Полудочка

– Ничего. Просто Ксеня… и все.

Ксенька промолчала, только гладила его по голове, по плечам, по спине.

Во всем теле дрожала легкая пустота.

Кажется, никогда в жизни ему не было так изумительно с женщиной. Ощущения усиливались осознанием преступности происходящего.

– Мне с тобой так хорошо, Ксеня… что даже передать не могу, – сказал он. – Если бы надо было умереть, умер бы сейчас. Потому что лучше уже не будет.

– Не умирайте, дядя Слава, – возразила Ксенька. – Мне с вами тоже хорошо до не знаю чего. А будет еще лучше.

– После того, что с нами случилось…

– С нами не случилось, – перебила она. – У нас началось.

– Началось?

– Да, началось. Началась новая жизнь.

Где-то в передней послышались осторожные шаги, потом что-то прошуршало уже тут по ковру и куда-то мягко шлепнулось.

– Что… это?..

Ганцев вздрогнул, подумав, что заблокированную дверь стоило проверить самому. Сердце вырвалось из тела и улетело за окно.

–…Кто?

– Это Лапсик, дядя Слава!

Полудочка засмеялась.

– Вы что, о нем забыли?

– Сукин сын, – облегченно выдохнул он. – Я подумал, что все, кранты, засыпались.

Ксенька продолжала хихикать. Она опять стала не женщиной, а девчонкой.

– А где он был, почему я его не видел?

– Спал в моей комнате за горшком с аспарагусом. Услышал скрип кровати, решил проверить, что тут делается.

– Черти бы его взяли, – сказал Ганцев и перелег на бок. – Чуть не довел до инсульта. И поделом бы было старому дураку…

Дымчатый кот Войтовичей сидел на сложенном столе-тумбе и внимательно смотрел на них. Насмотревшись, он зажмурился и принялся вылизывать розовым языком лапку с черными подушечками.

– Могло быть и хуже, – сообщила Ксенька, лежа на смятой простыне в позе неоткормленной одалиски. – Он любит вспрыгнуть на постель и потрогать сзади лапой.

– Даже так? – Ганцев пришел в себя и тоже усмехнулся.

– Он не имеет в виду ничего плохого, просто ловит все, что движется.

Облизав лапу, кот принялся умываться, отмечая приход гостя.

– Он все видит, все знает, все понимает, но никому не расскажет, – пообещала Ксенька.

– Хотелось бы надеяться. Если расскажет, твоя мама и тетя Рита разорвут нас в клочки.

– Не расскажет, я ему доверяю.

Ксенька тоже повернулась, закинула на него длинную ногу, положила руку ему на грудь.

Перед глазами у Ганцева находился привычный интерьер большой комнаты, которая Войтовичам служила и супружеской спальней и гостиной и столовой, когда принималось больше гостей, чем пара друзей.

В одном углу стоял большой жидкокристаллический телевизор, под ним желто горело время на пишущем DVD– плеере, ниже на полке валялся ворох дисков – и лицензионных в красивых боксах и простых самописанных.

Вдоль длинной стены вытянулась мебельная «стенка» – черная, с модно изломанным фасадом. За стеклами и в открытых нишах пестрели книги, блестели безделушки. Самое почетное место занимал черный ламповый ресивер «Магнат», который Ганцев заказал Войтовичу через свою фирму по смешной для такого аппарата цене. Впрочем, и ту цену Виктор не озвучил Элле: наврал что-то насчет стоковой распродажи. Войтович-старшая, как всякая женщина, в технике не разбиралась и мужу поверила. Колонки, которые Виктор где-то раздобыл сам, до уровня девайса не дотягивали, были небольшими и чернели сверху по краям.

Дальше, у короткой стены, притулилось нечто среднее между очень маленьким письменным столом и очень большой тумбочкой. Виктор сейчас менеджерствовал в водоснабжающей организации, кое-что делал дома на ноутбуке.

На подоконнике стояли цветы, на стенах висели картинки – такие же убогие, как и на кухне.

Все было донельзя привычным.

Привычным был и диван.

Тысячу тысяч раз, оставив женщин на кухне, Ганцев сидел тут с Виктором перед телевизором, держал в одной руке стопку с водкой, а второй гладил кота, мягко урчащего на коленях.

Квартира Войтовичей была для него почти своей. Очень многое здесь носило след его руки. Кроме кухонной плиты и культового ресивера, без Ганцева не обошлась бы и Ксенькина комната. Трехсекционный платяной шкаф, где хранились носильные вещи всей семьи, из-за нехватки места стоял именно там. Габаритами и цветом – таким же черным, как и стенка в гостиной – он напоминал гробницу фараона, они с Виктором собирали его целый день. Да и новый линолеум в передней, по которому звучно шагал серый Лапсик, недавно привезли Войтовичу на «Газели», принадлежащей Ганцевской фирме.

Но сейчас эта знакомая, милая домашняя обстановка казалась зловещей, потому что тут только что совершилось нехорошее дело.

– Дядя Слава, вы есть хотите? – спросила Ксенька, приподнявшись на локте.

– Да нет, пожалуй, – отказался он. – Время обеда еще не пришло.

– А как насчет кофе?

– Кофе можно. Пойдем, выпьем.

– Лежите, я принесу.

– Кофе в постель мне еще никто не подавал, – он усмехнулся. – Да и вообще как-то принято наоборот. Но, признаться честно, я так расслабился… Буду тебе очень благодарен.

Кивнув, Ксенька спрыгнула с дивана.

Проводив глазами ее узкую фигуру, Ганцев подумал, что сам не знает, почему ему так хорошо с девчонкой.

С позиции телесных достоинств о ней не стоило говорить. Одна молочная железа Маргариты перевешивала все, что было – и чего не было – у Ксеньки.

Происходящее не укладывалось в понимание, но иначе идти не могло.

– Вам сколько сахару класть, дядя Слава? – донесся из кухни звонкий Ксенькин голос. – Одну ложку, две или три?

– Вообще без сахара. Побольше кофе, поменьше воды.

Лапсик доумывался, мягко перепрыгнул на диван, улегся серой шапкой у его плеча и замурчал. Он помнил гостя и принимал за своего.

– А большую порцию?

– Среднюю.

Почесав коту крутой лобик, Ганцев подбил подушку: пить кофе лежа было опасно.

– Дядя Слава, а я хочу татуировку сделать, – сообщила Ксенька, вернувшись и подав белую чашку на цветастом блюдечке.

– Какую? – спросил он, вдохнув приятный аромат. – Звезды вокруг сосков?

– Нет, не на титьках. Вот тут.