Полуночное танго
Шрифт:
… — У тебя сегодня нет вызовов? — спросила Лиза у Марьяны, когда милицейский «газик» отъехал от калитки. — Я хотела после обеда к маме съездить. Сашка Саранцев вызвался подвезти на молоковозе.
— Я сегодня за медикаментами собиралась. Заодно и к Ларе зайду. Ты уж теперь не бросай дом. Домовладелица.
Лиза словно не заметила явной подковырки.
— Ты же обычно по четвергам за медикаментами ездишь. И с утра.
— Ильинична звонила, велела, чтоб я сегодня приехала, — пояснила Марьяна. — Она с завтрашнего дня на ревизию закрывается.
— Тогда я завтра маму проведаю, — сказала Лиза. — Туда подвезет кто-нибудь, а назад сама дойду.
— Может, проводите до медпункта, Сергей Михайлович? — поднимаясь со скамейки, спросила Марьяна. —
Она кокетливо поправила сбившуюся косынку. Когда они вышли за калитку, сказала тихо и совсем другим голосом:
— Ваш брат у Саранцевых сегодня ночевал. К Сашке среди ночи ввалился — весь в глине и здорово выпивши. Уже после того, как в Ларису стреляли. Сашка прибежал за мной, когда я медпункт открывала. Насилу, говорит, утра дождались. Пить ему ни грамма нельзя с таким сердцем.
— Он у них?
— Обещал меня дождаться. Я его на моторке до райцентра подброшу.
— Мне нужно с ним поговорить. Я…
— Я сама поговорю, — перебила его Марьяна. — Вы человек… хоть и не чужой, а все-таки пришлый. Извините, если обидела, да только сейчас не до обид.
— Интересно, по какому такому праву вы все на себя берете? — Плетнев поймал себя на том, что его задело слово «пришлый». — Вам он ни кум, ни сват…
— У меня на него свои права. Ясно? И я никому их уступать не собираюсь. А вы… вы к нему настороженно относитесь — я это всей кожей чувствую. Ну и что, если человек в тюрьме срок отсидел?
— Ничего, разумеется, однако ж…
— Вот видите. Нет, к Михаилу я вас не пущу, так и знайте. Даже если бы он в Ларку и стрелял, я бы сроду никому про это не сказала. Ни под какой пыткой. Ларка еще не того заслуживает.
Плетнев удивленно посмотрел на Марьяну. Она улыбалась как ни в чем не бывало. Будто не она, а кто-то другой только что произнес эти чудовищные слова.
«Нужно Алене дать весточку, — размышлял Плетнев, поднимаясь по ветхим ступенькам к себе. — Она думает, я над заявкой потею, пытаясь втиснуть гибкие творческие идеи в негнущиеся рамки кинопроизводства, а я тут сам в такие рамки попал!.. Да нет, Михаил скорее всего и ни при чем, однако тот майор недаром спрашивал про какой-то зуб. Если принять во внимание, что здесь все и всё друг про друга знают, нетрудно вспомнить, что у Мишки есть причина иметь зуб на Ларису Фоминичну. Это и Марьяна подтвердила. Ишь как она ее полоснула! Мишка, Мишка, неужели ты мог?.. Нужно что-то предпринять, не то наша славная районная милиция таких дров наломает! Тем более что тень в первую очередь падает на тех, кто побывал в местах не столь отдаленных. Черт побери, еще не хватало иметь в анкете брата-уголовника!»
Как жаль, что рядом нет Алены, с ее непоколебимой логикой, с ее иронией, трезвым, спокойным взглядом на жизнь.
Надо бы отправить ей в Дубулты телеграмму. Такую, например: «Творю, скучаю, нет мне без вас жизни».
Алена была умной женщиной, и Плетнев, оглядываясь на прошлое, подчас думал о том, что с женой ему крупно повезло. Без Алены он вряд ли бы достиг того, чего все-таки достиг.
Учились в одном институте, он — робкий, застенчивый деревенский парень, она — красивая, привлекательная, уверенная в себе. Уже на втором курсе Алена снималась в кино, давала интервью прессе. Его же путь к успеху был ухабистым и далеко не прямым. Да что сейчас вспоминать об этом! Вытянул, одолел заслоны, попал, что называется, в обойму. Алене спасибо за преданность, веру в его талант, наконец, за крепкую бескорыстную поддержку Плетнева со стороны ее знаменитого отца.
Алена уже давно не снималась в кино, хотя как дочь известного кинорежиссера и жена далеко небезызвестного сценариста могла рассчитывать на хорошие роли.
— Или кино, или семья, — заявила как-то Алена, вернувшись из очередной длительной киноэкспедиции. — Тем более что Джульетты Мазины из меня не получилось. Прощайте, вы, девичьи сладкие
мечты! Дом, милый дом…Плетнев был очень благодарен жене за ее мужественное решение.
«Вот только выясню, причастен ли к преступлению Михаил, и сразу махну к ним, — пообещал он себе. — Заявку, в конце концов, и в Дубултах можно написать… А Лиза какая-то холодная, слишком уж бесстрастная, — ни с того ни с сего подумал он. — Может, она хорошо освоила приемы аутогенной тренировки? Нет, дело скорее всего в том, что Лиза очень скрытная. И каждое слово у нее на вес золота. Удивительный типаж. Хотя нет, почему удивительный? Лиза — тип русской женщины, сложившийся не за одно столетие. Где, как не в глухой провинции, сохраниться этому интересному, в настоящее время уже немногочисленному племени людей, бескорыстно вкладывающих в любимое дело душу, силы, умение и получающих от этого истинное удовлетворение?»
Под вечер Плетнева снова потянуло к Царьковым.
Лизу он нашел в огороде. Босая, в коротеньком, почти детском платьице она собирала в корзинку огурцы.
— Сейчас угощу тебя чаем. С вишнями, — сказала Лиза в ответ на его извинения по случаю внезапного вторжения.
Он шел за ней следом с корзинкой в руке, лавируя между намертво сцепившихся чубуками могучих виноградных кустов. Лиза шла легкой походкой, наклоняясь под низко нависшими плетьми винограда. Она казалась ему совсем девочкой.
— Я сегодня всю ночь не спала, — рассказывала Лиза, накрывая на стол под старой вишней. — Сперва, после поминок, мы все никак разойтись не могли, а после этого выстрела мне вдруг так страшно сделалось!.. Когда Марьяна вернулась из райцентра, я немного успокоилась, даже задремала. А она все утро под окнами бродила, вздыхала.
— Есть от чего вздыхать. Вот ты, Лиза, молодцом держишься. Я к тебе за поддержкой пришел. Возле тебя спокойно, так безгрешно на душе.
Лиза потолкла в больших глиняных кружках вишни, которые срывала с веток над головой, потом засыпала их сахаром и залила крепким чаем. Когда она протягивала Плетневу через стол кружку, ему показалось, будто она хочет что-то сказать… Но она так ничего и не сказала. Ему же почему-то сделалось удивительно легко. На него снизошло умиротворение, ни о чем на свете не хотелось думать.
— Ты колдунья, Лиза, — сказал он. — Наколдуй мне, чтоб я снова в детстве очутился. Со всеми его ощущениями, запахами, восторгами. Наколдуй! Я последнее время совсем свое детство забыл.
— Ты неправду говоришь. Забыть можно все, кроме детства и…
Она вдруг смутилась, прижала к щекам ладони и опустила глаза.
— А ты, Лиза, помнишь свое детство? Кстати, почему ты не осталась работать в городе?
— Как бы тебе объяснить?.. Дело в том, что тут я могу быть сама собой. Тут мне притворяться не нужно — ни перед собой, ни перед другими. А это ведь так важно — не притворяться. Правда?
— Наверное. Ты на самом деле очень органично вписываешься в окружающую среду.
— Ты, между прочим, тоже.
— Спасибо за комплимент.
Плетнев усмехнулся. Он вспомнил вдруг, каких усилий ему стоило изжить провинциальные манеры, избавиться от мягкого, так заметного в столице южного говора. Теперь, кажется, он обрел и раскованность, и столь необходимую ему легкую небрежность в общении с людьми. Лиза же, оказывается, считает иначе. Неужели она права?
— Марьяна меня явно недолюбливает. И наверняка не доверяет мне, — вдруг поделился он своими соображениями с Лизой.
— Не обращай на нее внимания. Она другой раз такое начинает нести…
— Да, экстравагантная особа, эта Марьяна, ничего не скажешь. Еще хороша собой, на язык резка, и душа у нее…
— Душа у нее отзывчивая, — подхватила Лиза. — Только иногда на нее такое находит — хоть беги.
— Но ты, я вижу, все готова простить. Скажи мне честно, Лиза, тебе легко дается всепрощение или ты долго вырабатывала в себе это свойство?
Лиза молчала. Она напряженно щурила свои слегка раскосые, как у всех Царьковых, глаза.