Полуночное солнце

Мы сидели в молчании, пока официантка пополняла её запасы содовой.

— Ладно, задавай свои вопросы, — сказал я, когда официантка, наконец, оставила нас вдвоём. От напряжения у меня на скулах ходили желваки.

— Что ты делаешь в Порт Анджелесе?

Это был слишком простой вопрос — для неё. Он не давал мне никакой информации, в то время как мой ответ — если он будет правдив — откроет слишком многое. Пускай-ка она сначала сама о чём-нибудь проговорится.

— Следующий, — сказал я.

— Но это же самый лёгкий вопрос!

— Следующий, — повторил я.

Мой отказ раздосадовал её. Она отвернулась и уставила глаза в тарелку. Погрузившись в размышления, она медленно взяла кусочек и стала его сосредоточенно пережёвывать. Сделав большой глоток колы, она, наконец, взглянула на меня. Глаза её сузились от подозрения.

— Тогда ладно... — сказала она. — Скажем, — гипотетически, конечно, — что... кое-кто… мог бы знать, о чём думают люди — ну, чтение мыслей, всё такое... — все люди, за некоторыми редкими исключениями.

Могло быть и хуже.

Вот чем объяснялась та тонкая полуулыбка в машине! У неё был острый взгляд — никто другой, никогда не догадывался о моем даре. Не считая Карлайла, конечно: тогда, в самом начале, догадаться об этом было гораздо легче, потому что я отвечал на все его мысли, как будто он высказывал их вслух. Он понял это даже прежде меня самого…

Это был не такой уж опасный вопрос. Пока что она только подозревала, что со мной что-то не так; это ещё не значило, что её подозрения приняли слишком угрожающий характер. Как бы там ни было, чтение мыслей не входило в стандартный джентльменский набор вампира. Так что я решил согласиться с её гипотезой.

— Исключение только одно, — поправил я её. — Гипотетически.

Белле хотелось улыбнуться — моя честность, пусть и несколько уклончивая, понравилась ей — но она сдержалась.

— Хорошо, только одно. Как это работает? С какими ограничениями? Как бы тогда... этот кое-кто… нашёл кого-то другого, да ещё точно вовремя? Как бы он узнал, что она была в беде?

— Гипотетически?

— Ну конечно. — Её губы сжались, а влажные карие глаза настойчиво впились в моё лицо.

— Н-ну-у, — замялся я, — если бы этот кое-кто…

— Назовём его Джо, — предложила она.

Её воодушевление заставило меня улыбнуться. Неужели она действительно думает, что правда — такая уж хорошая вещь? Если бы мои тайны были лёгкими и приятными, зачем бы я тогда что-то от неё скрывал?

— Хорошо, Джо, — согласился я. — Если бы Джо не был таким безалаберным, то не стал бы тянуть до последнего момента. — Я покачал головой, подавив дрожь при мысли о том, как близок был сегодня к тому, что бы опоздать. — В таком маленьком городишке только ты могла найти приключения на свою голову. Ты бы напрочь испортила им статистику преступной активности за десять лет.

Уголки её губ опустились. Надулась. — Мы говорили о гипотетическом случае.

Её раздражение было таким забавным, что я рассмеялся.

Её губы, её кожа… Они выглядели такими мягкими. Я изнывал от желания коснуться их, разгладить кончиком пальца морщинку между бровей... Невозможно. Прикосновение моей грубой, каменной кожи вызовет у неё отвращение.

— Да-да, конечно, — возвратился я к разговору, чтобы не дать себе скиснуть окончательно. — А тебя мы назовем "Джейн"?

Она наклонилась через стол ко мне, сарказм и раздражение исчезли из её широко открытых глаз.

— Как ты узнал? — тихо и настойчиво спросила она.

Сказать правду? Если да, то сказать всю или только часть?

Я хотел быть с ней откровенным. Хотел стать достойным того доверия, что по-прежнему читалось в её глазах.

— Знаешь, мне ты можешь довериться, — прошептала она. Её рука протянулась вперёд, будто желая коснуться моих рук, лежащих на столе.

Я убрал руки — мысль о её реакции на мою холодную каменную кожу была невыносима. Белла опустила свою протянутую руку.

Я знал, что она сохранит мои тайны — она, с её чистой душой, заслуживала всяческого доверия. Но если она их узнает — она испытает всю глубину и мощь ужаса, содержащихся в них. Я не мог подвергнуть её такому испытанию. Правда сама по себе была олицетворённым ужасом.

— Не знаю, есть ли у меня какой-либо выбор, — пробормотал я. Мне припомнилось, как я когда-то поддразнил её, назвав "исключительно ненаблюдательной". Судя по выражению её лица, она тогда обиделась. Ну, хотя бы эту одну несправедливость я могу загладить:

— Я был неправ — ты гораздо более наблюдательна, чем я считал. — Я поскупился на похвалу: она безусловно была самым наблюдательным человеком из всех когда-либо встреченных мной. От её острого глаза ничто не могло укрыться. Я отдавал ей должное, хотя она об этом пока не знала.

— А я думала, что ты всегда прав, — с улыбкой поддразнила она меня.

— Раньше так и было. — Я обычно знал, как мне поступать. Я всегда был уверен в том, что действую правильно. А теперь всё так запуталось и перемешалось, сплошной беспорядок и неразбериха...

И всё же я не променяю этот сводящий с ума сумбур на спокойную, размеренную жизнь, если в ней не будет Беллы. Предпочитаю беспорядок, если он даёт мне возможность быть с ней.

— Есть и ещё одна вещь, в отношении которой я был неправ, — продолжил я. — Ты не просто магнит для несчастных случаев — это не достаточно всеохватывающее определение. Ты — магнит для всяческих неприятностей. Если в радиусе десяти миль будет что-то опасное, то оно неизменно найдёт именно тебя.

Почему её? Чем она это заслужила?

Лицо Беллы снова посерьезнело:

— Себя ты тоже относишь к этой категории?

На этот вопрос я обязан дать предельно честный ответ.

— Целиком и полностью.

Её глаза слегка сузились — теперь уже не с подозрением, а с какой-то странной озабоченностью. Вновь она потянулась рукой через стол, медленно и решительно. И вновь я отодвинул свои руки — но лишь на дюйм. Она проигнорировала мой жест, твёрдо решив дотронуться до меня. Я затаил дыхание. Нет, её аромат на этот раз был не при чём: всё моё существо вдруг мучительно, болезненно напряглось. Я обмер от страха. Я боялся того, что моя кожа покажется ей отвратительной. Она убежит, она бросит меня одного!