Полуночное солнце

Кто-то ахнул, я не понял, кто.

— Ничего этого не произойдёт! — снова закричал я. — Ни того, ни другого!

Элис, похоже, не слышала меня.

— Да, всё зависит от него, — повторила она. — Может, ему и хватит силы воли не убить её, но он будет на грани этого. От него потребуется невероятное количество самообладания, даже больше, чем у Карлайла! Да, возможно, на это ему силы хватит... Но вот что для него окажется совершенно невозможным — это быть вдали от неё. Безнадёжное дело.

Я потерял дар речи. Похоже, что и все остальные тоже. В комнате можно было услышать как муха пролетит.

Я смотрел на Элис, а они все смотрели на меня. На лице у каждого я мог бы увидеть то же выражение ужаса, что и на своём собственном.

После долгого молчания Карлайл вздохнул.

— Что же... это усложняет дело.

— Вот уж действительно, — согласился Эмметт. Голос его по-прежнему был полон веселья. Подумать только, у меня жизнь катится под откос, а он хохочет...

— Я полагаю, наши планы не меняются, — задумчиво сказал Карлайл. — Мы остаёмся и держим ухо востро. Разумеется, никто не... не причинит девушке вреда.

Я застыл.

— Нет, не причинит, — тихо сказал Джаспер. — Я отступаюсь. Раз Элис видит только два пути...

— Нет! — Это был не крик, не рёв или вопль отчаяния, а всё вместе взятое. — Нет!

Мне надо уйти отсюда, побыть вдали от гула их мыслей: демонстративного отвращения Розали, весёлости Эмметта, безграничного терпения Карлайла...

Ещё хуже: убеждённости Элис. Уверенности Джаспера в убеждённости Элис.

Хуже некуда: радости Эсме.

Я устремился вон из комнаты. Когда я проходил мимо Эсме, она коснулась моей руки, но я лишь отмахнулся.

Я начал свой бег ещё до того, как покинул дом. Одним махом перепрыгнув реку, углубился в лес. Опять пошёл дождь, да такой сильный, что я промок в считанные секунды. Мне нравилось, что плотная стена воды отгораживала меня от мира. Она давала мне чувство свободы и одиночества.

Мой путь лежал на восток, прорезая горы, прямым курсом, никуда не сворачивая и не уклоняясь от препятствий. Наконец, я увидел огни Сиэттла на другом берегу залива. Дальше была человеческая цивилизация, и я остановился, не переступая её границ.

Отгороженный плотной стеной дождя, в полном одиночестве, я, наконец, заставил себя бросить мысленный взгляд на то, что наделал: каким образом я исказил лик будущего.

Первое: видение Элис и девушки, обнимающих друг друга. Картина ясно говорила о доверии и дружбе между ними. Белла с удовольствием принимала холодное объятие Элис. Большие шоколадно-карие глаза девушки уже не были растерянными, но по-прежнему скрывали в себе множество неразгаданных тайн. Эти глаза сияли таинственным светом счастья.

Что это значит? Как много она знает? Что в этом выхваченном из будущего моменте она чувствует ко мне?

И другой образ, во многом похожий на первый, но расцвеченный жуткими, внушающими ужас красками. Элис и Белла, их руки по-прежнему переплетены в искреннем дружеском объятии. Но руки теперь другие: обе белые, гладкие, как мрамор, твёрдые, как сталь. Огромные глаза Беллы уже не цвета растопленного шоколада, а ярко-алые, и тайны, скрытые в них, вообще не поддаются пониманию. Что в них — одобрение или отчаяние? Невозможно сказать. Её лицо теперь — холодная маска бессмертного существа.

Меня пробрала дрожь. Возникли похожие, но всё же немного отличные от предыдущих вопросы: что это значит? Как могло такое случиться? И что она чувствует ко мне теперь?

На последний я мог ответить. Если это мои слабость и эгоизм принудили её принять эту пустую и бессмысленную полу-жизнь, какими ещё могут быть её чувства, кроме смертельной ненависти?

Но имелся и ещё один внушающий ужас образ — самый страшный из кружащихся в моей голове.

Мои собственные глаза, багровые от человеческой крови, глаза монстра. Изломанное тело Беллы в моих руках — мертвенно-белое, обескровленное, безжизненное. Такой ясный, такой отчётливый образ...

Я не мог смотреть на это. Я не мог вынести этого. Я попытался стереть эту кошмарную фантасмагорию из моего сознания, пытался увидеть что-то другое, не такое страшное. Пытался снова представить себе то выражение на её лице, которое ещё совсем недавно застилало мой взор. Безрезультатно.

Мрачное видение Элис никак не желало покидать мою голову, и я корчился в агонии. А тем временем моё второе я — монстр торжествовал, ликовал и рычал от счастья — он предвкушал скорое осуществление своих чаяний. Я содрогался от боли.

Этого нельзя допустить. Должен найтись способ избежать такого будушего. Видениям Элис не дано диктовать мне, куда идти. Я выберу свой собственный путь. Выбор есть всегда.

Должен быть.

5. Приглашения.

Старшая школа. Больше не чистилище, а сущий ад. Беспрерывные пытки и жгучее пламя — вот что теперь стало моей повседневностью.

Я пытался играть по правилам. Все точки над i расставлены. Никто бы не смог меня теперь упрекнуть в безответственности.

Ради Эсме и защиты семьи я остался в Форксе. Вернулся к моим прежним занятиям. Охотился не больше других. Каждый день ходил в школу и притворялся человеком. И каждый день я внимательно слушал — не появилось ли чего-то новенького о Калленах. Не появилось. Девушка никому ни словом не проговорилась о своих подозрениях. Она снова и снова повторяла неизменную историю: я стоял рядом и столкнул её с дороги. В конце концов любопытствующим надоело слушать одно и то же, и они перестали расспрашивать её о подробностях. Опасности разоблачения можно было не бояться. Мой невольный подвиг не имел нежелательных последствий.

Ни для кого, кроме меня.

Я был решительно настроен изменить будущее. Задача не из лёгких, но другого выбора, который бы меня устроил, не существовало.

Элис утверждала, что я не смогу держаться в стороне от девушки. Моя цель — доказать, что это не так.

Я думал, что первый день будет самым тяжёлым. К его концу я был уверен, что тяжелее быть не может. И тем не менее, я ошибался.

Меня терзало сознание того, что я могу причинить страдания девушке. Я утешал себя тем соображением, что её боль не больше, чем от укола булавкой — по сравнению с моей. Так, лёгкий удар по самолюбию. Белла была человек и знала, что я — нечто другое, нечто извращённое, устрашающее. Может, она даже обрадуется, а не огорчится, когда я отвернусь от неё и прикинусь, что она для меня — пустое место.