Благодарить не за что: я прощаю не из милосердия. Чего ты ждешь?.. Иди.
Эстрелла
Я думала, государь…
Сильвио
Что?..
Эстрелла
Простите и тех несчастных, с которыми брат мой должен был завтра умереть.
Сильвио
Вот смертный приговор.
(Берет бумагу со стола, развертывает и читает равнодушно.)
Я забыл подписать... Как много их!..
Эстрелла
Не подписывайте, разорвите бумагу!..
Сильвио
Зачем?.. Разве ты можешь меня уверить?..
Эстрелла
Милосердие, государь...
Сильвио
Пустое слово!..
Эстрелла
Молю вас!
Сильвио
Это – сильнее...
Эстрелла
Я не умею ничего сказать... Простите их!..
Сильвио
Простить?..
Ты думаешь, что так надо, что так хорошо?
Эстрелла
Да.
(Сильвио разрывает смертный приговор и бросает клочки бумаги в море.)
Эстрелла
Сильвио!..
(Бросается к Сильвио и целует его руку.)
Сильвио(в волнении)
Оставь меня!.. Уйди!..
Эстрелла
Молю тебя, не говори, что ты простил равнодушно, нет! я знаю: у тебя – великое сердце!
Сильвио
Во имя чего же я мог простить?
Эстрелла
Во имя Бога!..
Сильвио
Я Его не знаю... Его нет!..
Эстрелла
Он есть!
Сильвио(в волнении, почти в ужасе)
Уйди, говорю тебе, уйди прочь! Зачем ты хочешь вернуть меня к жизни? Зачем ты пришла?.. Его нет!
Эстрелла
Он есть!.. Он один только есть, всё, что не Он – призрак и обман! Сильвио! Разве ты не чувствуешь?.. Посмотри на небо, посмотри в глаза мои... Разве ты не видишь?.. Вот – Он!
Сильвио
Нет! Когда я смотрю в небо и в твои глаза, я только вижу в них что-то далекое и забытое. Хочу вспомнить и не могу... Но Его – нет! Пойми же, там – за этими призраками – пустота, мрак! Там – смерть!..
Эстрелла
Сильвио, там – Бог!..
Сильвио
О, если бы я мог верить!..
(Он закрывает лицо руками и плачет.)
Эстрелла
Я иду, государь, чтобы возвестить помилование осужденным.
Сильвио
Эстрелла!..
Эстрелла
Сейчас взойдет солнце... Пора!
(Эстрелла уходит.)
Сильвио(один в предрассветном сумраке)
Верить?.. Но где же Ты? Зачем Твое небо – такое холодное и пустое? Зачем Ты покинул меня одинокого в этой тьме, окруженного ужасом и смертью?.. Если Ты скрываешься за призраками мира, откликнись!.. Где Ты? Услышь меня, Господи!
(Первые лучи солнца вырываются из-за облаков; Сильвио стоит в немом созерцании, потом опускается на колени.)
Солнце!.. Твое ли это – Солнце, Боже мой? Ты ли мне первыми лучами его ответил: «Вот – я!» Вся природа – не глагол ли уст Твоих? Всеми голосами мира не говоришь ли Ты от вечности: «Это – я!» Верю, Господи, помоги моему неверию!..
(Солнце из-за тучи медленно подымается и озаряет Сильвио, простирающего к нему руки.)
Сильвио
Солнце над морем восходит из туч...Бездну зажег его розовый луч...Солнцу, великому солнцу – привет!Слава Тебе, показавшему Свет!Чрез борьбу и хаос дикой,Чрез отчаянье и ложь,Ты к гармонии великойМир измученный ведешь.О, согрей же теплотою,Состраданьем без конца,Утомленные враждою,Наши бедные сердца.Видишь здесь, Тобой спасенный,В теплых, радостных, слезах,Я склоняюсь, умиленныйИ трепещущий, во прах.С плачем дробясь о подножье скалы,Пеной блестят, умирая, валы.Богу «осанна!» – гремит океан...Вьется, как дым из кадильниц, туман…Солнцу, великому солнцу – привет!Слава Тебе, показавшему Свет!Это Ты меня из ночиДланью любящей исторг,Это Ты открыл мне очи,Дал мученье и восторг...Пред Тобой я только плачу,В благодарности я нем...Всемогущий, что я значу?Как я жалок – перед Тем,Кто хранит нас и жалеетКаждый трепетный листок,Как дитя свое, лелеетНепробившийся росток...Дай обнять любовью жгучейЦелый мир – и всей душойДай мне слиться с этой тучей,С этой грозною волной.В камне, в воздухе, в былинкеЖизнь я чувствую, любя,В каждой блещущей росинке,Солнце, вижу я тебя.Вот что не призрак, не сон и не ложь…Боже, молитву мою Ты поймешь...Солнцу, великому солнцу привет!Слава Тебе, показавшему Свет!
1888, 1891
Конец века
Очерки современного Парижа
I. Евангельская притча
О, что бы в будущем, предчувствием грозя,Не ожидало нас, – несчастным быть нельзяПри солнце утреннем, весною, город вечный,Когда теряешься в толпе твоей беспечной!Посмотришь на бульвар, где каждый солнцу рад,И распустившихся каштанов ароматВдохнешь, услышишь смех и говор беззаботный,И
женское лицо с улыбкой мимолетнойУвидишь издали, и снова, жизнь любя,Невольно радостным почувствуешь себя,И горько вспоминать о северной отчизне...Какой здесь блеск кругом, какая радость жизни!Когда передо мной весельем ты гремишь,На солнце утреннем сияющий Париж,Я счастлив за тебя, и чуждого народаВолнует душу мне и радует свобода.Какая бы печаль ни мучила, грозя —Здесь, в этом городе, несчастным быть нельзя.Но поздно вечером в мой уголок безмолвныйЯ с шумной улицы вернусь, раздумья полный.Тогда Евангелье читаю в тишине,Меж тем как из окна доносится ко мне,Париж недремлющий, твой шум многоголосый.Над книгой вечною забытые вопросыОпять встают в душе: земная жизнь людейПолна величия, но есть ли правда в ней?Я постигаю вновь твой смысл необычайный,О притча древняя, исполненная тайной:На ниве богача был урожай хлебов.Он думал: «Некуда собрать моих плодов.Как приготовить дом к такому урожаю?А вот что сделаю: все житницы сломаю,Большие выстрою и соберу тудаМой хлеб, мое добро, и я скажу тогдаДуше моей: душа! простись навек с тревогой,Покойся, – у тебя лежит именья много,На годы многие: гони заботы прочьЕшь, пей и веселись!..» – «Безумец, в эту ночьОтнимут жизнь твою! – сказал Господь. – Несчастный,Кому достанутся твой дом и труд напрасный?»Столица роскоши, на празднике твоемЯ вижу иногда рабочего с лицом,Исполненным немой, загадочною думой.Проходить он, как тень, безмолвный и угрюмый,Со взором пристальным завистливых очей...О, гость непрошеный на пире богачей,Мне страшно при тебе за этот праздник вечный,За легкую толпу, за смех ее беспечный,За яркие кафе и величавый рядТвоих, о Новый Рим, блистательных громад!Ты, как богач, сказал: «У нас именья много,Ешь, пей и веселись!» И ты забыл про Бога,Но скорбь великая растет в душе у всех...Надолго ль этот пир, надолго ль этот смех?Каким путем, куда идешь ты, век железный?Иль больше цели нет, и ты висишь над бездной?
Сюда идет тайком скучающий любовник,Художник и турист, писатель и чиновник:«Gаrcоn, un bok!» [16] И пьют, и курят за пять су,Любуются в монокль на томную красуПолуночных сильфид, внимая шансонетке,Где блещет стих порой, язвительный и меткий...Но вот, в дыму сигар, меж черных сюртуков,И тысячи зеркал, и газовых рожков,При звуках музыки и радостного гула,Она, воздушная, как бабочка, впорхнула.Тебя без жалости я вспомнить не могу,О бедное дитя Парижа «Grille-d’-Egout»!Из кружев юбка, слой белил на шее голойИ рыжий цвет волос поддельных, взор тяжелыйИ странное лицо, в котором жизни нет,Как маска, мертвое, похожее на бред...Меж тем, когда, смеясь, она в отваге бурнойПомчалась, до колен открыв чулок ажурный,И ногу стройную высоко подняла,Наперекор всему – в ней грация былаДемократической и уличной вакханки,В ней то, что «fin dе siucle»[17] назвали парижанки,В ней узнает толпа свою родную дочь.«Я нравлюсь, от меня вы не уйдете прочь! —Так говорило всем ее лицо. – Смотрите,Вот, что вы любите, и вот чего хотите!»Почтенный господин, – вполне провинциал,По скромному лицу, – смотрел на этот бал.К нему подпрыгнула она легко и смело,Красивой ножкою цилиндр его заделаИ шляпу сбросила: удерживая гнев,Он должен был принять обиду, покраснев.А взор у «Grille-d’-Egout» весельем детским блещет,И ей родной Париж в восторге рукоплещет!
15
Прозвище танцовщицы, дословно: решетка сточного люка (франц.).
16
Официант – кружку пива (франц.).
17
Конец века (франц.).
III. Ренан
Но в том же городе и в тот же скорбный векВ тиши работает великий человек:Я вижу кабинет в спокойном полумракеИ древней надписи неведомые знаки;Я вижу, как Ренан над грудой старых книг,Обдумывая мысль заветную, поникС улыбкой тонкою, скептической и нежной,Над сказкою любви иль веры безмятежной;За правдой гонится сквозь тьму времен и пыльСухих пергаментов; таинственная быльПо слову мудреца, поэзией пленяя,Восстанет пред людьми из гроба, как живая.И ветреный Париж откликнется на все:Я знаю – он поймет открытие твое,Ученый и поэт, – вы трудитесь недаром, —Париж, где «Grille-d’-Egout» приветствовали с жаром...Я против воли все готов ему проститьЗа то, что гениев умеет он любить!