Полное собрание сочинений. Том 85. Письма к В. Г. Черткову 1883-1886 гг.

¹⁶ Относительно статьи о квакерах см. прим. 4 к п. № 104 от 3 апреля.

¹⁷ Помещение рассказов Толстого, написанных для «Посредника», в «Ниве», «Русском богатстве» и «Книжках Недели», о чем Чертков говорит в письме к нему от 6 апреля, действительно, чрезвычайно рассердило Софью Андреевну. Об этом см. п. № 107 от 17—18 апреля и прим. 1 к нему.

¹⁸ Историю «Сказки об Иване-Дураке» см. в прим. 7 к п. № 83 от 23 октября 1885 г. — XII т. Соч. Толстого, издаваемых Софьей Андреевной, вышел как раз в это время. В письме к ней из Ясной поляны от 9 апреля, получив ее сообщение об этом, Толстой писал ей: «Очень радуюсь за тебя за 12-ю часть и для себя радуюсь преимущественно за Ивана-дурака».

106.

1886 г. Апреля 15—16. Москва.

Я вчера пріхалъ въ Москву живъ и здоровъ и пробуду здсь, е[сли] Богъ дастъ, Святую. Пишите сюда. Можетъ быть, увижу васъ проздомъ.¹ Рукопись Руциной очень интересна.² Я попытался сдлать нкот[орыя] измненія. Севаст[опольскіе] разсказы такъ очень хороши.³ Трогать их не могу. 40 лтъ⁴ вы очень хорошо придумали. Постараюсь сдлать, что нужно. Я знаю про это изъ письма Озмидова, но его еще не видалъ.⁵ Обнимаю васъ и всхъ друзей.

Л. Т.

Что съ рисунками Ге?

Петербургъ

32. Милліонная

В. Г. Черткову.

Полностью печатается впервые. Отрывок напечатан в ТЕ 1913 г., отд. «Письма Л. Н. Толстого», стр. 37. На открытом почтовом бланке подлинника рукой Черткова помечено: «16 апр. 86» и имеются почтовые штемпеля: «Москва 16 апреля 1886», «С. Петербург 17 апреля 1886». Датируем письмо расширительно, потому что установить точно день возвращения Толстого в Москву, о котором он упоминает в письме, не удалось. Софья Андреевна в письме к Т. А. Кузминской от 11 апреля говорит, что ждет его в Москве 14 или 15 апреля (ГТМ).

Письмо Толстого написано, как уведомление о приезде его в Москву, но по содержанию дополняет ответ на предшествующие письма Черткова, приведенные в комментарии к предыдущему письму (№ 105 от 11 апреля).

¹ Толстой подразумевает, что увидит Черткова при его проезде через Москву в Лизиновку, куда он собирался выехать с матерью 24 апреля.

² О рукописи «Руциной» (Рутцен) см. прим. 5 к предыдущему письму, № 105 от 11 апреля.

³ О «Севастопольских рассказах» см. прим. 8 к предыдущему письму.

⁴ О том, что «придумал» Чертков относительно легенды Костомарова «Сорок лет» (см. письмо № 95 от 16—17 января 1886 г. и прим. 10 к нему) можно судить по письму его к Марье Львовне Толстой от 8 апреля, повидимому привезенному ей из Петербурга ездившим туда Озмидовым вместе с экземпляром самой легенды Костомарова, который Чертков брал для ознакомления у Толстого. В письме этом Чертков говорит: «Прилагаемая книжка «40 лет» очень понравилась Льву Николаевичу и произвела на него сильнейшее впечатление... Мне она очень понравилась; но мне показалось, что желательно было бы ярче выставить весь ужас положения убийцы, к концу жизни потерявшего всякое сознание Бога-правды. В деревне я читал этот рассказ хлопцам; он их особенно заинтересовал. Я взял его сюда с целью выпустить некоторые места, совершенно нецензурные в настоящее время (в 81 году цензура при Лорисе [Лорис-Меликове] была сравнительно замечательно свободна)... Поправки слога, в особенности в первой половине, сделаны преимущественно Львом Николаевичем. Мне кажется, что необходимо, чтобы он еще раз внимательно просмотрел рассказ и ввел бы такие штрихи, на которые он один способен, как художник, для того чтобы определеннее обнаружить внутреннее состояние Яшникова... И это тем необходимее, что мы опускаем всё, что говорится о предстоящей ему каре в будущей жизни...». В заключение письма Чертков предлагает Марье Львовне переписать легенду, «изменяя литературный слог на простой народный», с тем, чтобы на долю Толстого осталась только чисто-художественная работа по углублению психологии главного действующего лица в заключительной главе. Принимала ли какое-нибудь участие Марья Львовна в работе над упрощением языка легенды Костомарова, нам неизвестно. Как было указано в прим. 10 к п. № 95, сама легенда была напечатана в «Посреднике» лишь много лет спустя, в сильно-сокращенном виде. Что же касается тех художественных дополнений к ней, которых Чертков добивался от Толстого, то, как мы видим и из настоящего письма, он принял совет Черткова, и дополнительная глава в легенде Костомарова была написана им в ближайшее время. Об этом мы узнаем из сохранившегося в архиве Черткова письма к нему О. Н. Озмидовой (см. прим. 11 к п. № 97 от 23 января 1886 г.). Письмо это не датировано, но по содержанию оно должно быть отнесено к 20—30 апреля 1886 г., потому что в нем передается запрос Толстого о судьбе двух рисунков Ге в петербургской цензуре, разрешенных 23 апреля, и сообщается о намерении самой О. Н. Озмидовой привезти в Петербург от Толстого «Севастопольские рассказы», о которых говорится в комментируемом письме, вместе с сделанным им окончанием к легенде «Сорок лет».

⁵ Упоминаемое здесь письмо Озмидова не сохранилось. Возможно, что по возвращении из Петербурга он написал его Толстому в Ясную поляну.

107.

1886 г. Апреля 17—18. Москва

Напечатаніе легендъ, въ особенности последней въ Р[усском] Б[огатств] привело жену въ большое раздраженіе — и на васъ.¹ Мн это очень больно. Не помню, въ чемъ я тутъ виноватъ, но должно быть виноватъ, и пот[ому] пожалуйста простите меня и добре перенесите ея раздраженіе. Она на писала вамъ. Жалко ихъ бдныхъ. И хорошо и для себя, и для нихъ, когда точно жалко. — Едва ли я проживу здсь до 24-го, когда вы продете, и это мн жалко. Я и духомъ и тломъ здоровъ, но писать хочу только умомъ, но не сердцемъ, и потому ничего за это время не сдлалъ. Радостей же у меня очень много. Такъ много видишь сближающихся с истиною людей, и такихъ хорошихъ людей, и такъ хорошо съ ними. Вчера провелъ вечеръ съ двумя прізжими из Казани молодыми людьми — одинъ медикъ 4-го курса, другой офицеръ, оба твердые, ясные, радостные христіане. Мы въ первый разъ увидались съ ними и какъ будто вкъ жили вмст: о чемъ ни заговоримъ, все видимъ одинаково. Офицеръ выходить в отставку и идетъ въ деревню работать и быть сельскимъ учителемъ. Онъ женатъ, и жена раздляетъ его вру. Студентъ ищетъ того же.² — Не посылаю вамъ рукописи,³ п[отому] ч[то] Озмид[овъ] свезетъ, если подетъ съ Сытинымъ. Какъ полна и радостна жизнь даже въ періоды отсутствія силы для писательской работы, въ к[акомъ] я теперь. Обнимаю васъ и всхъ нашихъ друзей.

Л. Т.

Оболенской хорошо защитилъ меня,⁴ но какъ видно, что курсы и царствующая наука есть святыня для врующихъ. Ну чтожъ, если я ошибся и грубо выразился — можно простить, тмъ боле, что рчь идетъ о другомъ и объ очень важномъ, но видишь, какъ поднимается чувство, подобное тому, к[оторое] бы поднялось у православныхъ при поруганіи иконы. Барынь съ локонами и всякихъ другихъ ругайте сколько угодно, но это сословіе — священно. И при этомъ оскорблении священнаго для нихъ забывается все. А я между прочимъ еще много думалъ о жепщинахъ, о брак (Файнерманъ съ женой вызвали это)⁵ и хотлось бы высказать. Разумется, не о современныхъ кумирчикахъ нашего времени — курсахъ, а о великомъ вчномъ назначеніи женщины. Много превратнаго въ этомъ отношеніи проповдуется именно въ кружкахъ интелигентныхъ женщинъ. А именно вотъ что:

Напримръ: проповдуется, что женщина должна не быть исключительной, — не должна любить своихъ дтей больше, чмъ другихъ. Проповдуется много разнаго туманнаго, неяснаго о развитіи, о равенств съ мущиной, но это положеніе о томъ, что женщина не должна любить своихъ дтей больше чужихъ, проповдуется всегда, везд, считается аксіомой и, какъ практическое правило, заключаетъ въ себ всю сущность ученія; а оно-то, это положеніе, совершенно ложно.

Призваніе всякаго человка, и мущины и женщины, въ томъ, чтобы служить людямъ. Съ этимъ общимъ положеніемъ, я думаю, согласны вс не безнравственные люди. Разница между мущинами и женщинами въ исполненіи этаго назначенія есть большая по средствамъ, к[оторыми] они служатъ людямъ. Мущина служитъ людямъ и физическимъ, и умственнымъ, и нравственнымъ трудомъ, средства его служенія очень многообразны. Вся дятельность человчества, за исключеніемъ дторожденія и кормленія, составляетъ поприще его служенія людямъ. Женщина же, кром своей возможности служенія людямъ всми тми же, какъ и мущина, сторонами своего существа, по строенію своему призвана, привлечена неизбжно къ тому служенію, к[оторое] одно исключено изъ области служенія мущины. Служеніе человчеству само собой раздляется на дв части: одно — увеличеніе блага въ существующемъ человчеств, другое — продолженіе самаго человчества. К первому призваны преимущественно мущины, такъ к[акъ] они лишены возможности служить второму. Ко второму призваны преимущественно женщины, т[акъ] к[акъ] они исключительно способны къ нему. Этаго различія нельзя, не должно и гршно (т. е. ошибочно) не помнить и стирать, какъ это стараются длать. Изъ этаго различія вытекаютъ⁶ обязанности тхъ и другихъ, обязанности не выдуманныя людьми, но лежащія въ природ вещей. Изъ этаго же различія вытекаетъ оцнка добродтели и порока женщины и мущины — оцнка, существовавшая во вс вка и теперь существующая и никогда не перестанущая существовать, пока въ людяхъ будетъ разумъ. И всегда было и будетъ то, что мущина, проведши свою жизнь въ мужскомъ многообразномъ труд, и женщина, проведшая жизнь въ рожденіи, кормленіи и возращеніи своихъ дтей, будутъ чувствовать, что они длаютъ то, что должно, и будутъ возбуждать уваженіе и любовь людей, потому что оба исполнили свое несомннное призваніе. Призваніе мущины многообразне и шире, призваніе женщины однообразне и `yже, но глубже, и потому всегда было и будетъ то, что мущина, имющій сотни обязанностей, измнивъ одной, десяти изъ нихъ, остается не дурнымъ, не вреднымъ человкомъ, исполнивъ ⁹/₁₀ своего призванія. Женщина же, имющая три обязанности, измнивъ одной изъ нихъ, исполняетъ только ²/₃, и измнивъ двумъ, длается уже отрицательной — вредной. Таково всегда было общее мнніе и таково всегда будетъ, п[отому] ч[то] такова сущность дла. Мущина для исполненія воли Бога долженъ служить Ему и въ области физич[ескаго] труда и мысли и нравственности; онъ всми этими длами можетъ исполнить свое назначеніе; для женщины средства служенія Богу суть преимущественно и почти исключительно (п[отому] ч[то] кром нея никто не можетъ этого сдлать) — дти. Только черезъ дла свои призванъ служить Б[огу] и людямъ мущина; только чрезъ дтей своихъ призвана служить женщина. И потому любовь къ своимъ дтямъ, вложенная въ женщину, исключительная любовь, съ к[оторой] совершенно напрасно бороться разсудочно, всегда будетъ и должна быть свойственна женщин-матери. Любовь эта къ ребенку въ младенчеств есть вовсе не эгоизмъ, какъ это ложно учатъ, а это есть любовь работника къ той работ, к[оторую] онъ длаетъ въ то время, какъ она у него въ рукахъ. Отнимите эту любовь къ предмету своей работы, и невозможна работа. Пока я длаю сапогъ, я его люблю больше всего, какъ мать ребенка; испортятъ мн его, я буду въ отчаяніи; но я люблю его такъ до тхъ поръ, пока работаю. Когда сработалъ, остается привязанность, предпочтенiе слабое и незаконное, тоже и съ матерью. Мущина призванъ служить людямъ черезъ многообразныя работы, и онъ любитъ эти работы, пока ихъ длаетъ, женщина призвана служить людямъ черезъ своихъ дтей, и она не можетъ не любить этихъ своихъ дтей, пока она ихъ длаетъ — до 3-хъ, 7, 10 лтъ.

Въ этомъ я вижу совершенное равенство мущины и женщины по общему призванію служить Б[огу] и людямъ, несмотря на различіе въ форм этаго служенія. Равенство это проявляется и въ томъ, что одно столь же важно, какъ и другое, что одно немыслимо безъ другаго, что одно объусловливаетъ другое и что для достиженія призванія какъ тому, такъ и другому необходимо знаніе истины, и что безъ этаго знанія дятельность какъ мущины, такъ и женщины становится не полезной, но вредной для человчества.

Мущина призванъ исполнять свой многообразный трудъ, но трудъ его тогда только полезенъ — и его работа (хлбъ пахать или пушки длать), и его умственная дятельность (облегчать жизнь людей или считать деньги) и его религіозная дятельность (сближать людей или пть молебны) тогда только плодотворны, когда они совершаются во имя высшей доступной человку истины. Тоже и съ призваніемъ женщины: ея рожденіе, кормленіе, взращеніе дтей будетъ полезно человчеству, когда она будетъ выращивать не просто дтей для своей радости, а будущихъ слугъ человчества, когда воспитаніе этихъ дтей будетъ совершаться во имя высшей доступной ей истины, т. е. она будетъ воспитывать дтей такъ, чтобы они были способны брать какъ можно меньше отъ людей и какъ можно больше давать имъ. Идеальная женщина по мн будетъ та, к[оторая], усвоивъ высшее міросозерцаніе — вру, к[оторая] ей будетъ доступна — отдастся своему женскому непреодолимо вложенному въ нее призванію — родить, выкормить, воспитаетъ наибольшее количество дтей, способныхъ работать для людей по усвоенному ею міросозерцанію. Міросозерцаніе же это не почерпается на курсахъ, a пріобртается только не закрываніемъ глазъ и ушей и умиленіемъ сердца.

Ну, a т, у к[оторыхъ] нтъ дтей, к[оторыя] не вышли замужъ, вдовы? — Т будутъ прекрасно длать, если будутъ участвовать въ мужскомъ многообразномъ труд. Но нельзя будетъ не жалть ихъ и не стараться о томъ, чтобы какъ можно меньше было такихъ. Всякая женщина, отрожавшись, если у ней есть силы, успетъ заняться этой помощью мущин въ его труд, и помощь эта очень драгоцнна; но видть молодую женщину, готовую къ дторожденію, занятою мужскимъ трудомъ, все равно, что видть драгоцнный черноземъ, засыпанный щебнемъ для плаца или гулянья. Еще жалче, п[отому] ч[то] земля эта могла бы родить только хлбъ, а женщина могла бы родить то, чему не можетъ быть оцнки, выше чего ничего нтъ — человка. И только она одна можетъ это сдлать.⁷

Полностью печатается впервые. Большая часть письма — об обязанностях мущин и женщин, — начиная с 4-го абзаца (со слов «Призвание всякого человека»...) — была напечатана в «Русском богатстве» 1886 г., № 5—6. Отрывки из первой части письма помещены в ТЕ 1913 г., отд. «Письма Л. Н. Толстого», стр. 37—38. На подлиннике рукой Черткова, случайно на 3-м листке письма, пометка: «М., 18 апрель», — вероятно согласно штемпелю отправления. Датируется расширительно. Возможно, что это большое письмо было написано не в один присест и вряд ли пошло на почту в тот же день.