Полуденные песни тритонов [книга меморуингов]

Потом, правда, гимнастерку сменили на пиджак

Но легче не стало, они все равно пытались меня достать, уроды!

А мне всегда хотелось одного:

ЧТОБЫ МЕНЯ ОСТАВИЛИ В ПОКОЕ!

Не приставали, не дрючили, не промывали мне мозги.

Не говорили, что надо быть, как все.

Я не понимал этого: как так, быть, как все? Все — это все, я — это я, сейчас все это кажется смешным, но тогда мне было не весело.

Сейчас, впрочем, тоже не весело, но хотя бы можно все свалить на матрицу.

Между прочим, на днях она мне звонила. Ночью. Я уже лег спать, все в доме — тоже, даже египетский кот по имени Усама бен Ладен. Кот обычно засыпает позже всех, потому что ночью он пытается достать собаку породы далматин по имени сэр Мартин. Днем достать пса невозможно — тот намного больше и сильнее. Зато ночью это реально, надо выждать момент, когда пес уже спит, подкрасться к креслу и дать ему лапой в нос — все, как и положено настоящему террористу. Мартин тупо просыпается, мотает головой, пытается заснуть снова. Усама тихо пересиживает этот момент где–нибудь под диваном, а потом рискует повторить, как правило, это заканчивается для него плохо, но все равно лучше, чем днем.

Так вот, даже кот уже уснул, и тут раздался звонок.

Я взял трубку и услышал, что в ней играет музыка.

— Алло! — сказал я.

Мне никто не ответил, тогда я положил ее на аппарат и пошел смотреть почту.

У меня сильная интернетозависимость, я постоянно смотрю почту — вдруг кто–нибудь что–нибудь напишет.

Иногда пишут, но тогда была лишь реклама.

Спам с дурацкой темой: «Встречайте матрицу»!

Я удалил его, не читая, вышел из сети и услышал очередной телефонный звонок.

В трубке опять играла та же музыка. Я в сердцах выдернул шнур из розетки, но сразу же вспомнил, что там временами отходит какой–то контакт и тогда линия просто перестает работать. А я этого не могу перенести — во–первых, у меня интернетозависимость, а во–вторых, кто–нибудь может позвонить.

Не ночью, конечно, днем.

А если линия не работает, то он и не дозвонится, а вдруг мне должны сообщить что–то очень важное, пусть даже я и не знаю, что?

Я начал пытаться подсоединить шнур, но телефон все не работал.

Из своей комнаты вышел старший сын, он переводчик, часто засиживается за работой до глубокой ночи.

— Это что у тебя за звуки? — спросил он.

— Телефон, — ответил я, — он опять не работает!

Денис начал сам подсоединять шнур к розетке.

Проснулся Усама и решил дать Мартину по носу.

Жена с дочерью так и не проснулись, даже когда телефон вновь заработал и нам СНОВА КТО-ТО ПОЗВОНИЛ.

И ОПЯТЬ ТАМ ИГРАЛА МУЗЫКА!

— Алло! — чуть ли не проорал в трубку Денис. — Вам что надо?

Музыка все продолжала играть, конца ей не предвиделось.

— Это — матрица! — уважительно сказал я.

Наверное, мне надо было взять трубку самому и пропеть что–нибудь в ответ. И тогда мне бы удалось войти в нее, хотя — зачем?

Это бы помешало мне оставаться частным лицом, всю жизнь мне кто–нибудь пытается помешать оставаться частным лицом, всем от меня чего–нибудь надо.

Матрице вот — тоже.

ИДИОТЫ!

Хотя на самом деле не исключено, что я просто болен социопатией, это такая хрень, когда у тебя проблемы с обществом. От этого ты плохо адаптируешься и социально мало активен.

Например, не ходишь на выборы.

Я НЕ ХОЖУ НА ВЫБОРЫ!

И выбираешь себе странную работу.

У МЕНЯ ОЧЕНЬ СТРАННАЯ РАБОТА!

Я пишу книги.

Эта вот — то ли десятая, то ли одиннадцатая, а может, что и двенадцатая.

Для такой работы моя социопатия не помеха, даже наоборот. Причем, я всегда знал, что буду этим заниматься, ведь чем еще заниматься частному лицу, как не писать книги? То есть, даже не быть писателем, а быть человеком, который пишет книги. Писатель — это профессия, а для меня это образ жизни, хотя у меня есть членский билет Союза каких–то писателей. По–моему, российских. Он красный и на нем еще написано

СССР,

хотя никакого СэСэСэРэ давно уже нет.

В жопе!

И слава Богу!

Самое смешное, что онанировал я последний раз еще в СССР, потому что в мае 1991 году, пусть и был уже много лет, как частным лицом, все равно проживал в той странной стране. Сегодняшняя все равно получше, хотя и в ней дерьма предостаточно, но достают меня меньше. Могут и вообще не доставать, самому приходится — иначе жрать будет нечего. Есть, кушать, вкушать, питаться. Кормить детей и зверей. Но не достают, я ведь писатель, а не олигарх, это матрице по барабану, кто ты, все равно звонит, но тут главное — не запеть ей в ответ!

Что же касается того давнего эпизода последнего моего самоудовлетворения, то особо распространяться о нем я не считаю нужным, пусть это будет одним забытым эпизодом из жизни одного частного лица.

Разве что надо сказать, где это могло быть.

Наверное, в квартире моего покойного отчима на Речном вокзале.

Дом почти рядом со станцией метро.

Отчим умер в конце октября 2002 года.

Моя мать развелась с ним еще в 1970.

Иногда мне кажется, что той весной мы встречались с ним в последний раз.

Я его очень любил, меня даже не смущало, что он был гомосексуалистом.

Точнее, бисексуалом.

Ну, был бисексуалом, и что из того?

Но на похороны я не поехал, хотя повторю: я его очень любил.

Совсем не обязательно хоронить тех, кого ты любишь.

Входить в квартиру, где уже никто не живет.

Смотреть на телефон, по которому с тобой разговаривали, пусть и не вчера, но еще так недавно.

Телефоны вообще надо менять почаще, хотя по старому мне матрица не звонила. Отчим — да, поздравлял меня с днем рождения, больше я его и не слышал. Когда же стал звонить сам, чтобы поздравить его самого, то никто не брал трубку — как раз в эти дни он лежал в реанимации.

Ну и так далее, и тому подобное, в общем:

ЖИЗНЬ — ЭТО НЕ САМАЯ ВЕСЕЛАЯ ШТУКА…

Поэтому и приходиться так часто раскрывать душу компьютеру, что действительно сродни онанизму, зато никто в этом мире больше не мешает мне чувствовать себя частным лицом.

МОЖЕТ, ОНИ ЗАБЫЛИ МЕНЯ НАВСЕГДА?

Вот только боюсь, что нет…

5. Про пустыни

Про пустыни потому, что именно там я впервые ощутил себя по–настоящему частным лицом, более того — неповторимой человеческой индивидуальностью.