О ней рассказывал мне наш деревенский охотник — старик Самоха. «Ночью, часов в одиннадцать, выйди на огород и обрати лицо в сторону Горок. Ты услышишь, будто в тынчалах (в болоте) ревет большой бык». Несколько поздних вечеров подряд я слушал «водяного быка», не представляя, как птица выглядит, но уже знал, что это самец, кричащий в брачную пору.

В первый раз увидел я птицу при драматических обстоятельствах. Охотником был я с рожденья. До школы моим оружием были рогатки — стрелял воробьев. По мере взросленья окрепла страсть к настоящей охоте. В пятнадцать лет уговорил отца купить ружье. Отец, зная страсть сына ходить по болотам, купил за семнадцать рублей одноствольную «тулку». Но по возрасту меня не могли принять в общество охотников, а не имея билета, я не мог покупать порох. Но голь на выдумку хитра. Стал порох изготовлять сам, по формуле из учебника химии.

Селитру мы «добыли» с приятелем в школьном шкафу, сера нашлась в сарае — лечили ею лошадей от чесотки, а уголь древесный нажгли в костре. В нужной пропорции все смешали, и получился порох, но не в гранулах, как фабричный, а «прах», летевший пылью от дуновенья. Но заряд этим зельем пробил фанеру, и начал я на болоте около речки караулить уток и горлинок, прилетавших напиться. Попадали под выстрел и чибисы. За этим занятием увидел меня однажды охотник, приезжавший в наши места из Воронежа. Подержав в руках разболтанное самодельным порохом недорогое мое ружьишко и кое о чем расспросив, охотник вдруг кинул «тулку» мою в омуток, тем самым взвалив на плечи свои воспитание дикаря, стрелявшего рублеными гвоздями во все, что попало.

Всю жизнь вспоминаю ту встречу. Городской гость, усадив меня рядом, попросил о ружье не тужить: «Самодельным порохом ты его разорвешь и себя изувечишь. У меня три ружья. Одно легкое — как раз для тебя. Бери когда хочешь. И дам тебе кое-что почитать».

Для начала дал он мне книжку Сетона Томпсона и толстенный том Брема. А замечательное ружье я брал у него раза четыре. Именно с ним встретил однажды я выпь.

Был серенький день конца октября. Шел я опушкой к болотцу. Сухой камыш шумел на ветру. Оглядев блюдечко подернутой рябью воды в камышах, я решил уже двинуться к дому, как вдруг из гущи зарослей поднялась какая-то странная ржавого цвета птица и на широких крыльях низко полетела над камышами. В угон я выстрелил. И попал.

Слово «потрясение» у меня связано с неожиданной этой добычей. Я внимательно разглядел птицу, догадался, что это и есть «водяной бык», припозднившийся почему-то с отлетом на юг. Незнакомое прежде чувство вдруг совершенно мной овладело: зачем? зачем я убил эту птицу? Летела бы зимовать. Весной бы вернулась сюда, на болото…

С вечерним поездом поехал я в город. Покровитель мой, оглядев птицу, сразу сказал: «Это выпь, малая выпь…» Стрелка он, к удивлению моему, не упрекнул. Достал с полки книгу и заложил нужное место бумажкой: «Дома прочтешь…»

С этого случая ружье в руки я уже не брал никогда, заменила его фотокамера. А о выпи я вот что в ту осень узнал. Это близкая родня цапель, но с другим поведением и образом жизни. Живет она летом в умеренной зоне Европы и Азии. Гнездится и кормится у воды в камышах. Ее добыча — мелкая рыба, змеи, ящерицы, лягушки, птенцы мелких птиц.

«Хватает все, что без труда одолеет». Охотится ночью, ухитряется как-то видеть свою добычу. Из-за коротких ног может бродить только по мелкой воде. Ходит медленно — словно бы по лености, так же медленно и бесшумно летает — почти всегда низко над камышами. Знаменита ревом, действительно похожим на бычий. Достигает этого самец выпи, погружая клюв в воду и всасывая ее. Выпускает воду он сильным выдохом, заставляя резонировать широкое горло.

Ночную «музыку» выпи слышно на три километра. Вряд ли иная какая птица способна так громко о себе заявлять.

Известна выпь также умением «действовать по обстоятельствам». Если не сумела вовремя улететь, затаивается, сильно вытянув кверху шею, и, таким образом, становится малозаметной среди стеблей тростника.

Перечитав сейчас Брема, я удивился неприязни патриарха натуралистов к обитательнице камышей. «Леность, равнодушие, трусость и подозрительность, хитрость и лукавство, злобность и коварство составляют черты характера выпи». Возможно, Брем писал это в плохом настроении. Мне кажется, никакое другое животное не «заклеймил» он такой характеристикой.

При разных обстоятельствах и в разных местах я слышал ночное «мычание» выпи, но живую птицу видеть не приходилось.

А четыре года назад на Верхнем Дону, сидя вечером с лесником на ступеньках кордона, услышал я выпь в тростниках где-то рядом. «Днем можно застать подругу этого крикуна на гнезде», — лесник рассказал, как в камышах можно к гнезду подобраться.

На ветру камыши шуршали и шевелились, что помогло подойти к гнезду незаметным. Птица и я друг друга увидели одновременно. Выпь предпочла затаиться, сильно вытянув шею и почти слившись со стеблями осоки и камышей. Не делая резких движений, я сделал несколько снимков. Запомнились острый и длинный клюв птицы, желтые «очки» глаз и толстая — конусом — шея. Долго наседка терпеть меня не могла. Шевельнулась и, задевая широкими крыльями мешавшие взлету растенья, поднялась и почти сразу же опустилась среди прутиков тростника.

Зная, с каким нетерпением ожидает выпь моего удаленья, я спешно вылез из камышей, подавая издали знаки сидевшему под ветлою леснику.

Выпь затаилась..

Коростель — это «шило» в траве.

_{Фото из архива В. Пескова . 24 мая 2007 г.}

Дикуша

(Окно в природу)

Большинство животных человека боятся. Особо боятся гонимые. Волки, например. Эти умные, дерзкие звери вынуждены не удаляться от человека в лесные дебри, кормятся возле людей падалью на скотомогильниках и грабежом — режут овец и собак. Но они знают могущество человека, и если тот, обнаружив звериное логово, будет кидать в мешок волчат, ни мать-волчица, ни папа-волк даже не пикнут в защиту потомства, зная, какую цену придется им заплатить в этом случае.