Полоса точного приземления

–  Что ж, хотите сказать, мы сегодня так уж здорово работаем?

–  Нет, не хочу. Но и такую точку зрения, что, мол, раньше все было лучше, не понимаю… И еще: помню что почем - какими средствами ваш порядок достигался. Двадцать минут опоздания - под суд! И перейти на другую работу не моги… Не говоря уж о других, назовем их так, приметах времени…

–  А что ж хорошего - на работу опаздывать? Или с места на место за длинным рублем летать?

–  Ну, положим, особенно длинные рубли тогда найти было трудно. Да и цена им была никакая… Я о другом. О средствах.

–  Знаете, говорят: цель оправдывает средства!
– улыбнулся бухгалтер.

–  Это иезуиты говорили. Они нам не учителя. Для меня, с вашего разрешения, убедительнее другая цитата. Не ручаюсь, что слово в слово, но смысл такой: цель, для достижения которой нужны неправые средства, не есть правая цель.

–  Кто же это так сказал?
– поинтересовался тесть Труханова.

Но не успел Федько ответить, как его опередила хозяйка дома:

–  Маркс.

«Эге!
– подумал Степан.
– Да у тебя, матушка, оказывается, не только пуфики да салфеточки в голове!» Но хозяйка тут же вернулась к выполнению своих, прямых функций:

–  Кушайте, кушайте! Марат Семеныч, попробуйте холодца. Папа, передайте Марату Семеновичу холодец. Степан Николаевич, возьмите еще салата…

–  Все равно, - упрямо повторил тесть Труханова.
– Чтоб заставить людей работать, нужно… - и он, крепко сжав кулак, показал, как именно следует обращаться с людьми, дабы они трудились исправно.
– Иначе ничего не получится. Не будет порядка.

–  Почему же? Есть и другие способы, - спокойно возразил Федько.

–  Какие это другие? Агитация?

–  Всякие. И агитация, между прочим, тоже, если умная. Но только не палка! С этим делом - хватит. Устали.

–  А без этого, - старик снова показал кулак, - ничего не получится. Не вылезем.

–  Да вы, я вижу, пессимист, - усмехнулся Литвинов.

–  А пессимистом быть совсем неплохо, - заметил бухгалтер.
– Ему живется легче, чем оптимисту. Спокойнее. С чего я взял? Извольте. Оптимист считает, что, когда все хорошо, это - норма, так оно и должно быть. А когда плохо - безобразие, возмутительное отклонение от нормы. Поэтому, когда все хорошо, он это воспринимает без особых восторгов: а как же, мол, иначе! Если же случается что-нибудь плохое, страшно расстраивается. Ну а пессимист, наоборот, считает, что плохое - норма, и относится, следовательно, к нему спокойно, без паники, а хорошее - подарок судьбы, счастливая выпадающая точка, и всячески по этому поводу радуется. Вот и получается, что оптимист живет то в серых буднях, то в неприятностях, а пессимист - то в серых буднях, то в радостях. Кому лучше? В среднем?

–  Есть же все-таки и объективные оценки. Во всем. Независимо от того, кто как что воспринимает, - не принял выслушанную концепцию летчик, обладатель пышной шевелюры.

–  Наверное, есть, - пожал плечами бухгалтер.
– Но мне это безразлично. Для меня, да и для вас, наверное, жизнь такова, какой мы ее ощущаем.

–  Э-э, да вы, оказывается, субъективный идеалист, - дал высказываниям бухгалтера принципиальную оценку Труханов.
– Вроде епископа Беркли. Будем вас за это прорабатывать.

–  Будем, будем обязательно!
– радостно поддержал Труханова бритоголовый летчик.
– Что-что, а эту работу - прорабатывать - мы любим!..

В одиннадцатом часу, когда все обязательные здравицы - за каждого из дорогих гостей («Цвет нашей корпорации»), за процветание сего гостеприимного дома, за хозяйку («Очаровательными руками которой изготовлены эти райские яства») - были провозглашены и активно поддержаны, Федько и Литвинов извинились («Завтра - работать»), поблагодарили хозяев и откланялись. Предложение Труханова подбросить их до гостиницы на машине отклонили:

–  Спасибо, не стоит. Рядом же. И нам пройтись на сон грядущий - одно удовольствие.

Идти по морозцу было действительно хорошо. Миновав строй неотличимых друг от друга пятиэтажек («Это надо же было так назвать - соцгород! Интересно представляют себе строители социализм», - заметил Федько), друзья вышли на широкое асфальтированное шоссе, тускло освещенное фонарями, мертвенный свет которых почему-то называется дневным. В одну сторону шоссе вело к заводу, в другую - к городу, куда Федько с Литвиновым и направились.

–  Ох, консервативен человек!
– вздохнул, вспомнив недавний спор, Федько.

–  А эта Таисия не так проста, как кажется, - сказал Литвинов.
– Как она: высунулась - и сразу снова за свои вышивочки да салфеточки спряталась… А оказывается, даже, видишь ты, Маркса читала!

–  Не ручаюсь. Скорее, просто эту фразу где-то слышала, - усомнился Федько.

–  Даже если слышала, то запомнила. А главное, оценила!.. Вот тебе и фифа!.. Нет, что ни говори, а получается, что дурной вкус - грех не самый смертный.

–  Дурной вкус? А что это такое - дурной вкус? Не такой, как у тебя?
– улыбнулся Степан.

–  Конечно, - согласился Марат.
– Если о вкусах, то других критериев нет…

–  А как ты думаешь, - спросил Литвинов.
– Неужели в сферах власть предержащих не знали, какую машину тут на самом деле отгрохали как модификацию?

–  Вряд ли не знали. Не могли не знать. Каналов информации хватает.

–  А почему не пресекли?
– допытывался Марат.

–  Не знаю, не задумывался. А по-твоему, почему?

–  Главное, конечно, что такая машина действительно нужна. Серийная пока не устарела, но вот-вот устареет; зачем этого ждать. И раз заявлена модификация, значит, от старой машины побольше возьмут. Тоже полезно… Но это все - от головы. А я думаю, было что-то еще и от души… Правда, Степа, я думаю, затея с этой модификацией вызвала наверху симпатию. Просто по-человечески вызвала… Ведь у нас сколько оптимизма! Прямо беда. Попробуй заставить любого директора что-нибудь на себя сверх плана взять. Или в новое дело влезть. Это же приходится прессом вдавливать. Если только не для космоса или для ВДНХ… Послушай нашего Генерального или Кречетова… У них этот оптимизм вот где, - Марат потрогал рукой затылок, - сидит. Между прочим, я вавиловской фирме сто грехов могу за это простить: сами на трудное задание напросились, по своей инициативе, никто их, вроде, и не просил… Вот и здешний завод - сам на себя мороку нагнал и ответственность. Ведь, представь, случись, что модификация не получится, не даст расчетных данных, тогда ведь всех заводских лидеров - за ушко да на солнышко! Сразу, будь спокоен, вспомнят, что эта модификация - не модификация. А они этого не убоялись. Молодцы, Вызывают симпатию.

–  У тебя или у высшего начальства?

–  Знаешь, Степа, я думаю: у нас обоих…

Зафиксировав этот, далеко не частый в его биографии случай полного совпадения собственных эмоций с эмоциями вышестоящих лиц, Литвинов умолк.

Свернув с серебристо заиндевевшего бульвара на главную улицу города, друзья увидели на темном - спать здесь ложились рано - здании гостиницы неоновую надпись: «ЮОСЬ», что, с учетом негорящих букв, надлежало понимать как «Юность».

–  Вот мы и вернулись в свою юность, Степа, - сказал Марат.