Полное собрание стихотворений
Шрифт:
Коль найдете предмет такой:
Любви не опасайтесь.
Еще в 60-е годы поэт-демократ Иван Барков, борясь с сумароковским представлением о человеке, писал:
Богатство, славу, пышность, чести
Я презираю так, как ты...
. . . . . . . .
Счастливей папы и царей,
Когда красотка обнимает.
Державин, начиная свой творческий путь, утверждал тот же идеал. В стихотворении «Пламида» (1770) читаем:
Всё: мудрость, скипетр и державу
Я отдал бы любви в залог.
И у твоих бы умер ног.
В песнях 80–90-х годов отказ от богатства и «порфиры» во имя любви стал устойчивым мотивом:
Тебя я обожаю,
Владычица сердец!
В тебе одной считаю
Порфиру и венец.
Когда бы я родился
Короной управлять,
Я б троном не гордился,
Тебя стал обожать.
Всё в свете презираю,
Тебя одну любя;
Тебя я обожаю,
Вот счастье для меня.
Знатности и богатству кармана песня противопоставляет богатство души и счастье любви:
Прочь блеск богатства лживай!
Не в нем ищу отрад.
Я беден — но с Темирой
И счастлив, и богат.
В песнях торжествовала эмоциональная атмосфера морального равенства людей. В них человек любил человека и был счастлив. Сюжет и этический пафос повести Карамзина «Бедная Лиза» вырастал на песенной почве. Вывод Карамзина «и крестьянки чувствовать умеют» был обобщением уже прочно сложившейся песенной традиции. О способности крестьянок чувствовать и любить читатель узнавал не только из песен, написанных поэтами, но и из песен, создаваемых самим народом. Новый взгляд на человека определял и усиление интереса к народной песне. Концепция морального равенства легализовала поэтическое творчество «простого народа» — в народных песнях тоже говорилось об испытаниях сердца, о страданиях души, о «природных чувствах». В песенниках народные песни печатались рядом с авторскими, также неподписанными. Собирание и усиленное печатание народных песен сопровождалось их переделками, заимствованием из них сюжетов, образов, лексики. В песенниках мы встречаем три пласта песни — оригинальные (авторские), переделки и народные.
В книге «Обстоятельные и верные истории двух мошенников: первого российского славного вора, разбойника и бывшего московского сыщика Ваньки-Каина...» (1779) было напечатано 47 песен и среди них: «Слушай, радость, одно слово...». Песня рассказывала о господине, домогавшемся ласк от деревенской девки. Она пыталась урезонить барина: «Я советую тебе любить равную себе».
Отпусти меня, пожалуй,
Мне с тобой не сговорить.
Мне досуг еще немалый,
Мне коров пора доить,
Масло пахтать, хлебы печь,
Щи варить, капусту сечь.
Но господин не унимался и от разговора переходил к делу — стал целовать понравившуюся крестьянку.
Вырываясь от барина, она грозит:
Ах, как Ванька бы наш видел,
Что теперь ты учинил;
Он бы так-то тебя выбил,
Что ты впредь бы позабыл
Наших девок целовать
И долго с ними болтать.
В конце 80-х годов эта песня была переделана на новый, сентиментальный лад: место рассказа о барской забаве заняла история серьезного чувства господина к крестьянке. Он не смеет домогаться ее поцелуя — строфа об этом убрана и заменена другой:
Ты не думай, дорогая.
Чтобы я с тобой шутил;
Ты девица не такая.
Чтоб тебе я досадил:
Я
увидел лишь тебя,Позабыл самого себя.
Он отвергает совет «любить равную себе» и просит крестьянку полюбить его, взывает к жалости:
Сжалься, сжалься надо мною,
Не срази меня тоской,
Заразился я тобою,
Не надо мне иной.
В этой связи должна быть упомянута реальная история шереметьевской крестьянки Прасковьи Ивановны Кузнецовой-Горбуновой. Великолепно образованный, удалившийся в свое родовое имение Кусково после быстрой и блестящей карьеры при екатерининском дворе, граф Н. П. Шереметьев встретил в 1789 году молодую, красивую крестьянку Парашу и влюбился в нее. Приблизив ее к себе, он занялся ее воспитанием и образованием, содействовал раскрытию ее таланта на сцене кусковского театра. Чувство к Параше было таким серьезным и глубоким, что, преодолевая все чудовищные трудности, граф наконец, женился на ней. Через год после встречи с барином Параша сама сочинила песню — «Вечор поздно из лесочку», в которой рассказала о любви барина. Песня получила широкое распространение, органически войдя в поток песен, прославляющих всемогущество любви, помогающей преодолевать сословные предрассудки.
Первые песни Дмитриева появились в «Московском журнале» в 1792 году. Бытующее в научной литературе утверждение, что Ю. Нелединский-Мелецкий первым выступил с сентиментальными песнями, а Дмитриев «шел по пути, проложенному Нелединским», несправедливо. Первые песни Нелединского появились в конце того же 1792 года, но уже после Дмитриева. Оба поэта в своих песенных опытах опирались на уже сложившуюся богатую песенную традицию, с которой они были отлично знакомы.
Первые две песни Дмитриева — «Стонет сизый голубочек...» и «Ах, когда б я прежде знала...» — написаны в подражание народным. О последней Дмитриев даже счел нужным предупредить читателя: «Эта песня есть точное подражание старинной народной песне». «Стонет сизый голубочек...» явилась самостоятельной разработкой одного из мотивов «простонародной песни» «Ах, что ж ты, голубчик, невесел сидишь...» (напечатана в сборнике Прача в 1790 году):
Уж как мне, голубчику, веселу быть,
Веселу быть и радостному,
Вечор у меня голубка была,
Голубка была, со мною сидела,
Со мною сидела, пшено клевала.
Наутро голубка убита лежит.
Дмитриев придал песне новеллистический характер — голубка покинула своего возлюбленного, а верный голубок «сохнет» в тоске и умирает. Вернувшаяся голубка исполнена раскаяния — «плачет, стонет, сердцем ноя». Но главная забота поэта была направлена на создание настроения. Автор тщательно отбирает эмоционально окрашенные слова, которые сразу погружают читателя в стихию тихого, грустного чувства: «стонет», «тоскует», «сохнет», «слезы льет», «страдает», «плачет». В народной песне часто встречаются уменьшительные слова, но всегда в качестве ласкательных («солнышко», «ноченька», «дружочек», «дороженька»). У Дмитриева уменьшительные наделены способностью передавать трогательность чувства — «миленький дружочек», «пшенички не клюет», «сохнет... страстный голубок», «он ко травке прилегает», «носик в перья завернул». Так создается особый стиль эмоционально насыщенного рассказа. Читатель оказывался во власти созданного поэтом настроения, во власти стихии чувства. При этом чувство у Дмитриева лишено трагизма, сложности, исступления — оно тихо, ровно и, главное, «приятно». За «приятность чувствования» и полюбилась эта песня современникам.
Первые песни Дмитриева вдохновлялись сентименталистской философией «мучительной радости». Земляк Дмитриева M. H. Муравьев был одним из зачинателей русского сентиментализма. Признав человека высшей ценностью мира, Муравьев стремится познать его сокровенные мысли. Он понимает и видит объективные связи человека с окружающим его обществом и миром. Но верный философии сентиментализма, он убежден, что нравственное богатство человека раскрывается не в связи с объективным миром (как это будет в стихах Державина), а в способности к сложным и тонким чувствам. «Одни только лишения, — утверждал он, — научают нас вкушать удовольствия. Уединение «поставляет нас в состояние существовать раздельно от других». И тогда постигается главный смысл существования — «наслаждающееся размышление самого себя». «В многолюдии стесняется душа моя; она распространяется в уединении».[1]