Полный цикл жизни

Стагнация, как и все другие антитезы, является признаком потенциально главной патологии на данном этапе, и, следовательно, она приводит к некоторой регрессии в предшествующие конфликты. Вместе с тем необходимо понять ее природу именно на стадии, на которой она обнаруживает себя. Особенно важно это сегодня, когда сексуальная фрустрация признана крайне патогенной, при том, что генеративная фрустрация, в свете доминирующего технологического этоса контроля рождаемости, остается, как правило, нераспознанной. Сублимация, даже в самом широком ее смысле, является наилучшим использованием фрустрированной энергии. Таким образом, сегодня, как мы сказали, новый генеративный этос требует более универсальных форм выражения заботы, связанной с качественным улучшением жизни всех детей. Такая новая форма любви, caritas, позволит развитым странам предложить развивающимся, помимо контрацептивов и упаковок с едой, некую коллективную гарантию возможности жизненно важного развития, а также выживания каждого рожденного ребенка.

Но здесь я должен сказать и о других феноменах, характерных для каждой стадии, которые имеют судьбоносные последствия для коллективной жизни и для выживания человечества в целом. Если забота (как и все названные силы) есть выражение жизненного симпатического вектора, заряженного большим количеством инстинктуальной энергии, то должна существовать и противоположная ей тенденция. Такой тенденцией для старости мы называли презрение; на стадии генеративности это реджективность (отторжение); то есть нежелание включать определенных людей или группы в круг генеративной заинтересованности – человеку нет до них дела, они его не заботят. Безусловно, есть определенная логика в том, что человек тщательно (инстинктуально) отбирает тех, кто может стать самым «знакомым» или «близким», о ком он будет (инстинктивно) заботиться. Действительно, нельзя стать генеративным и проявлять заботу, не будучи разборчивым до некоторой точки неприятия. Именно по этой причине этика, закон, знание должны определять приемлемую меру неприятия для любой группы индивидов, даже если религиозные и идеологические системы верований должны стоять на защите универсальных принципов заботы о более широких сегментах общества. Именно в этом находят свое выражение такие духовные концепции, как всеобщая любовь (caritas) поддерживающая умножающиеся формы заботы.

Примечательно, что этой форме любви приходится пребывать в состоянии неопределенности в том смысле, что неприязнь имеет возможность выразить себя во внутрисемейной и общинной жизни в форме более или менее рационализированного и более или менее жестокого подавления всего, что не соответствует неким назначенным целям выживания и совершенствования. Такая неприязнь выражается в форме физического или морального насилия в отношении детей или моралистской предвзятости по отношению к другим членам семьи или сообщества. И конечно же, неприятие может проявиться в отношении всех представителей других народов. (В задачи диагностических исследований входит выявление того, каким образом некоторые из юных пациентов становятся объектами неприятия со стороны не только «отвергающей матери», но и различных возрастных групп.) Периодически такое неприятие воплощается в коллективных формах – например, во время войн против (зачастую соседних) общностей, которые неоднократно представлялись угрозой собственной общности, войн, которые ведутся не только по причине территориальных конфликтов или во имя передела рынков, но из-за представляющихся опасными отличий – причем противоборствующая сторона вполне разделяет это чувство. Конфликт между генеративностью и неприятием, таким образом, является тем онтогенетическим якорем универсальной человеческой предрасположенности, которую называют псевдовидообразованием. Конрад Лоренц переводит этот термин на немецкий как Quasi-Artenhildung (1973); им обозначена убежденность (и основанные на ней импульсы и действия) в том, что иной тип или иная группа лиц по природе своей, в результате истории или по божественной воле является отличным от тебя видом – опасным для всего человечества [7] . Это главная дилемма человеческой природы— псевдовидообразование может выявить истинные преданность и героизм, сотрудничество и изобретательность и одновременно спровоцировать различные группы людей на непрекращающиеся войны и разрушения. Проблема неприятия может иметь далеко идущие последствия для выживания человеческих общностей, как и для психосоциального развития каждого индивидуума. Там, где неприятие блокируется, может сформироваться самоотрицание, неприятие собственного «я».

7

Слово «псевдо» в своем естественнонаучном значении не означает «умышленно ложный». Скорее оно предполагает претенциозную, общечеловеческую тенденцию к созданию более или менее игровых форм, придающих собственному виду яркий уникальный характер, запечатленный в истории и в мире, – при этом эта потенциально творческая тенденция может доходить до опаснейших крайностей.

Как мы обещали, каждой из стадий должна быть приписана ее специфическая форма ритуализации. Взрослый индивидуум должен быть готов к тому, чтобы стать божественной моделью для следующего поколения, судьей всего злого и транслятором в будущее идеалов и ценностей. Поэтому взрослые должны ритуализировать свою роль ритуализаторов. С древности существуют потребность и обычаи участия в ритуалах, которые символически санкционируют и закрепляют эту роль. Весь взрослый элемент ритуализации мы называем генеративным. Он включает в себя такие вспомогательные ритуализации, как родительская и дидактическая, продуктивная и исправительная.

Ритуальность, потенциально пронизывающая всю взрослую жизнь, таит в себе опасность авторитаризма – невеликодушное и неэффективное использование власти для регламентации экономической и семейной жизни. Истинная же генеративность подразумевает умеренность и истинную авторитетность. Зрелость взрослого берет начало в периоде ранней молодости, которая в психосексуальном отношении зависит от постподростковой генитальной взаимности как от либидинальной модели истинной интимности. После опасно длительного периода, предшествующего зрелости человека, эта встреча тел и темпераментов проходит проверку. Подростковый поиск чувства идентичности подготавливает стремление молодых людей к взаимопроникновению их идентичностей во взаимной интимности с теми, кто в работе, сексуальных отношениях, дружбе способен их дополнить. Молодые люди, выходя из свойственного подростковому периоду поиска идентичности, могут стремиться соединить свою автономную индивидуальность с чужой во взаимной близости и делиться этим с людьми, способными к взаимному дополнению в работе, сексуальности и дружбе.

Человек может быть «влюблен» или состоять в интимных отношениях, но интимность на этой стадии – это способность связать себя конкретными обязательствами, и она может потребовать серьезных жертв или компромиссов.

Психосоциальная антитеза интимности – это изоляция, страх остаться одиноким и «непризнанным», что является мощной предпосылкой к мистической ритуализации теперь уже генитально-зрелого опыта «я – ты», такого же, каким отмечено самое начало существования любого индивидуума. Чувство же изоляции потенциально является основной патологией ранних этапов зрелого возраста. Существуют привязанности, которые приводят к изоляции a deux, защищающие обоих партнеров от необходимости решать очередную критическую задачу развития, – речь идет о способности породить новое. Но самая большая опасность, связанная с изоляцией, это регрессивное и враждебное переживание конфликта идентичности и, в случае готовности к такой регрессии, фиксация на раннем конфликте с главным «Другим». Это может стать причиной «пограничной» патологии. Из разрешенного противопоставления интимности и изоляции рождается любовь, зрелая взаимная преданность, обещающая разрешить антагонизм, заключенный в разделении функций. Антагонистической силой к интимности и любви двух людей в первой стадии взрослости является исключительность, которая, конечно же, по своей форме и функциям близка к реджективности, возникающей в более позднем взрослом периоде. В некоторой степени отвержение является необходимым качеством интимности, каким неприятие является для генеративности; тем не менее и то и другое может превратиться в разрушительную или саморазрушающую силу. Потому что неспособность отвергнуть или исключить что-либо в принципе может привести к чрезмерному самоотрицанию и, так сказать, самоисключению (или стать их результатом).

Интимность и генеративность очевидным образом тесно связаны, однако интимность должна первой найти форму аффилированной ритуализации, которая закрепляла бы способ внутригруппового существования, часто охватывающий экстремально специфические формы поведения и речевой коммуникации. Потому что интимность призвана сохранять трудноуловимую, но при этом всепронизывающую энергию психосоциальной эволюции, энергию общественного и индивидуального образа действий, который придает и одновременно требует уверенности в коллективных паттернах жизни, гарантирует сохранение некоторой индивидуальной идентичности даже при совместной интимности, а также вплетает в образ жизни солидарность и общую приверженность тому или иному способу производства. Таковы, по крайней мере, высокие цели, к которым устремлено развитие на этой стадии. Но затем наступает этап, когда личности с очень разным жизненным опытом должны сплавить в единую массу свои способы проживания и создать новую среду для самих себя и своего потомства: среду, отражающую (постепенную или радикальную) перемену в устоях и сдвиг в доминантных паттернах идентичности, произошедший в результате исторических изменений.

Элитизм – ритуальность, представляющая собой скорее непродуктивную карикатуру на ритуализацию ранней взрослости. Он культивирует образование всякого рода групп и кланов, вызванное скорее снобизмом, чем полноценным стилем жизни.

Подростковый возраст и школьный возраст

Вернемся еще на пару шагов назад: надежность обязательств, которые принимает на себя человек на первом этапе взрослости, в значительной степени зависит от результата подростковой борьбы за идентичность. С эпигенетической точки зрения, безусловно, никто не может «знать» точно, кем он или она «является», до того как будут встречены и проверены потенциальные партнеры по работе и любви. Тем не менее базовые паттерны идентичности уже могут появиться из (1) избирательного подкрепления и отвержения индивидуальных идентификаций детства и (2) способа, которым социальный процесс, внутри которого живет человек, призн^ает его как личность, которая должна была стать такой, какой она стала, и которой в этом ее качестве можно доверять. В свою очередь сообщество ощущает, что индивидуум его признает и хочет быть признаным этим сообществом. Однако по той же причине общество может признать, что категорически отвергнуто индивидуумом, который, вероятно, не озабочен тем, чтобы быть принимаемым, и в этом случае общество, не вникнув, приговаривает тех многих, чьи злополучные попытки поиска общности (например, через членство в банде) оно не может понять или принять.

Антитезой идентичности является смешение ролей, очевидно нормативный и необходимый опыт, который тем не менее может сформировать базовое нарушение, усиливающее патологическую регрессию или усиливаемое ею.

Каким образом психосоциальная концепция идентичности связана с базовой концепцией индивидуальной психологии, концепцией «я»? Как уже говорилось, всепронизывающее чувство идентичности постепенно гармонизирует множество меняющихся образов «я», формировавшихся в детстве (которые в подростковый период могли возродиться), и ролевые возможности, открывающиеся перед молодыми людьми, с помощью которых можно выбрать и принять на себя обязательства. С другой стороны, устойчивое осознание собственного «я» невозможно без постоянного ощущения сознательного «я», которое является сверхъестественным центром существования – экзистенциальной идентичности, которая (о чем мы говорили, обсуждая стадию старости) у «последней черты» должна выходить за рамки психосоциального. Таким образом, подростковый возраст заключает в себе чуткое, хотя и короткое чувство существования, а иногда также страстного интереса к различным идеологическим ценностям – религиозным, политическим, интеллектуальным, – иногда в том числе к идеологии приспособления к современным паттернам реализации и успеха. В этом случае потрясения, характеризующие подростковый период в другие времена, странным образом отсутствуют, и тогда подростковый период становится гаванью для экзистенциальной озабоченности, которая «приличествует» старости.

Специфическая сила, возникающая в подростково-юношеский период – а именно верность, – теснейшим образом связана с младенческим доверием и зрелой верой. Она передает потребность в руководстве, роли, переходящей от родительских персон к наставникам и лидерам, и поэтому легко соглашается с идеологическим посредничеством – будь то идеология, замаскированная в «образе жизни» или агрессивно-явная. Антитеза верности – отказ от роли: активное и селективное стремление, отделяющее роли и ценности, которые представляются эффективными для формирования идентичности, от тех, которым необходимо сопротивляться и с которыми нужно бороться как с чуждыми своему «я». Отрицание роли может принимать формы неуверенности в себе, выраженной в некоторой заторможенности и слабости отношения к любому потенциалу идентичности, или же форму систематического неповиновения. Это последнее есть искаженное предпочтение негативной идентичности (всегда присутствующей одновременно с положительной); это комбинация социально неприемлемых и тем не менее с упорством демонстрируемых элементов идентичности. Если социальной среде не удастся предложить индивидууму убедительные альтернативы, это может привести к его внезапной и даже пограничной регрессии, к конфликтам раннего переживания чувства «я», к отчаянной попытке «родиться вновь».

Давайте еще раз вспомним, что формирование идентичности невозможно без некоторого ролевого отвержения, особенно тогда, когда доступные роли угрожают синтезу потенциальной идентичности молодого человека. Отвержение роли в этом случае помогает определить границы идентичности и порождает по меньшей мере эксперименты с преданностью, которая затем может быть подтверждена и трансформирована в длительные привязанности через ритуализацию или ритуалы. Отказ от какой-либо роли также важен для социетальных процессов, поскольку непрерывная реадаптация к меняющимся обстоятельствам не может осуществляться без помощи преданных повстанцев, которые отказываются «приспосабливаться» к «условиям» и культивируют протест для обновления целостности ритуализации, без которой психосоциальная эволюция была бы обречена.