Полуночники
Шрифт:
– А в Санктафраксе такие облака не изучают? — словно подслушав его мысли, спросил Хит.
– Ты извини меня, но, я на самом деле не знаю что они там изучают. — В очередной раз признался Тугодум. — Они все на свете изучают, но что конкретно — я не знаю, потому что я всего лишь стражником там был.
– Всего лишь. — Хмыкнул Хит. — Да это же так престижно, прекрасно!
Тугодум пожал плечами. Прекрасно было быть стражником в те времена, когда они сторожили Сокровищницу Грозофракса, носили красивую униформу, когда их уважали, и когда главным стражем был Капитан Сигборд. А в то время, когда стал служить Тугодум, над стражниками разве что не подсмеивались из-за их нелепых костюмов в диком стиле. Но, он не хотел мешать Хиту мечтать и вдаваться в подробности. Как только четверлинг узнал, что плоскоголовый родом из Санктафракса, он стал при всяком
Хиту Тугодум нравился не только из-за того, что он был из Санктафракса, ему просто нравилось общение с этим тихим правильным гоблином, иногда таким растерянным в полете. А когда кто-то растерян больше, чем ты сам, и ты можешь его подбодрить, то начинаешь чувствовать себя увереннее.
– Пошли вниз, кажется, уже обеденное время. Сегодня у нас Лесорыб за повара, какую-нибудь экзотику приготовил опять, наверняка. — Сказал четверлинг, двигаясь к камбузу.
Качающийся корабль и вращающийся облачный клубок опять лишали гоблина уверенности. И, видя это, Хит просто взял его за руку и повел за собой. Хит слышал, что на классических пиратских кораблях квартермейстеры и плоскоголовые телохранители часто тесно общаются, хотя бы из за того, что гоблины присматривают за худощавыми близорукими коммерческими директорами судна, когда те заключают сделки. Правда, в их случае сделок они не заключали в принципе, зрение у Хита было слабоватое, но, все же он мог обходиться и без очков, а Тугодум не походил на телохранителя, особенно во время полета, и, это скорее квартермейстер оберегал растерянного гоблина.
А к вечеру этого дня «Танцующий –на -Краю» вплотную приблизился к самому центру грандиозной бури. Вблизи она была на самом деле страшной, и, теперь Хит еще больше начинал сомневаться в здравомыслии птицы, летящей туда и ведущей за собой корабль, он даже пытался отговорить капитана, но, конечно тот не собирался разворачиваться, когда они уже столько прошли. Капитан Прутик не ругался и не принижал членов команды, он наоборот всех вдохновлял и обещал верность им всем за то, что они с ним в этом тяжелом путешествии. После таких слов, конечно, невозможно было хоть как-то осуждать юного смелого капитана, несмотря на то, что они все летели навстречу смертельной опасности.
И, корабль со всем экипажем влетел в гигантское завихрение, в котором если кто-то и бывал, то вряд ли о том помнили, потому что правящие там бури чувств стирают память о себе, в большинстве случаев.
Хит помнил только сильную тряску и гул, видел Тугодума, растеряно стоявшего неподалеку, и которого он привязал к себе, чтобы не потеряться в шторме. Потом были вспышки, град, молнии, шаровые молнии, горячая боль, а дальше — белая пустота и забвение.
========== 3. Блуждающие фонари Нижнего города. ==========
Хит очнулся на размокшей земле ночной улицы Нижнего города. Видимо, это был складской район, потому что вокруг никого не было, и пахло старьем. Это определенно была ночь, черная и непроглядная, но, он все хорошо видел вокруг себя, словно, все вокруг него было чем-то подсвечено. Может быть, он был под фонарем? Четверлинг задрал голову. Но, фонаря не увидел, зато, ощутил сильную боль в лице и понял, что видит только правым глазом. Он застонал и затрясся от боли, снова согнулся и увидел рядом с собой лужу. Заглянув в нее, он приоткрыл рот от удивления. Во-первых, удивляло то, что свет, оказывается, излучал он сам, — ровный теплый свет шел и от лица, и от одежды. А, во-вторых он был шокирован видом своего лица, — его левая сторона была сильно обожжена, вся красная, почти кровавого цвета, не странно, что боль от шевеления была такой неистовой. Левый глаз был светлым, ослепшим, а левое ухо отсутствовало. Черты левой стороны лица исказились, согнулись в недовольную гримасу. Хит зажмурился, надеясь, что это
просто страшный сон, который развеется, но, это был не сон, потому что лицо пронзила новая острая боль. Он вскрикнул и стал брызгать на себя грязной водой из лужи, чтобы как-то бороться с мучительным жаром. Вскоре странный свет стал рассеиваться, и ему стало еще больше не по себе.– Что происходит? Что произошло? Где все? — Тихо спросил он вслух, садясь на камни бордюра. Сам он ничего не помнил после того, как они влетели в шторм.
В темноте он наткнулся рукой на что-то, и это оказалось его помятой треуголкой. На минуту квартермейстер даже порадовался — хоть что-то привычное рядом. Все же треуголку сшил ему отец — шляпник, еще очень-очень давно, во время его юности. Но, потом стало еще грустнее, потому что на ум пришли мысли о том, что ему снова страшно не повезло. Полет в небо обернулся катастрофой, возможно, все остальные вообще погибли, а он, изуродованный и беспамятный, свалился сюда, в грязь. Лучше умереть, чем так жить. Лучше умереть, вот только как?.. Броситься с какой-нибудь крыши? Ужасные мысли… Хит сжал треуголку в руках и заплакал тихо и отчаянно.
Но, вдруг он ощутил какое-то тепло. Открыв глаз, он увидел, что руки снова начинают светиться, не так интенсивно, но все равно светиться. В этом свете была какая-то надежда, что-то светлое и доброе, несмотря на весь ужас, и Хит слегка улыбнулся. Может, стоит еще пожить?..Потом четверлинг понял, что он — не единственный светящийся объект в этом темном и грязном пространстве задворок. Просто объект был слева от него, и ослепший глаз не мог заметить его прежде. Хит встал и повернулся в сторону другого слабо светящегося субъекта, приближающегося к нему. Чем ближе этот некто подходил, тем ярче становилось свечение их обоих. Второй субъект сильно хромал, практически, волочил правую ногу за собой, опираясь при ходьбе на какой-то шест. Он был примерно одного с ним роста, с широко расставленными большими ушами. Хит знал, что знает его, но, по началу не мог вспомнить как зовут этого индивидуума. Но, он точно знал, что рад видеть его и пошел навстречу.
– Хит? — Тихо спросил подходящий плоскоголовый гоблин.
– Тугодум? — Тут же вспомнил его имя четверлинг. — Тугодум, я так рад.
Гоблин подковылял поближе, и Хит обнял его, прижимаясь правой, не обожженной стороной лица. Тугодум тоже обнял его одной рукой, потому что второй опирался на палку, которая, при ближайшем рассмотрении, оказалась куском верхушки мачты корабля.
– Я тоже очень рад. Слава Небесам, что ты жив. Что мы оба живы. Хоть мы и так странно светимся…
Оба сели на бордюр, потому что стоять Тугодуму было все же сложно.
– А где остальные? Что случилось вообще? — Спросил Хит.
– Я тоже не знаю. — Вздохнул Тугодум, качая головой. — Очнулся около пустой торговой палатки, на крышу которой, видимо, свалился. Там еще какие-то обломки валялись, обрывки паруса и обломок мачты. Один обломок прямо в ноге был. — показал он на глубокую рану на икре правой ноги. — Наверное, корабль разбился…
– Но, почему тогда мы не разбились? Упали с такой высоты без сознания и не разбились…
– Но, ведь хорошо, что не разбились… Наверное, и другие тоже должны быть живы, в таком случае.
– Наверное… Хотя, ощущения ужасные. — Показал он отрывисто на лицо.
Тугодум покачал головой, ему было трудно представить насколько больно должно быть другу, получившему такой жуткий ожог. Тут он о чем-то вспомнил и стал щупать пояс. На нем по-прежнему была небольшая сумочка, а в ней тот обезболивающий и заживляющий крем, который давно уже дала ему подруга из Санктафракса. И маленькая фляжка с чистой водой тоже была.
– Хит, надо твой ожог обработать, — сказал он. — У меня есть хорошее снадобье, из Санктафракса.
– Из Санктафракса? —счастливо блеснул здоровый карий глаз квартермейстера. — Хотя, никакое лекарство такое не вылечит…
– Зато боль пройдет, и в кожу зараза не попадет. — Сказал уверенно гоблин. — Сними очки, пожалуйста, я боюсь, что больно тебе сделаю, если сам снимать стану.
– Да, куда уж больнее…- скривился четверлинг, медленно снимая очки. Левая сторона круглой оправы словно вплавилась в кожу, но, он все же смог ее отделить, скрипя зубами.
Тугодум полил водой из фляжки на его лицо, смывая грязь, потом помыл свои руки и помахал ими, чтобы подсушить. Потом он стал доставать мазь из тюбика и, насколько мог, аккуратно распределять ее по обожженному лицу друга. Тот сначала кривился, но, видимо, обезболивающее действие скоро начало свою работу, и он расслабился.