Полуночное солнце

— Здравствуй, Эдвард, — поздоровалась она на первом после происшествия уроке биологии. Её голос был приветлив, дружелюбен, ну просто поворот на сто восемьдесят с нашего прошлого разговора.

Что это? Почему она переменилась? Забыла? Или решила, что весь эпизод — плод её воображения? Не может же быть, чтобы она меня простила за вероломное нарушение обещания?

Вопросы жгли так же сильно, как и жажда, охватывающая меня при каждом вздохе.

Хоть бы только один раз взглянуть в её глаза!.. Один раз попытаться прочесть там все ответы...

Нет. Даже этого я не могу себе позволить. Не могу, если принял решение изменить будущее.

Я лишь на дюйм повернул к ней голову, не отрывая взгляда от классной доски, сухо кивнул в ответ и отвернулся.

Больше она со мной не заговаривала.

После школы, отыграв свою роль, я, как и днём раньше, устремился к Сиэттлу. Казалось, что боль жгла чуть менее сильно, когда я летел над землёй и всё вокруг меня превращалось в размытое зелёное буйство.

Эти пробежки стали моим ежедневным упражнением.

Любил ли я её? Не думаю. Ещё нет. Но то, что открылось мне в видениях Элис, прочно обосновалось в моей голове и не давало покоя. Я видел, как просто мне будет полюбить Беллу: всё равно что упасть — свободно и без малейших усилий. А вот отказать себе в любви к ней было, как если бы я был человеком, и, лишённый своих сверхсил, был вынужден карабкаться вверх по отвесному утесу, подтягиваясь на руках, цепляясь за выступы и трещины, сбивая в кровь пальцы и опасаясь сорваться. Не полюбить её было задачей почти непосильной.

Прошло больше месяца, и каждый день изматывал больше, чем предыдущий. Моя борьба была бесполезна, но я всё надеялся, всё ждал, что мне полегчает. Наверно, это и имела в виду Элис, говоря, что я не смогу держаться вдалеке от девушки. Она предвидела, что боль возрастёт до такой степени, что я не смогу её выдержать. Но пока я выдерживал.

Я не разрушу будущее Беллы. Если уж я обречён любить её, то избегать её — это самое меньшее, что я могу сделать.

Но притворяться, что она для меня ничего не значит, было пределом того, что я мог вынести. Я мог заставить себя не смотреть в её сторону. Мог делать вид, что она для меня пустое место. Всё это было только притворством, не имеющим ничего общего с реальностью.

Я по-прежнему ловил каждое её слово, прислушивался к каждому её вздоху.

Мои мучения можно было разделить на четыре категории.

Первые два были хорошо знакомы. Её аромат и её молчание. Или, скорее — переводя ответственность на себя — моя жажда и моё ненасытное любопытство.

Жажда была основной пыткой. Теперь у меня вошло в привычку попросту не дышать в присутствии Беллы. Конечно, приходилось делать исключения — когда надо было отвечать на вопрос, например, да и в любом случае, когда нужно было говорить. Каждый раз, когда мне приходилось вдыхать поблизости от девушки и я раз за разом ощущал её аромат, моя реакция была той же, что и в самый первый день. Жажда, огонь, стремление к жестокому насилию овладевали мною. Приходилось призывать на помощь всё самообладание, всю силу воли и разума. И этих сил едва хватало. Как и в первый день, монстр во мне ворочался, рычал и пытался вырваться на свободу...

Самым постоянным из терзаний было любопытство, оно, не отпуская, держало меня в своих тисках. В моём мозгу прочно засел один вопрос: О чём она сейчас думает? Вот она тихо вздыхает. Вот рассеянно накручивает локон на палец. Вот с необычной для себя резкостью швыряет книги на стол. Вот летит, опаздывая, в класс. А сейчас нетерпеливо выбивает ногами о пол барабанную дробь. Каждое из этих движений, схваченных моим боковым зрением, становилось сводящей с ума загадкой. Когда она разговаривала с другими учениками, я анализировал каждое её слово и интонацию. Что она высказывала: свои настоящие мысли или то, что считала нужным сказать? Зачастую мне казалось, что она старалась сказать то, что другие хотели от неё услышать. Это напоминало мне мою семью — мы каждый день создавали иллюзорную реальность. В этом мы намного превосходили и её, и кого бы то ни было. Разве что я неправ, воображаю то, чего нет. С какой стати ей ломать комедию? Она же была одной из них — человек, подросток.

Самым неожиданным из моих мучений оказался Майк Ньютон. И кому бы во сне приснилось, что настолько посредственный и скучный смертный сможет вызвать во мне такое бешенство? Справедливости ради, мне надо было проявить хотя бы немного благодарности к этому противному мальчишке: девушка охотнее и больше разговаривала с ним, чем с другими. Из их разговоров я узнал о ней много интересного для моего списка её душевных качеств, но несмотря на это, невольная помощь Майка только ещё больше злила меня. Я не хотел, чтобы Майк раскрывал её тайны. Это должен делать я и только я!

К счастью, он никогда не замечал её маленьких обмолвок, которые, как фотовспышкой, на мгновение освещали её таинственный внутренний мир. Он фактически ничего о ней не знал. В своём воображении он создал Беллу, которой никогда не существовало. В его сознании она была такой же, как он сам — то есть, посредственной и поверхностной. Он не замечал ни её готовности к самопожертвованию, ни отваги, которая резко выделяла её среди других, не слышал в её высказываниях звучавшую в них зрелость мысли. До него не доходило, что рассказывая о своей матери, она больше напоминает родителя, говорящего о своём ребёнке — родителя любящего, снисходительного, всепрощающего и бесконечно заботливого. Он не слышал, каким терпением был пронизан её голос, когда она комментировала его сумбурные рассказы, имитируя интерес к этим пустопорожним глупостям, и не понимал, какая доброта скрывается за этим терпением.

Из её разговоров с Майком мне удалось узнать о самой её примечательной черте, которую я и внёс в свой список, поставив на первое место. Эта черта так проста, и тем не менее, встречается так редко! Белла была человеком кристально чистой души. Все остальные её качества, вкупе с этим основным — доброта, и самопожертвование, и альтруизм, и храбрость, и заботливость — превращали её в истинное совершенство.

Эта невольная помощь, однако, никак не способствовала пробуждению моей симпатии к мальчишке. Дело в том, что он смотрел на неё взглядом собственника — как будто она была товаром, который он твёрдо вознамерился приобрести. А его грубые и нечистые фантазии о ней!.. Всё это раздражало меня без меры. С течением времени он становился всё более самонадеянным в отношении неё. Ему казалось, что она предпочитает его тем парням, кого он считал своими соперниками, включая в их число Тайлера Кроули, Эрика Йорки, а временами даже, как ни странно, и меня. Он завёл себе отвратную привычку усаживаться перед уроком за наш стол и болтать, трещать и пустозвонить без умолку. Она лишь улыбалась. "Она улыбается только из вежливости", — говорил я себе, стараять не поддаваться ярости. Но иногда я всё же позволял себе развлечься, воображая, как даю ему такого пинка под зад, что он, пролетев через весь класс, врубается башкой в дальнюю стену... Не думаю, что эта травма была бы фатальной для его умственных способностей...

Обо мне как о возможном сопернике Майк думал не часто. Он боялся, что происшествие с фургоном свяжет нас с Беллой, но успокоился, увидев что всё как раз наоборот. Однако ему по-прежнему не давало покоя то, что я когда-то выделил Беллу из всех однокашников и одарил её своим вниманием. Но теперь я полностью игнорировал её, так же, впрочем, как и всех остальных, так что к Майку вернулась его обычная самоуверенность.

О чём она теперь думает? Ей нравится его внимание?

И, наконец, последняя из пыток причиняла мне наибольшие страдания: безразличие Беллы. Я не замечал её, она платила мне тем же. Она больше не делала попыток завести со мной разговор. Насколько я мог судить, она обо мне совсем не думала. Никогда.

Это могло бы свести меня с ума или даже заставить нарушить моё решение изменить будущее, если бы не одно обстоятельство: временами она внимательно смотрела на меня, как это было прежде. Сам я не мог поймать её на этом, поскольку не позволял себе открыто взглянуть на неё, но Элис всегда предупреждала нас, когда Белла собиралась посмотреть в нашу сторону. Остальные мои родственники были по-прежнему настороже, зная, какими компрометирующими сведениями владела девушка.

Она то и дело взглядывала на меня издали, и это немного облегчало мои муки. Я не должен был радоваться, но правда в том, что мне действительно становилось лучше, хотя я и понятия не имел, что означали её взгляды. Мне кажется, я догадывался: она наверняка пыталась разобраться, что я за выродок такой.