Полуночная тень
Шрифт:
– Она хочет в Мулен Блю? – опешил оборотень. – Он же на корабле. Он может быть где угодно.
– Нет. Зиму они пережидают в порту, на востоке, недалеко от границы. Весной их ещё можно там застать. Вот девчонка и гонит туда, братика хочет повидать. – Клоун передвинул шахматную фигурку.
– А её брат, такая же сволочь, как и сестра? – тихо, себе под нос, пробубнил Спайди. Натори всё расслышал и прыснул от такого прямолинейного замечания, вздохнув, он ответил:
– В своё время, он был ещё хуже, а сейчас не знаю. Может, изменился. Вряд ли в новой труппе ему позволяют делать, что вздумается.
Спайди обдумал слова клоуна, буркнув «Шах», он пригрозил королю Натори, прошлым своим ходом мужчина открылся, поставив ферзь в неудачное место, словно нарочно поддался.
Натори
Спайди ничего не говорил, но его лицо выражало крайнюю степень удивления.
– Ха-ха! Классно я тебя облапошил. Что, интересно как, да? – не скрывая триумфа, радовался клоун. – Ладно, я тебе расскажу. Помнишь, как я жертвовал пешками, чтобы занять центр? Этот приём называется «Гамбит». Ты жертвуешь всем для победы в конечном счёте.
– Интересный приём. Но как узнать, что жертва не будет напрасной? – сухо поинтересовался мальчик.
– Не знаю. Ты просто просчитываешь ходы, – пожал плечами Натори. Он замолк, а потом громко промолвил, – Знаешь историю о дочери Сатаны из надгорного края?
– Да, что-то слыхал, – буркнул Спайди, продолжая смотреть на доску и анализировать свой проигрыш.
– Ну, так вот, был у неё парень – Проклятый, Гамбитом его звали. Вот он всем пожертвовал, в том числе и собой, чтобы любимую спасти и страну защитить. В итоге, его жертва помогла выиграть войну. Так и назвали в его честь приём, – рассказал Натори легенду вкратце.
– Жертвовать собой ради кого-то – полный бред, – заключил Спайди.
– Возможно, ты и прав. Но за милого человека, или за любимую женщину, ты на всё пойдёшь. Даже на смерть, – очень серьёзно произнёс Натори.
– Значит лучше не влюбляться, – и не привязываться к людям, ещё раз для себя заключил мальчик.
Новая хозяйка цирковой труппы, которой зимой исполнилось тринадцать лет, безудержно гнала артистов на восток. Деревни и небольшие города пролетали мимо Спайди, не задерживаясь в памяти ни архитектурой, в которой он разбирался без деда с трудом; ни людьми, с которыми лицедеи не общались; ни блюдами, которые труппа заглатывала с голода и продолжала движение; ни местными обычаями, которыми славились здешние края; ни товарами, которые люди выменивали у морских и речных русалок, а также нептуриан, змеелюдов и капп. Натори говорил, что касмедонцы готовили пресную еду, сохраняя все соки овощей и делая жидкие подливы к мясу. По мнению клоуна, лучшая кухня была в Земье до того, как у власти обосновалась церковь, запрещавшая многие блюда и заставлявшая людей соблюдать всевозможные посты. По словам церкви, вкусная еда поощряла чревоугодие – один из великих грехов человечества. Когда же ни о каких грехах чревоугодия не знали в Земье ели разнообразнейшие блюда: наваристые бульоны, жареное мясо, сочные тушёное овощи, пирожные с заварным кремом и глазурью, пирожки с вареньем, уток в яблоках или апельсинах, салаты из овощей и фруктов, печенья из злаков, ароматный хлеб – всего не перечесть, и всё было непередаваемо вкусно. Во всех уголках мира ходила молва о земской кухне! А ныне остался лишь пост.
На коротких привалах, уставшие лицедеи успевали лишь поесть, да немного поспать. Натори не удалось похвастаться знанием касмедонского наречия, и поведать мальчику о далёких островах, их жителях и устоях Страны-на-Воде.
За несколько недель цирк достиг побережья и портового города – Сан-Фиеста, названного в честь солнечных дней, царивших здесь девять оборотов в году, и сменяющих друг друга праздников, из-за которых дома всегда украшали гирлянды, а на улицах звучала музыка. Прекрасный город, расположившийся на краю моря, наполовину висящий над водой, изобиловал фонтанами и речками, которые струились посреди улиц, люди переходили их по небольшим часто установленным мостикам. В порту стоял огромный пришвартованный корабль, весь сверкавший в лучах солнца из-за маленьких зеркал и стеклышек, а также от сияющих аквасветов разных цветов, установленных на реях и по бортам палубы. Яркие паруса и корпус создавали
праздничное настроение, всё выдержано в жёлтых и зелёных тонах, а на борту огромными голубыми буквами выделялось название «Мулен Блю».На флаге, реющем над спущенными парусами, изображались весёлая маска, символизирующая развлечения, и зеркало, в котором отражалась грустная маска – символ драмы и театра. При чём здесь зеркало Спайди не знал, касмедонцы помешаны на зеркалах и лепили их везде, где ни попадя.
Рин, не задерживаясь нигде, скорее побежала к пристани и к кораблю, на котором должен быть её брат.
– Братик, это я – Валерин, – с криком кинулась бегать по палубе Мулен Блю девушка, – братик!
– Эй, эй, эй, сюда нельзя. Мы сейчас закрыты, – кричали ей вслед матросы и охранники. – Эй, девушка. Уберите её, – крикнули вышибалам.
– Не трогайте меня! Я сестра Лена! Пустите! Лен, – протяжно взвыла Рин, когда двое вышибал, игнорируя её команды, схватили малявку под мышки.
– Подождите, – из каюты вышел молодой человек лет двадцати пяти. Его волосы цвета соломы были точь-в-точь, как локоны белокурой принцессы. – Рин – это ты?
– Да я. Да пустите меня уже! – вырывалась девушка, остервенело тряся ногами и молотя по воздуху руками.
– Отпустите её, – скомандовал молодой человек.
– Лен, я так рада тебя видеть. – Рин кинулась на шею брату, но тот её аккуратно отстранил.
– Валентин, – поправил он. – Не надо звать меня этой собачьей кличкой. Лучше скажи, зачем ты пришла? Что с тобой стало? Да ещё притащила всю труппу. А старики тоже тут? – с ясно сквозившим презрением, осведомился старший братик.
– Собачья кличка, – девушка опешила от слов Лена. Они нарочно договорились называть друг друга короткими именами, как у героев одной старой песни-легенды, и вдруг такая реакция. Не найдя оправдания старшему брату, Рин успокоила его, – нет, старики померли. Мы шли через Земь, там просто ужас, что творится. А труппу пришлось тащить с собой. Я же не могла их оставить, – наигранно небрежно ответила девушка.
– Ах, Валерин, ты осталась совсем одна, – соболезнующим голосом произнёс Лен. – Но мне некогда нянчиться с тобой. Рад был повидаться, – юноша кивнул головой остальным членам старой труппы. – Думаю, тебе пора.
Он развернулся и пошёл обратно в свою каюту, махнув вышибалам, не пропускать девушку. Те без слов встали между Рин и уходящим Леном, загораживая проход. Девушке не осталось ничего другого, как уйти.
Члены труппы молча последовали за своей принцессой, боясь неуместным словом навлечь на себя её гнев, до сих пор лишь чудом не прорвавшийся наружу. Никто не ожидал настолько холодного приёма её братом. Все понимали, что молодому человеку неохота нянчиться с малявкой, но в тоже время Рин – его единственная родная сестра. В мыслях клоуны и акробатки признались – за прошедшие годы парень сильно изменился, в худшую сторону.
Рин терялась в догадках, не зная, что ей делать дальше.
Вечером лицедеи собрались за ужином в маленькой харчевне на краю города. Девушка выглядела подавленной и отстранённой, она мусолила чашку ягодного сидра полчаса. Еда не принесла облегчения, к своим пожиткам труппа вернулась в молчании.
– Так что же теперь, Рин? Здесь не нужен цирк. У них есть Мулен Блю и все радости жизни, – набравшись храбрости, озвучил общую мысль Натори.
– Больше не смейте называть меня Рин! Я – Валерин отныне. И не задавай глупых вопросов! – девушка саданула плёткой по клоуну.
– Валерин, ты что себе позволяешь? – Схватил её за руку, наконец, очнувшийся Сатори.
– Заткнись! Я здесь главная! Делаю, что хочу, – выпалила Валерин, получив повод выпустить досаду.
– Мы не рабы тебе. Захотим и уйдём, – просто ответил похудевший от голода и частых возлияний клоун.
– Но как же так? – тон девушки резко изменился на несчастный. – Вы не можете.
– Это почему? – влезла, осмелевшая после поступка Сатори, Миака.
– Значит так, да? Вот и вся ваша благодарность. – Рин хорошо играла, глаза её блестели, словно от настоящих слёз. – Значит обещание, что вы дали на смертном одре моим бабушке и дедушке – пустой звук?