Полное Затмение

У него были длинные, слегка матовые чёрные волосы и борода, орлиный нос, почти клюв, и темноватые, но светлее, чем у птицы, глаза. Он негромко фыркнул, подумав, что ворон мог принять его за сородича.

— Лучше б я уродился вороном, — сказал Дымок вслух. Он отвёл взгляд от ладоней и посмотрел на город мёртвых.

Этот район Амстердама почти не пострадал, словно бы мумифицировался, и такая сохранность только подчёркивала полное отсутствие людей. Словно бы кто-то невидимый щёлкнул тумблером, и все люди пропали, как отключённая голограмма: клик, зззимпп! и их нет.

Дымок попытался вообразить себе Амстердам таким, каким был город всего лишь пять лет назад. По улицам тогда носились машины и автобусы, в основном на электродвигателях и автопилотах, трафик пульсировал на мостах города Тысячи и одного Моста, по Амстелю скользили и на его воде колыхались баржи, а каналы, обсаженные густой зеленью, напоминали толстые зелёные свечи. Город имел кольцевую планировку улиц и каналов; по большей части она сохранилась, да и краснокирпичные здания с островерхими крышами выглядели почти так, как в момент постройки, в семнадцатом веке. Небоскрёбов в городе было немного, да и те возводились в нескольких специально отведённых районах: в одном таком небоскрёбе нынче сидели Дымок и ворон. Прошло пять минут, но ничего не поменялось, только сумерки стали гуще, словно в воду подпустили чернил. Возврата назад не было. Оставалась дорога только вперёд, секунда за секундой. Прошлое и будущее разлетались всё дальше.

Кислый ветер с болезненными стонами врывался в бетонные коридоры. Мягко шумел затопивший улицы поток. Такой звук слышен в морской раковине, если её приложить к уху.

Затянутое облаками небо казалось низким серым потолком, по которому что-то накорябали толстыми кусками угля, и верхние этажи небоскрёба скрывались в тумане, как если бы здание теряло вещественность и отрывалось от реальности, становясь у шпиля полностью иллюзорным.

Дымок перегнулся через парапет и посмотрел вниз. Затопившее улицу течение бурлило, волновалось, подбрасывало жёлтый каучуковый плот Дымка, пришвартованный на уровне второго этажа. Вода подступала. Вероятно, вскоре Зёйдер-Зее вернёт Голландию себе.

— Конечно, можно сказать, что технически город ещё жив, — заявил Дымок ворону — наверное, громко, ведь птица встопорщила крылья. — Потому что в нём ещё остаются люди. На верхних этажах высоток, укрываются там и сям. Может, несколько сотен, может, и несколько тысяч. Тут осталась жизнь. Как микробы, которые кишат в трупе, когда его хозяина уже нет. Волосы ещё растут, а череп уже пуст. ВА скоро явится: в трупе заведутся черви. Следовательно, можно сказать, что черви живы.

Ворона, казалось, заинтересовало его заявление.

— И всё же Амстердам мёртв. Нью-Йорк жив, Токио и Каир живы, очень даже себе живы. А этот город...

Ворон каркнул скорее укоризненно.

— Что не так? — спросил Дымок. — Тебе не нравится, что я говорю сам с собой? Потому что, когда говоришь с птицей или просто с чем-то неспособным ответить, это всё равно, как если бы говорил сам с собой? Так? Я помню, как мне было двадцать пять, и я жалел людей, которые говорили сами с собой, блуждая по улицам. Я считал их безумцами. Или старпёрами. А теперь я такой же... впрочем, я помню главное: не сказать ничего, что могло бы их вывести на Стейнфельда. Значит, не совсем я ещё спятил. Гм! Я только что произнёс его имя. Похоже, я схожу с ума. А мне ещё только тридцать пять! Я выгляжу старше, ворон, я знаю, но я не старпёр. По крайней мере, мне так кажется. Я думаю, что мне тридцать пять. Ну, может, немного больше.

Ворон ещё раз каркнул. Дымку почудилось — сочувственно.

— Я непроизвольно заговариваю сам с собой, — продолжал Дымок. — Я думаю, что когда-нибудь напишу научную статью об этом феномене. Я пытаюсь остановиться, во имя человеческого достоинства, но вот беда: человеческое достоинство... — он ткнул рукой в сторону затопленных улиц, — утонуло там, вместе с домом Рембрандта. Вода затапливает дома, и трупы плывут поверху...

Он заметил какое-то пятно цвета. Но нет: всего лишь красноватый отблеск заката в одном из уцелевших окон на юго-восточной стороне. Окна, выходящие на юг, вообще часто оставались целы, потому что тактические боеголовки обычно метили в северо-восточную часть города. Красный отблеск напомнил ему, что надо проверить радиационный фон. Он порылся в карманах одёжек, задрал последовательно четыре драных свитера, пока не добрался до радиометрического индикатора. Индикатор был похож на бейджик, приколотый булавкой к пятому свитеру, пропотевшему и вонючему. Бейджик покраснел, но только с уголка. Всё в порядке.

— Всё в порядке, — обрадовал Дымок ворона. — Фортевен говорит, лучше бы они уронили на Амстердам что-то покрупнее, первого класса, а не изводили нас медленной позиционной войной. А ещё грозились, что к нам за пару минут боеголовка третьего класса долетает. Ты в это веришь? Ты хочешь, чтобы это случилось? А хлеба хочешь? Думаю, его можно есть. Щас, у меня тут рад есть... мне Стейнфельд целую упаковку радов дал... блин, куда я заныкал эту хрень... щас... Ага, вот и она. — Он отыскал в пластиковой сумке чёрствую буханку, осторожно размотал пакетик, чертыхнулся, уронив несколько крошек. Послюнявив чёрный от грязи палец, он подцепил крошки с пола и опустил в рот.

Посмотрел на ворона. Ворон сидел и немигающими глазками глядел на него. Его когти скребли по бетону.

Он отломил уголок буханки и протянул его ворону. Спокойная реакция ворона удивила Дымка. Птица подошла и спокойно приняла у него хлеб.

Так мог бы человек взять протянутую жвачку. Было похоже, что ворон сто раз это делал.

Дымок восхищённо глядел, как ворон кладёт отщипнутый мякишевый кусочек на перильца, прикрывает когтем от ветра и методично принимается клевать, снуя головой из стороны в сторону, пока не остались только считанные крошки, доставшиеся ветру.

— Надо бы мне завербовать кого-то, — доверительно сообщил Дымок ворону. — Стейнфельд говорит, тут наши есть. В одном из небоскрёбов. Не сказал, в каком. Наверное, не в этом.

Он некоторое время любовался игрой закатного света над городом. К северу от здания высился ещё один небоскрёб. Вид у высотки был столь же безжизненный. Он почувствовал, как пальца руки что-то коснулось. Бомбовый паук! Он тут же отдёрнул руку и развернулся... Ворон уселся на палец, не испугавшись резкого движения. Устроился поудобнее и внимательно посмотрел на Дымка.

Он мгновение смотрел на неё в ответ. Потом рассмеялся.

— Ты ручной! Ты кому-то принадлежал!

Ворон шевельнул крыльями, как человек пожимает плечами. Дескать, что было, то сплыло.

Экспериментируя, Дымок перенёс руку на правое плечо. Ворон переместился на этот новый насест, устроился там, как в гнезде.

Дымок внезапно ощутил, что вокруг что-то изменилось.

Всё вокруг ненамного, а изменилось.

• 02 •

Дымок вошёл прямо в ловушку, терпеливо дождался, пока она сомкнётся вокруг него, не уставая вежливо притворяться, будто ничего не замечает. Он делал вид, что смотрит на колонию в пятой точке Лагранжа.

Искусственная звезда Л-5 сверкала в ночном небе, подобная драгоценному украшению тонкой работы, на высоте градусов сорока над горизонтом. Около десяти секунд её можно было видеть сквозь прореху в облаках, после чего мгла сомкнулась снова. Дымок задумался, достигла ли Война уже Колонии, расположенной на полпути к Луне, и если да, то остались ли там ещё живые.

Ворон резко напрягся и издал карканье, переведённое Дымком как Новый хозяин, береги свою жопу! Трое мужчин вышли из теней с трёх сторон и окружили его. Ворон встопорщил оперение. Он шепнул ему сидеть спокойно, и птичка повиновалась. Такая отзывчивость его порадовала.