Полнолуние

Вдоль стен в беспорядке валялась старая мебель. Стеллажи, когда-то сделанные отцом, едва не рушились под тяжестью всякого утиля, среди которого было почти невозможно отыскать нужный ящик.

Иван испытывал сильное желание бросить канитель с забором и вернуться в дом, но вместо этого тяжело вздохнул и приступил к поискам. Ящик оказался под старым креслом с тремя ножками. Отодвигая его, Платов нарушил хрупкую связь, удерживающую скопление рухляди в состоянии покоя. Упала висевшая на стене коса с заржавевшим лезвием, злобно скрипнул дверцей разбуженный от спячки шифоньер.

Иван поднатужился и вытащил ящик, готовый к тому, чтобы отпрыгнуть в сторону, если какой-нибудь старых из вещей вздумается упасть ему на голову. Обошлось без травм.

Радуясь своему везению, Платов, с ящиком в руках направился к двери и уже выходил во двор, когда увидел корзину. Она лежала в углу сарая. Старая корзина-инвалид без дна и ручки. Раньше Платов не удостоил бы ее вниманием, но с некоторых пор все связанное с корзинами вызывало у инспектора смутную тревогу. Иван поставил ящик на землю и поднял корзину.

Прутик к прутику,Ветка к веточке.Вот моя корзинка,Деточки.

Голос Лозоплетельщика доносился со двора. Платов отшвырнул корзину, выбежал из сарая и осмотрел двор. Старый предсказатель, по своему обыкновению исчез. Может, превратился в порыв ветра, который повалил еще одну доску забора, а может и… не приходил вообще. Лучше бы не приходил. Платов на горьком опыте убедился в том, что появление Лозоплетельщика не сулит ничего хорошего. К ремонту забора приступил в самом скверном настроении и работа, естественно, не заладилась.

Попытка поставить доску на отведенное ей место закончилась плачевно: после первого удара отвалились сразу три доски, а за компанию с ними грохнулся на землю фанерный ящик для почты. Он развалился на две половинки и Иван увидел конверт.

Письмо с официальным штампом вместо обратного адреса было обнаружено с большим опозданием. В этом полугодии Платову чудом удалось увильнуть от принудительной подписки на ведомственную ментовскую газету. А поскольку среди родственников участкового не числилось дураков, согласных потратить на него время и чернила, то почтовый ящик у калитки остался круглым сиротой и не был избалован вниманием Ивана.

Ремонт пришлось отложить на неопределенный срок. Платов аккуратно поставил доски на место и, стараясь не дышать на них, отправился в дом – заниматься обработкой подпорченной дождем корреспонденции.

Для того чтобы разобрать расплывшиеся буквы, участковому пришлось проявить чудеса терпения. Иван силился понять, чего именно хочет от него неведомое учреждение, сидя за тарелкой супа. В итоге на многострадальной бумаге расплылось несколько живописных жирных пятен, но дешифровка текста прошла успешно.

– Гм! – глубокомысленно произнес капитан, теребя свою рыжую шевелюру.

Он поступал так всегда, когда жизнь ставила перед ним трудную задачу и по статистике, в половине случаев, данный способ размышления давал результаты.

Письмо было прислано нотариальной конторой и уведомляло Ивана о том, что он должен вступить в права наследования домом двоюродного деда. Недвижимость, свалившаяся на Платова, как кирпич с крыши, находилась за сотню километров от родной Липовки, но главная странность заключалась в другом. Иван никогда не слышал от родителей о такой седьмой воде на киселе, как двоюродный дед. С чего бы тогда этому самому деду завещать ему дом?

Поразмыслив, капитан пришел к выводу, что из насмешки. Скорее всего, умерший старичок был при жизни большим шутником и решил, что внучок, сломя голову, помчится за наследством, потратится на билеты, а в итоге станет владельцем халупы, годной только на дрова.

– Накось выкуси! – Платов скомкал письмо и снайперски точно зашвырнул его в мусорное ведро.

Исчерпав таким радикальным образом, инцидент с наследством, участковый запер дом и завел свой мотоцикл. Он старался не смотреть на злополучные доски, которые прилаживал с такой тщательностью. То ли от порыва ветра, то ли от температурных расширений они упали и лежали рядышком, как расстрелянные за дезертирство солдаты. Короче, с ведением домашнего хозяйства были большие проблемы. Зато проезжая по Липовке, Иван с удовлетворением отметил, что усилия последних месяцев не прошли бесследно и на участке наблюдается некоторое подобие порядка.

Платов постарался, чтобы все, по ком плакали тюремные шконки, отправились на казенные харчи. Удалось спровадить из Липовки самых ретивых пьянчуг, и теперь воздух в деревне если и не стал кристально чистым, то обрел подобие прозрачности.

Въезжая во двор РОВД, капитан сразу заметил в курилке коллегу-участкового Эдика Сидорина и сразу решил, что тот явился выполнять свой долг по охране правопорядка с большого перепоя. Эдик скорчился на скамейке так, будто его огрели по загривку гантелей, и смотрел на дверь отдела взглядом нашкодившего кота.

– О чем кручинишься, Эд? – доброжелательно поинтересовался Иван. – Похмелиться начальство не отпускает? Так сочини что-нибудь про архисрочное дело на участке и ступай себе с миром в ближайшую пивнушку. Учить тебя что ли?

– Пистолет, – простонал Сидорин, сжимая голову руками так, будто собирался ее раздавить. – Пистолет, Ваня…

– Ага. Застрелиться хочешь? Самое время. Может, даже планерку по такому случаю отменят. Спасибо, друг. Благодарные участковые завалят твою могилу ромашками!

– Пистолет, – опять заныл Эдуард. – С полной обоймой! Понимаешь?

– Как не понять? И сколько же ты вчера выпил, если все другие слова забыл?

– Много! – выдохнул Сидорин, для пущей убедительности обдав Платова мощной волной перегара. – И пистолет потерял!

Иван сел на скамейку и выслушал исповедь, часто прерываемую охами, ахами и непечатными лирическими отступлениями.

Передряга, в которую попал Эдуард, была более чем серьезной. Как только о потере пистолета станет известно, на ноги будет поднят весь отдел. Даже в том случае, если табельное оружие найдут, Сидорину грозило позорное увольнение без выходного пособия.

– Хоть помнишь, где квасил?

Сидорин помнил и выдал такой длинный перечень злачных мест, что у Платова захватило дух.

– Искал?

– Где только можно было! Носом землю рыл! Нет пистолета и баста! Пойду сдаваться. Как думаешь, просто прогонят или в обезьянник посадят?

Платов представил кулачищи своего прямого начальника подполковника Ляшенко и уверенно заявил:

– Еще и отлупят! Если жизнь дорога, лучше в отдел не суйся!

– Что делать?! – произнес Эдик с такой патетикой, что выступай он на сцене, зал бы взорвался бурными аплодисментами.