Полное соединение

На студентов Сергеев тоже смотрел по-другому.

Он не просто помнил всех по именам и фамилиям, но по каждой группе составлял список в особой тетрадке – знал, кто как живет, к каждому студенту относился с корреляцией.

С городских, обласканных родителями, требовал по полной программе, иногородним, живущим в смрадном аду общежития, делал большие поблажки. Также жалел беременных, сирот, слабых здоровьем. Жалел всех вообще.

Доцент вел себя, как какой-нибудь Франциск Ассизский, светоч абстрактной благосклонности, и ему казалось, что только так и должен поступать преподаватель.

Увы, отданное добро не только не вернулось обещанной «сторицей», но вообще угасло в черных пустотах Вселенной.

Времена сменились, сменилось все вообще, причем в худшую сторону. Это родило иной взгляд на жизнь.

К студентам Сергеев стал равнодушен, видел в них не отдельных людей, а безликую массу, служащую источником средств к существованию.

Он забывал их, выходя из аудитории, не запоминал лиц, не узнавал в толпе и удивлялся, когда кто-то здоровался на улице.

Впрочем, на улицах он бывал редко: спустившись на парковку академии, садился в машину и сразу запирался изнутри, пешком никуда не ходил, даже в ближайший супермаркет ездил.

Он старался избегать ненужного общения, дома не отвечал на сигналы домофона, выключал сотовый, не выходил в соцсети.

Студенты из всех людей составляли категорию самых надоевших.

У той горстки, которая осталась небезразличной, Сергеев помнил только имена, подробностями жизни не интересовался.

Он не выяснял, чем дышат «в миру» умница Настя и красавица Наташа.

И относительно Марины, которая весь семестр ласкала взгляд, Сергеев тоже ничего не ведал.

Не знал даже, городская она или приезжая.

Это обуславливалось не личной метаморфозой кандидата физико-математических наук, «доцента ВАК» Владимира Ивановича Сергеева, а общей ситуацией, сведшей отношения между студентом и преподавателем к Марксовой схеме – где «Т» поменялось на «О», то есть «оценка», а «Д» осталось прежним.

–…Владимир Иваныч, максимум в точке «десять, семь»?

Настя заговорила вовремя, не дала слишком долго разглядывать Марину.

– Да… – вздохнув, Сергеев мельком взглянул на доску.

Задачи линейного программирования решались с помощью линейки, он не стал вникать в результат.

Умение решать не могло понадобиться Насте никогда, проверить ответ не мог никто, происходящее оставалось фарсом, и это понималось всеми.

Семестр утомил.

Год кончался, а пара тянулась бесконечно.

– Да, Настя, правильно. Молодец, – ответил он, попытавшись вложить в голос все остатки доброжелательности. – Молодец, как всегда. Можешь садиться.

Покачиваясь под массой бюста, девушка, вернулась на место.

– Ну что ж, – подытожил Сергеев, проводив ее глазами. – Сегодня последнее занятие. Настя работой на практике заработала «пятерку». На экзамен ей остается только принести зачетку. Или подойти ко мне в любой день, я отмечу в блокноте, потом перенесу в ведомость.

– Владимир Иваныч, а прямо сейчас можно? – пискнула Настя. – Зачетка у меня с собой.

– Можно все, что не запрещено законом, – он покривился, невольно подумав о самом себе. – Давай, поставлю.

Девчонка просияла так, будто доцент собрался завещать ей алмазную трубку в ЮАР, а не поставить ничего не стоящее «отлично» за упрощенный курс высшей математики.

– Будет тебе, Настя, хорошая примета, – сказал Сергеев.

– Какая? – меланхолично спросила Алина, поправив полуголую грудь.

– Первая «пятерка» по математике. Это хорошо. А вот первый зачет по физкультуре – плохо.

Никто не засмеялся.

Современные студенты ничего не понимали в жизни, их уделом был убогий «Инстаграм».

Расписываясь в зачетной книжке, Сергеев отклонился от стола: Настя стояла с противоположной стороны, нависла всей своей грудью, обдавала ароматами молодости и будущего.

От этих ощущений стало пусто на душе. Что-то такое, конечно, в его жизни было – но так давно, что и не было вовсе.

Во всяком случае, это предназначалось не ему, а какому-то неизвестному парню – которого доцент ненавидел до такой степени, что выбросил бы из окна головой об асфальт.

– А в блокнот, Владимир Иванович? – напомнила она, когда он поставил усталую подпись и подтолкнул зачетку от себя. – Забудете!

– Тебя, Настя, я не забуду, – возразил Сергеев, взглянув снизу вверх. – Можешь не волноваться.

Аудитория молчала.

Стихли волны громкого шепота и писки мобильных телефонов.

Эти первокурсники еще не знали, что будет дальше.

Но уже знали, что ничего хорошего не будет.

Эра школьного благодушия стремительно утекла в канализационный слив.

– Кроме Насти, «автоматы» получают…

Он посмотрел в свою рабочую ведомость – распечатанную экселевскую таблицу с сеткой дат, полной отметок об активности – и прочитал фамилии студентов, освобожденных от экзамена.

– А кто автомата не получил? – прозвучал безымянный голос с галерки. – Им что делать?

– Учить и сдавать, – Сергеев нехорошо улыбнулся. – Будет одна консультация, учебная часть вывесит расписание. Остальное – на экзамене. Вопросы я составил давно, передавал на флешке для всех. Передавал, Ализа?

– Передавали, – кивнула староста. – Я им сказала, чтобы подходили ко мне, я скину. Никто еще не пошевелился.

Это девушке с маленькой грудью и большими глазами родители дали татарский вариант имени из страны чудес.

Но она была симпатичнее, чем ослоумствующая англичанка.