Шрифт:
Алине Д.
«И понравилась эта девица глазам его
и приобрела у него благоволение.»
(Есф. 2:9)
1
– Итак, мы построили область решения, которая является замкнутым выпуклым многоугольником…
Девушка, стоящая у доски, повернулась к аудитории.
Сергеев в тысячу первый раз отметил детали ее внешности.
Тонкие ноги и руки
То ли стесняясь, то ли не умея подобрать бюстгальтер, девчонка затискивала свои богатства так, что они образовывали прямоугольный параллелепипед. Было непонятно, каким образом она сохраняет равновесие, не падая вперед.
– И что дальше, Настя? – спросил он.
– Дальше? Дальше. Дальше…
Студентка пожала тонкими плечами.
Крепко спрессованная, грудь даже не дрогнула.
– Дальше проводи линию целевой функции и ищи крайние точки, – не выдержал он. – Ты прекрасно умеешь все это делать.
Доцент Сергеев отвернулся от маленькой отличницы.
Девушек с приличной грудью в группе хватало.
Оставалось сожалеть, что высшая математика на этой специальности длится всего один семестр и он не увидит их в летней одежде.
Если Настя не осознавала достоинств и упаковывалась в посылочную коробку, то Алина под джемпер надевала идеальное бюстье, которое обрисовывало агрессивные округлости и намекало на что-то еще.
А Наташа не мерзла и носила блузку с открытым воротом. Ее выпуклости, выложенные напоказ, сверкали, как во времена Людовика.
Задержал взгляд на Наташиных бледных персях дольше, чем следовало, Сергеев почувствовал стыд.
В преддверии пятидесятилетия он уже вышел в тираж; ни молодость, ни просто зрелость не могли вернуться ни на миг.
Но студентки были молодыми, дразнили телами одногруппников и рикошетом поражали его.
Правда, неясным оставалось, осознают ли девицы реакцию доцента.
Да и сам он ничего плохого не делал, только рассматривал их украдкой, а этого никто не запрещал.
В конце концов, он был живым мужчиной, студентки не носили хиджабы и оставались общем достоянием.
– Владимир Иваныч… – раздался голос от доски.
– Что, Настя?
– Минимум целевой функции получается в точке «два, один».
– Правильно. Молодец, Настя. Теперь ищи максимум.
– А разве может быть сразу и минимум и максимум?
– Не сразу, а при разных значениях икс и игрек. Двигай линию.
– А как?
– Так, – ответил он. – Сама прекрасно знаешь, как.
Настя отошла от доски, словно взгляд издалека помогал решить задачу.
Справа – на первом ряду, около двери – сидела Марина.
У всех студентов имелись фамилии, но хороших – вроде Насти – или очень плохих – типа Алины или Наташи – Сергеев называл по именам.
Средних он не запоминал: они представляли сплошную серую массу.
А Марина оставалась Мариной, хотя не была ни хорошей, ни плохой.
Чтоб
описать ее, у Сергеева – не филолога, а математика – не находилось слов.Его внимание она привлекла на первой лекции, третьего сентября.
Девушка сидела вольно, сияла бедрами в колготках цвета здоровой кожи.
Прохаживаясь вдоль доски, Сергеев видел только гладкие Маринины коленки.
Но присев к столу, заметил белые трусики, сверкнувшие в недрах черной юбки.
Доцент быстро отвернулся, однако удар был нанесен, студентка запала в душу.
В основной массе первокурсники вели себя как школьники: шумели и веселились. Им казалось, что институт станет простым продолжением школы, где ожидают легкие строгости при неизменном попустительстве в финале.
Прозрение относительно новых бед ждало в декабре, но декабрь был далеко.
Несколько человек все-таки прозрели: сидели скромно, внимательно слушали, старательно писали конспекты.
Среди этих оказалась и Настя, хотя изначально Сергеев заметил ее параллелепипедную грудь, лишь потом констатировал редкое сочетание внешней формы и умственного совершенства.
А Марина не вписывалась ни в ту, ни в другую категорию.
Она не балбесничала с командой великовозрастных детей, но и не превратилась в сплошное внимание.
Существуя сама по себе, эта девушка делала вид, будто что-то пишет, и отстраненно глядела в сторону окна.
Во дворе корпуса росли рябины, среди веток шныряли пестрые птицы, клевали красные ягоды, перекрикивались звуками «тра-тра-тра-тра».
Но чтобы это рассмотреть с четвертого этажа, требовалось перегнуться через полуметровый подоконник. Сидя за столом, Марина могла видеть только небо – скучное и унылое, по-зимнему пустое.
Экстремали функционала Ферма – по которым распространяется свет согласно волновой теории – искривлены в анизотропных средах, в воздухе они прямые.
Однако студентка смотрела так, словно ее взгляд огибает препятствие.
Марина вообще не поддавалась сравнению с одногруппницами.
Ее лицо не было слишком взрослым, но на нем лежала печать пережитого. Такой не наблюдалось на чистых мордашках вчерашних школьниц, Насти или Алены.
Впрочем, в современных группах собирались студенты разных возрастов, кто-то поступал в институт после техникума.
Возможно, Марина была из таких, романтические туманы ее юности рассеялись. На окружающий мир она смотрела таким взглядом, точно ей все надоело и она не ждет ничего.
Одевалась она неплохо, но не казалась роскошной.
Когда-то обесцветившись, девушка не обновляла прическу, темные корни отросли сверх меры.
В отдельные моменты Марина чем-то напоминала Сергееву актрису Скарлетт Йоханссон в фильме, где та была такой же раздраенно-неухоженной.
Когда-то давно – в государственном университете, а не в этой «академии экономики и сервиса» – Сергеев любил работу и к себе относился иначе.
Читая лекции математикам, для собственного удовольствия он объяснял даже не входящие в программу полиномы Лежандра.