Полозов. Мертвый сезон. Том 2

Вот только всё равно поведанное Суворовым звучало весьма бредово, чтобы на полном серьёзе разрабатывать эту версию.

Всем давно известно, что любой дух, даже будучи самым порядочным человеком при жизни, после того, как попадал на другую сторону бытия, необратимо изменялся, полностью лишаясь качеств, которые отличали человека от потусторонней сущности.

Сострадание, доброта, самопожертвование, любовь…

Всё это навсегда исчезало.

Оставалась лишь злоба, ненависть, голод и все те качества, которые теперь были больше присущи безжалостному кровожадному зверю. Очень умному, подлому, обладающему людским извращенным интеллектом зверю.

И если подобное существо и могло зачем-то попытаться передать часть своих знаний трёхлетнему ребёнку, то только под присмотром сильного и опытного мистика, который не только смог бы сдержать ярость духа, но и растолковать «ученице» то, что пытался на пальцах донести подобный «наставник». В идеале, необходимо ещё присутствие менталиста, который подстроит систему обучения, учитывая возраст и способности обучаемого.

Почему нужно растолковывать на пальцах? Да потому, что после ухода за кромку ни один маг больше не может обращаться к той силе, которой владел при жизни. Ни один, даже самый могущественный. Ни к какой силе, даже к родовой.

А рассказывать на словах, без какой-либо демонстрации или ученических плетений и связок, можно разве что строение самых простейших конструктов, но никак не доносить тот уровень, что по словам Суворова, которому Полозов доверял безоговорочно, продемонстрировала девушка. Но касалось это обучаемых, которые уже обладали какими-либо знаниями, но никак не ребёнка, который не умеет ни считать ни писать.

Ещё на заре своей карьеры князю как-то довелось ознакомиться с личными делами выдающихся магов империи, на которых до сих пор значился гриф «совершенно секретно». И прочёл он там много чего полезного, жуткого и невероятного, от чего даже его тогда пробрала дрожь, когда князь воочию представлял все эпизоды там описываемые.

— Я заранее прошу прощения, — Полозов-старший нервно помассировал виски, прикрыв глаза, которые ни с того ни с сего начали болеть, будто в них кто-то швырнул добрую пригоршню песка. — Ты же понимаешь, что такого просто не может быть? Слишком это всё невероятно. Даже если допустить, что девушку обучали… Постой, дай договорю, — поспешил произнести князь, видя, что Суворов что-то хочет ему возразить. — Так вот, по самым скромным моим прикидками, девушке сейчас от девятнадцати до двадцати трёх лет, если я до сих пор не разучился определять возраст навскидку. Это означает, что её начали обучать в период от одного до трёх лет? Ты вообще что-нибудь понимаешь? Как такое возможно?

— Понимаю, — угрюмо произнёс граф. — Но даже несмотря на это, я буду продолжать утверждать, что её учила либо та, о ком я думаю, либо кто-то из её учеников. Это может показаться откровенным бредом, но подобными связками и группами ментальных блоков с заслонами, которыми налегке пользуется твоя «нежданная находка», сейчас не оперирует никто. Никто, понимаешь? Даже я, Захар! А у меня, на минуточку, высший ранг и практически подготовленный прорыв на пятую ступень! — воскликнул он. — Нет уже этой школы подготовки подобных специалистов. И со всем своим опытом я просто не смогу повторить того, что сотворила эта пигалица, прости Господи! Уму непостижимо! Князь, мы просто обязаны её найти, слышишь? И на это нужно бросить все наши силы!

— Скажи, а ты так можешь? — тихо произнёс князь. — Я имею в виду, ты сможешь заставить человека сделать что-либо подобное тому, что мы только с тобой наблюдали?

Несколько секунд граф Суворов молчал, после чего так же тихо ответил:

— Могу, Захар. Вот только не делал я такого никогда. Во-первых, сил на это требуется просто прорва. Это — раз. Нерационально заставлять жертву делать то, к чему она не склонна. Это как против ветра, прости, мочиться. А второе — это мерзко. Не принято так у нас. Свои же будут с презрением относиться. Нельзя так…

То, как умер Сазонов, произвело на Полозова сильное впечатление, хотя он за свою непростую жизнь успел повидать и не такое. Но откушенный язык Сазонова, который бедолага пытался ещё пережёвывать, пока давился собственной кровью… К этому Полозов был не готов, как впрочем и граф Суворов, которого при виде этого всего тоже неслабо передёрнуло.

Причём, Василий уверенно сказал, что данный факт самоубийства не являлся случайностью, типа помутнения разума задержанного и его самостоятельного решения уйти из жизни подобным способом. Это была тщательно выверенная ментальная установка на самоуничтожение после выполнения определённой задачи или по прошествии некоего периода времени, которую жертва выполнила повинуясь воле своего палача. Выполнила без сбоев.

Одно это, по законам империи, уже тянуло, минимум, на смертную казнь, невзирая на титулы, табели и ранги.

Полозову оставалось только бессильно скрипнуть зубами, понимая, что казавшаяся простой ситуация, после слов графа Суворова моментально приобрела имперский масштаб.

И эта проблема являлась сейчас личной проблемой Полозова, поскольку дела такого рода лежали в прямой зоне ответственности Тайного Приказа Его Императорского Величества. В его прямой зоне.

Более того, сейчас Полозов, по-хорошему, должен был лететь на всех парах в сторону вокзала, чтобы немедленно оказаться в столице, попасть на личный доклад к государю и доложить ему информацию из первых уст.

— Что думаешь делать? — нейтрально поинтересовался князь у друга. — Разумеется, я не могу тебе приказать, но с некоторых пор это дело, помимо того, что оно уже попадает под юрисдикцию моего ведомства, является моим личным. Внутренним, родовым, если можно так выразиться. На моего сына было совершено покушение с целью подставить не только его, но и с помощью этого — меня и род Полозовых. Не сомневаюсь, что пройди всё так, как задумали неизвестные, это дело бы моментально получило максимальный резонанс, очернив меня не только в глазах Тайного Приказа, но и в государевых. Ты прекрасно знаешь, что у меня нет намерений своими действиями как-то вредить престолу, в чём я тебя могу заверить…

— Захар Андреевич, — нахмурился Суворов, решительно перебив князя. — А давай ты, прежде чем меня обидеть своей следующей фразой, хорошенько подумаешь, хорошо? Сколько мы с тобой знакомы уже, не забыл? Я не посмотрю на то, что ты князь, да ещё и сиятельный, — привстал он со своего места. — Рука у меня тяжёлая, ты помнишь! Вдарю по зубам так, что мигом со стула слетишь. Ты мне что, козья морда твоя сиятельная, клясться здесь удумал?

— Прекрати, Вась, — устало, но с видимым облегчением, вздохнул Полозов-старший. — Сам же всё понимаешь. Ты тоже находишься на службе, как и я. Не мне тебе объяснять, как оно бывает.

— Я-то понимаю, — проворчал Суворов. — А вот ты похоже не до конца. Скажи, хоть раз такое было, чтобы я тебе палки в колеса ставил или поперёк твоих дел ходил? Хоть один раз… Было? — он требовательно подался вперёд.

— Не было.

— И не будет! — громыхнул голос Суворова. От, казалось, несильного хлопка по столешнице, графин с водой подскочил на добрую пядь, но каким-то образом не упал набок, пролившись, а приземлился практически на то же самое место. — Свои дела по Приказу ты всегда решал сам. Я могу только помочь, чем скажешь. Моё дело — сказать, твоё — думать. Вот и думай, Полозов. Крепко думай, раз так уже получилось. Всем прекрасно известно, что лучше тебя никто ничего не придумает! А о том, что я сказал — забудь. Не было такого, в чём я могу любому поклясться. Ошибся я, с кем не бывает? — сделав недоуменное лицо, граф пожал плечами. — Похожий почерк — это не идентичный. Да и не совсем похоже, уже сейчас вижу. Погорячился я с этими выводами мистическими. Старею, видимо.