Полное собрание стихотворений

23 июля 1857

«Я знал его, любви прекрасный сон…»

Я знал его, любви прекрасный сон, С неясными мечтами вдохновенья… Как плеск струи, был тих вначале он, Как майский день, светлы его виденья. Но чем быстрей сгущался мрак ночной, Чем дальше вглубь виденья проникали, Тем всё бледней неслись они толпой, И образы другие их сменяли. Я знал его, любви тяжелый бред, С неясными порывами страданья, Со всей горячностью незрелых лет, Со всей борьбой ревнивого терзанья… Я изнывал. Томителен и жгуч, Он с тьмою рос и нестерпимо длился… Но день пришел, и первый солнца луч Рассеял мрак. И призрак ночи скрылся. Когда ж теперь с невольною тоской, Чрез много дней томим воспоминаньем, Я на тебя гляжу, о ангел мой, И трепещу несбыточным желаньем,– Тогда, поверь, далекий страсти гул Меня страшит, я счастием не грежу: Мне кажется, что сладко я заснул И что сейчас мучительно забрежу.

Сентябрь 1857

Сегодня мне исполнилось 17 лет…

1

«Шестнадцать только лет! – с улыбкою холодной Твердили часто мне друзья.– И в эти-то года такой тоской бесплодной Звучит элегия твоя! О нет! Напрасно, вняв ребяческим мечтаньям, О них рассказывал ты нам,– Не верим мы твоим непризнанным страданьям, Твоим проплаканным ночам. Взгляни на нас: толпой беспечно горделивой Идем мы с жребием своим, И жребий наш течет так мирно, так счастливо, Что мы иного не хотим. На чувство каждое мы смотрим безразлично, А если и грустим порой, Смотри, как наша грусть спокойна и прилична, Как вся проникнута собой! Пускай же говорят, что теплого участья В нас горе ближних не найдет, Что наша цель мелка, что грубо наше счастье, Что нами двигает расчет… Давно прошла пора, когда не для забавы Таких бы слушали речей,– Теперь иной уж век, теперь иные нравы, Иные страсти у людей. А ты? Ты жить, как мы, не хочешь, не умеешь, И, полон гордой суеты, Еще, как неба дар, возносишь и лелеешь Свои безумные мечты… Поэт, беги ты их, как гибельной заразы,– Их судит строгая молва, И все они, поверь, одни пустые фразы И заученные слова!»

2

Не для судей моих в ответ на суд жестокий, Но для тебя, былых годов Мой друг единственный, печальный и далекий, Я сердце высказать готов. Ты понял скорбь души, заглохшей на чужбине, Но сам нередко говорил, Что должен я беречь и прятать, как святыню, Ее невысказанный пыл. Ты музу скромную, не зная оправданья, Так откровенно презирал… О, я тебе скажу, как часто в час страданья Ее, изменницу, я звал! Я расскажу тебе, как я в тоске нежданной, Ища желаниям предел, Однажды полюбил… такой любовью странной, Что долго верить ей не смел. Бог весть, избыток чувств рвался ли неотвязно Излиться вдруг на ком-нибудь, Воображение ль кипело силой праздной, Дышала ль чувственностью грудь,– Но только знаю я, что в жизни одинокой То были лучшие года, Что я так пламенно, правдиво и глубоко Любить не буду никогда. И что ж? Неузнанны, осмеяны, разбиты, К ногам вседневной суеты Попадали кругом, внезапной тьмой покрыты, Мои горячие мечты. Во тьме глухих ночей, глотая молча слезы (А слез, как счастия, я ждал!), Проклятьями кормил я девственные грезы И понапрасну проклинал… Порой на будущность надежда золотая Еще светлела впереди, Но скоро и она погасла, замирая В моей измученной груди… Тому уж год прошел, то было ночью темной. Раз, помню, выбившись из сил, Покинув шумный пир, по площади огромной Я торопливо проходил. Бог знает, отчего тогда толпы веселой Мне жизнь казалась далека, И на сердце моем, как камня гнет тяжелый, Лежала черная тоска. Я помню, мокрый снег мне хлопьями нещадно Летел в лицо; над головой Холодный ветер выл; пучиной безотрадной Висело небо надо мной. Я подошел к Неве… Из-за свинцовой дали Она глядела всё темней, И волны в полосах багровых колебали Зловещий отблеск фонарей. Я задрожал… И вдруг, отчаяньем томимый, С последним ропотом любви На мысль ужасную напал… О, мимо, мимо, Воспоминания мои!

3

. . . . . . . . . . . . . . .

4

. . . . . . . . . . . . . . .

5

Но образы иные Меня преследуют порой: То детства мирного виденья золотые Встают нежданно предо мной, И через длинный ряд тоски, забот, сомненья Опять мне слышатся в тиши И игры шумные, и тихие моленья, И смех неопытной души. То снова новичком себя я вижу в школе… Мой громкий смех замолк давно; Я жадно рвусь душой к родным полям и к воле, Мне всё так дико и темно. И тут-то в первый раз, небесного напева Кидая звуки по земле, Явилась мне она, божественная дева, С сияньем музы на челе. Могучей красотой она не поражала, Не обнажала скромных плеч, Но сладость тихую мне в душу проливала Ее замедленная речь. С тех пор везде со мной: в трудах, в часы досуга, В мечте обманчивого сна, С словами нежными заботливого друга Как тень носилася она. Дрожащий звук струны, шумящий в поле колос, Весь трепет жизни в ней кипел; С рыданием любви ее сливался голос И песни жалобные пел. Но, утомленная моей борьбой печальной, Моих усилий не ценя, Уже давно, давно с усмешкою печальной Она покинула меня. И для меня с тех пор весь мир исчез, объятый Какой-то страшной пустотой, И сердце, сражено последнею утратой, Забилось прежнею тоской.

6

Вчера еще в толпе, один, ища свободы, Я, незамеченный, бродил И тихо вспоминал все прожитые годы, Всё, что я в сердце схоронил. «Семнадцать только лет, – твердил я, изнывая,– А сколько горечи, и зла, И бесполезных мук мне эта жизнь пустая Уже с собою принесла!» Я чувствовал, как рос во мне порыв мятежный, Как желчь кипела всё сильней, Как мне противен был и говор неизбежный, И шум затверженных речей… И вдруг передо мной, небесного напева Кидая звуки по земле, Явилася она, божественная дева, С сияньем музы на челе. Как я затрепетал, проникнут чудным взором, Как разом сердце расцвело! Но строгой важностью и пламенным укором Дышало милое чело. «Когда взволнован ты, – она мне говорила,– Когда с тяжелою тоской Тебя влечет к добру неведомая сила, Тогда зови меня и пой! Я в голос твой пролью живые звуки рая, И пусть не слушают его, Но с ним твоя печаль как пыль исчезнет злая От дуновенья моего! Но в час, когда томим ты мыслью беспокойной, Меня, посланницу любви. Для желчных выходок, для злобы недостойной И не тревожь, и не зови!..» Скажи ж, о муза, мне: святому обещанью Теперь ты будешь ли верней, По-прежнему ль к борьбе, к труду и упованью Пойдешь ли спутницей моей? И много ли годов, тая остаток силы, С тобой мне об руку идти, И доведешь ли ты скитальца до могилы Или покинешь на пути? А может быть, на стон едва воскресшей груди Ты безответно замолчишь, Ты сердце скорбное обманешь, точно люди, И, точно радость, – улетишь?.. Быть может, и теперь, как смерть неумолима, Затем явилась ты сюда, Чтобы в последний раз блеснуть неотразимо И чтоб погибнуть навсегда.

15 ноября 1857

Санкт-Петербург

В театре («Часто, наскучив игрой бесталанною…»)

Часто, наскучив игрой бесталанною, Я забываюсь в толпе, Разные мысли, несвязные, странные, Бродят тогда в голове. Тихо мне шепчет мечта неотлучная: Вот наша жизнь пред тобой – Та же комедия, длинная, скучная, Разве что автор другой. А ведь сначала, полны ожидания, Входим мы… Пламень в груди… Много порывов, и слез, и желания, Много надежд впереди. Но чуть ступили на сцену мы новую – Пламень мгновенно погас: Глупо лепечем мы роль бестолковую, Холодно слушают нас. Если ж среди болтовни утомительной В ком-нибудь вырвется стон И зазвучит обо всем, что мучительно В сердце подслушает он,– Тут-то захлопают!.. Рукоплескания, Крики… Минута пройдет – Мощное слово любви и страдания Так же бесплодно замрет. Тянутся, тянутся сцены тяжелые, Стынут, черствея, сердца, Мы пропускаем уж сцены веселые, Ждем терпеливо конца. Занавесь спущена… Лавры завидные, Может гордиться артист; Слышно порой сожаленье обидное. Чаще зевота и свист. Вот и разъехались… Толки безвредные Кончены… Говор затих, Мы-то куда ж теперь денемся, бедные, Гаеры жалкие их! В длинном гробу – как на дроги наемные Ляжем – ив путь без сумы Прямо домой через улицы темные Тихо потащимся мы. Выедем за город… Поле широкое… Камни, деревья, кресты… Снизу чернеет нам яма глубокая. Звезды глядят с высоты… Тут мы и станем… И связанных странников Только бы сдать поскорей,– В грязный чулан нас запрут, как изгнанников С родины милой своей. Долго ли нас там продержат – не сказано, Что там – не знает никто, Да и нам знать-то того не приказано. Знает хозяин про то.

28 декабря 1857

Рассвет

Видали ль вы рассвета час За ночью темной и ненастной? Давно уж буря пронеслась. Давно уж смолкнул гул ужасный, Но всё кругом еще хранит Тяжелый след грозы нестройной, Всё ждет чего-то и молчит!.. Всё полно мысли беспокойной. Но вот у тучи роковой Вдруг прояснился угол белый; Вот за далекою горой С востока что-то заалело; Вон там, повыше, брызнул свет,– Он вновь исчезнет ли за тучей Иль станет, славный и могучий, Среди небес?.. Ответа нет… Но звук пастушеской свирели Уж слышен в тишине полей, И воздух кажется теплей, И птички ранние запели. Туманы, сдвинувшись сперва, Несутся, ветром вдаль гонимы. Теперь таков наш край родимый, Теперь Россия такова.

6 января 1858

К пропавшим письмам

Как по товарищу недавней нищеты Друзья терзаются живые, Так плачу я о вас, заветные листы, Воспоминанья дорогие!.. Бывало, утомясь страдать и проклинать, Томим бесцельною тревогой, Я с напряжением прочитывал опять Убогих тайн запас убогий. В одних я уловлял участья краткий миг, В других какой-то смех притворный, И всё благословлял, и всё в мечтах моих Хранил я долго и упорно. Но больше всех одно мне памятно… Оно Кругом исписано всё было, Наместо подписи – чернильное пятно, Как бы стыдяся, имя скрыло; Так много было в нем раскаянья и слез, Так мало слов и фразы шумной, Что, помню, я и сам тоски не перенес И зарыдал над ним, безумный. Кому же нужно ты, нескладное письмо, Зачем другой тобой владеет? Кто разберет в тебе страдания клеймо И оценить тебя сумеет? Хозяин новый твой не скажет ли, шутя, Что чувства в авторе глубоки, Иль просто осмеет, как глупое дитя, Твои оплаканные строки?.. Найду ли я тебя? Как знать! Пройдут года, Тебя вернет мне добрый гений… Но как мы встретимся?.. Что буду я тогда, Затерянный в глуши сомнений? Быть может, как рука, писавшая тебя, Ты станешь чуждо мне с годами, А может быть, опять, страдая и любя, Я оболью тебя слезами!.. Бог весть! Но та рука еще живет, – на ней, Когда-то теплой и любимой, Всей страсти, всей тоски, всей муки прежних дней Хранится след неизгладимый. А ты?.. Твой след пропал… Один в тиши ночной С пустой шкатулкою сижу я, Сгоревшая свеча дрожит передо мной, И сердце замерло, тоскуя.

25 января 1858

Е. А. Хвостовой

Экспромт

Добры к поэтам молодым, Вы каждым опытом моим Велели мне делиться с вами, Но я боюсь… Иной поэт, Чудесным пламенем согрет, Вас пел могучими стихами. Вы были молоды тогда, Для вдохновенного труда Ему любовь была награда. Вы отцвели – поэт угас, Но он поклялся помнить вас И в небесах, и в муках ада. Я верю клятве роковой, Я вам дрожащею рукой Пишу свои стихотворенья И, как несмелый ученик, У вас хотя б на этот миг Прошу его благословенья.

1 февраля 1858

Мое оправдание

Не осуждай меня холодной думой, Не говори, что только тот страдал. Кто в нищете влачил свой век угрюмый, Кто жизни яд до капли выпивал. А тот, кого едва не с колыбели Тяжелое сомнение гнетет, Кто пред собой не видит ясной цели И день за днем безрадостно живет; Кто навсегда утратил веру в счастье, Томясь, молил отрады у людей И не нашел желанного участья, И потерял изменчивых друзей; Чей скорбный стон, стесненный горький шепот В тиши ночей мучительно звучал… Ужели в том таиться должен ропот? Ужели тот, о Боже! не страдал!

12 марта 1858

В вагоне

Спите, соседи мои! Я не засну, я считаю украдкой Старые язвы свои… Вам же ведь спится спокойно и сладко,– Спите, соседи мои! Что за сомненье в груди! Боже, куда и зачем я поеду? Есть ли хоть цель впереди? Разве чтоб быть изголовьем соседу… Спите, соседи мои! Что за тревоги в крови! А, ты опять тут, былое страданье, Вечная жажда любви… О, удалитесь, засните, желанья… Спите, мученья мои! Но уж тусклей огоньки Блещут за стеклами… Ночь убегает, Сердце болит от тоски, Тихо глаза мне дремота смыкает… Спите, соседи мои!