Полтава

Меншиков первый захохотал, утирая лицо париком. Успел сказать своё «хампа-рампа», будто бы услышанное в Польше, но непонятное присутствующим. Светлейшему известно, когда следует смеяться. Однако он доволен: в Ромнах — королевская казна...

Гетман Скоропадский тоже забыл про сон. Посмеивался в длинный ус. Повеселели и генералы. Даже Шереметев, всегда сердитый, улыбался краешком губ. Следуя царскому приглашению, снова начали говорить по очереди...

Царь радовался вместе с генералами. Однако было достаточно и забот, известных лишь ему: есть донесение посла Толстого, что сторонники Лещинского упорно подталкивают турок на войну с Россией. Если Карл добьётся явного успеха — султан перестанет колебаться. Что ему тридцатилетний мир... А появись на Украине турецкая армия вместе с крымчаками — что запоют запорожцы? Взяли жалованье, а помощи нет. Рассуждая об опасностях, как не вспомнить о давнем совете Мазепы? Сидели бы, дескать, на Днепре в фортециях царские полки — что тогда опасаться поражения от шведов? Да можно ли было ставить полки на Днепре? Тогда бы вся Сечь двинулась на Дон, на помощь Булавину! Значит, и тогда уже лукавил Мазепа?

О «южных» заботах царь не заикнулся перед генералами. Не мешал тщательно обдумывать, как объехать на кривой кобыле шведского короля. А ещё соображал, кого послать с войском к Полтаве. Кто при деле, а у кого нет должных заслуг. Выбор, однако, падал на кавалериста генерала Волконского.

9

В начале декабря к Полтаве со стороны Диканьки уже приближался генерал князь Волконский с Ингерманландским полком. За солдатскими колоннами по мёрзлой земле тарахтели колёса телег, на которых лежали в соломе захваченные в Батурине пушки, большей частью чугунные, тёмные, но некоторые и медные, посветлее.

Войско остановилось возле Крестовоздвиженского монастыря, на высокой горе.

Несколько верховых офицеров с кавалерийским эскортом отделились от войска и во весь дух помчались к крепости.

Князь осматривал пушки, словно собирался отдавать приказ палить немедленно. Офицеры неотрывно следили за ним. Поднесли подзорную трубу и положили её на плечо огромного кавалериста с кривыми ногами. Генерал сдвинул трубки — в стёклышках прорезались высокие валы, башни, ворота. Посланные офицеры, наверно, уже за ними — страшного не предвидится.

Стоя на почтительном расстоянии, монастырские монахи в несколько голосов напомнили, что из Полтавы давно удрали полковой писарь, сотник Зеленейский, полковников зять Герцык, а с ними много зажиточных казаков. Сейчас, наверно, возле Мазепы, не иначе. Но полковник на месте. Царское войско встретят любезно.

— Любезно?

— Да, ваше превосходительство!

Князь имел приказ действовать без пролития крови. Да ещё стараться, чтобы о подходе царского войска как можно позже узнали запорожцы.

— Любезно? — переспросил ещё раз.

Монахи молча перекрестились.

Спустя какое-то время в трубу стало видно, как из ворот крепости выскакивают всадники. Среди них князь еле различил своих офицеров — так плотно окружены они полтавцами. На гору вылетел молоденький казак, предупредил:

— Ваше превосходительство! Навстречу едет полковник Левенец!

Ингерманландский полк начал спускаться вниз, и князь вскоре отдал Левенцу бумагу, составленную царём для всего полтавского люда.

— Сейчас оглашу. Вслух... Да... Да...

Левенец прочитал для всех присутствующих, шевеля усами и напрягаясь при каждом слове круглым телом. Князь внимательно следил за ним, опасаясь козней. Следил и за полтавскими казаками. А они смотрели действительно любезно. По тому, как предупредительно и открыто поведал Левенец о ночном отъезде из города адгерентов Мазепы, князь сделал вывод, что полковник рад прибытию царских войск. Значит, не стоит ждать от него козней. Довольны и полтавцы.

— Милости просим, ваше превосходительство!

Через час солдаты вступили в город. Они разместились во дворах обывателей.

На следующий день генерал лично осмотрел укрепления — валы везде в плохом состоянии. Он сразу же приказал их подсыпать — и казакам, и мещанам, и своим солдатам. Ещё велел незамедлительно втаскивать наверх привезённые пушки. В Полтаве своих пушек восемь штук — вместе с той, которая при полковничьем доме на воротах. Город вроде и не очень опасался врагов. Со всех сторон было кому его защищать. Ещё через несколько дней пушки стояли над всеми пятью воротами и на валах, где легче приблизиться врагам.

— Полтава встретит гостей огнём! — засмеялся Волконский, а Левенец поддержал:

— Непременно! Теперь снова будем служить хозяину!

После этого стало легче на сердце не только у генерала, который ежедневно отправлял царю письма, но и у всех полтавцев. Левенец с высоты валов видел, что даже отчаянные гуляки — Охрим и Микита, которых стоило взять под секвестр, если бы не такие времена, — и те неустанно ходят подсыпать укрепления, — они вроде забыли, что именно по их наущениям гультяйский люд громил дворы значных старшин.

Левенец внимательно присматривался к царскому генералу, разгадывая, какие инструкции дал царь относительно полтавского полковника: оставить ли на месте или же взять под секвестр за неосторожные слова? Всё известно царю, да... Но пусть уж делается что угодно, зато от хлопской руки теперь не погибнешь — полковник не опасался хоть этого.

10

Белая полоска снега пересекала блестящий пол. Другая — на столе с вызолоченными краями и с розовыми личиками амуров. Взяв золотой канделябр, король поднёс его поближе к искрящемуся снегу, рассмотрел и пожалел, что генералы не видят говорящие за себя полосы в его спальне. Их даже не видала Тереза — отослал её в полночь...

Граф Пипер и генералы пробуют нашёптывать, будто морозы вредят солдатам, а черкасы от холода становятся ещё злее, и против них необходимо выставлять усиленные караулы... Да зачем слушать нашёптывания? Пусть бы посмотрели, боится ли холода король! Генералы пробуют возражать: напрасно гибнут участники походов по землям Дании, Польши, Саксонии! Солдат называют поимённо. Того не стоит слушать.

Король рывком выскочил из-под одеяла, хранящего запахи парижских парфюмов, как и густые волосы Терезы. Напяливая на ноги задубевшие ботфорты с бесконечными голенищами, остерегался задеть ими белую полосу — камердинеры, знал, не сметут снег, он растает лишь от тепла...

Камердинеры действительно восхищённо смотрели на красноречивые доказательства выносливости короля. Смотрел и секретарь Олаф Гермелин. О них следует сделать записи в своих книжках Нордбергу и Адлерфельду.

Король, как всегда, легко одетый, очутился во дворе.

Предупредительный Мазепа недавно подарил ему шубу. Она влезла под суконный кафтан. Такие тёплые меха под жупанами у черкасов. Но через секретаря Гермелина дошли смешки молодых офицеров: король растолстел на черкасских обедах! Не торопится в Москву! Шубы под кафтаном уже нет... А генералы, офицеры, даже некоторые солдаты носят меха.