Полунощница
Шрифт:
Павел снял очки, промыл их с мылом, трижды напенил нос, сполоснул все, испытав облегчение, – вода шла теплая. Тут даже бумажные полотенца были, в отличие от Работного. Пока утирался перед осколком зеркала, дед снова навис над раковиной.
– Их тепленькой надо.
Павел не понял, чего там у него в ладонях – ложки, что ли, полощет? И тут разглядел нежно-розовые пластины с зубами, которые дед прочищал под струей.
Назад пошли пешком. Бородатый все лез с разговорами. Павел молчал. У него в голове крутилась сотня фраз, и руки подергивались, когда представлял, как можно было бы вывернуться
– Ему полтос на вид, плюс-минус, – в глазах Бородатого, прозрачно-голубых, разгоралось любопытство. – Он тут родился. Вроде.
– Сколько им платят за разбор помойки, не знаешь?
С другой стороны, хуже работы не придумать. Как эти люди тут выживают. Через несколько дней он засядет в красивой кафешке с Асей. Закажет… А они? Вспомнилась девочка, которая мерзла в коридоре Зимней, чтобы растопить печь. Облезлые парты в классе, прогорклый общажный запах. Выходит, и с помойки местных сегодня выгнали.
Впервые в жизни Павел устыдился своего благополучия. До горечи на языке.
Дорога пошла вниз, показалась колокольня. Зашагали быстрее. Бородатый, потея от быстрой ходьбы, все не отступал. Заговорил про отца Виктора:
– Прикинь, он на Кавказе служил.
– В Чечне?
– В храме.
У крыльца трапезной грязь подсохла, обрисовала следы сапог и кроссовок ходивших туда и сюда людей. Пахло огурцом и супом. Кучка местных мужиков оборвала разговор. Подняли головы. Семен вышел из трапезной, спускался, прибивая сапогами каждую ступеньку. Павел напряг шею. Поравнявшись с ним, Семен, не то наевшийся, не то остывший, прошел мимо. Только хлопнула на ветру его распахнутая куртка. В выдохе тех, кто собрался, было разочарование.
Разошлись.
Семен стучал в дверь кельи: монахи между собой называли ее «экономной». Ждал ответа, зная, что эконом («отцом» Семен не называл его даже в мыслях) тоже всегда ждет, чтобы посетитель ушел, а если тот упрям – деваться некуда, открывает. В прошлом году Семен видел, как юный послушник аминил-аминил да и убежал по своим делам. А эконом выглянул из-за двери и снова заперся. Наверное, таких, как Семен, он и вовсе бы не пускал. Но рассчитываться за все работы с местными придется. Сегодня Семен просто дубасил по обивке сапогом, зная, что скоро хозяину надоест.
– Войдите, – пропел, наконец, эконом.
Он сидел, как в музее вычислительной техники, куда принесли герань и повесили икону в углу. На столе счеты, калькулятор, монитор и клавиатура компьютера, листы с чертежами и схемами, клочки с вычислениями в столбик. Отдельно – личная печать эконома: «ИП Валаамский Петр Петрович». Шкаф со стеклянными дверцами ломился от бумаг – на острове знали, что эконом ничего не выбрасывает.
«Видел бы ты, сколько документов сожгли сегодня на помойке», – подумал Семен.
– Я за расчетом. За помойку двойной тариф, хотя мы с Митрюхиным и от тройного не откажемся.
Выпалив про тариф, Семен подумал, что уже победил. Эконом молчал, откинувшись на спинку стула, и смотрел просто, даже ласково. Потом потянулся к столу, пошурудил в ящике, достал папку с документами, выхватил один, пробежал глазами, поставил галочку ручкой, подул на чернила, как в старину, протянул.
Семен молча подсел к столу подписать – и увидел, что никаких денег в документе не значится. Это вообще не был
расчет или ведомость. Это был приказ, по которому жителям Зимней гостиницы предлагалось покинуть помещение «до 2 мая 2016 года». Дальше сообщалось, – несмотря на стук в висках Семен отметил доходчивость и неожиданную простоту документа, – что «здание в аварийном состоянии», «подлежит реставрации», «культурное наследие», «непригодно для проживания». А жильцам Зимней предоставляется «комфортабельное размещение в городе Сортавала по адресу…»Ручка в пальцах Семена сделала на бумаге загогулину. Он швырнул ручку в оконное стекло. С герани слетели красные лепесточки.
– Брат Семен, я не могу считать это подписью.
– Еще бы!
– Зря ты упорствуешь, в самом деле. Владыко уже и квартиры освятил.
Семен отметил, что у эконома шелушится нос, будто обгорел.
– Мне плевать. Я в суд пойду, найду на вас управу.
– Понимаешь, брат Семен, ведь я тебе не все документы показал, – эконом выдержал паузу. – Постановление суда уже имеется. Это государственное решение, видишь ли.
Семен отметил, сколько силы в этих тощих пальцах, во всей стариковской пятнистой руке, протянувшей бумаги на скрепке. Тут до него дошло: в документы можно не смотреть.
– Значит, суд уже был.
– Вчера вечером. Не доискались тебя, брат Семен. Наверное, красоты архипелага нашего обозревал на моторке. Владыко свой транспорт выделил, да никто из Зимней не собрался. Да, вот уведомление твое, прочти.
– Мое?
– Копия, разумеется. Твое у тебя, под дверь просунули. С постановлением суда тоже ознакомься, распишись.
Семен сидел, скрестив руки, удерживая их на груди – очень хотелось разбить эконому рожу. Обернулся на вешалку, где висела хозяйская куртка. Желтые клоки поролона – и те смотрели на Семена свысока.
– Брат Семен?
– Чего?
– Как бы нам с тобой, так сказать, пошустрее?
– Расчет давай, отец– эконом.
– Ах, расчет! Брат Семен, выходит, не будет расчета. Ты приказ отшвырнул, постановление смял. Зря так с бумагами. В общем, у нас вы все теперь трудники. Или как там, слово-то новое? Волонтеры. Трудимся во славу Божию за хлеб и кров.
– Я тут прописан.
– Увы, большое недоразумение. В Зимней гостинице никто не может быть прописан, это музей. Что удалось нам, так это упросить суд разрешить вам Светлое Воскресение справить, а уже второго числа отбыть.
– Ты что же это, мразь, хочешь сказать, что я помойку за так разгребал?
– Напрасно, брат Семен, сквернословишь. За помойку все грехи спишутся. И тебе, и родителям. – Эконом встал, нарочито долго крестился на образ в углу, поклонился до пола и собрал облетевшие лепестки герани в карман. – Батюшка твой, он ох как в молитве нуждается. Ох как нуждается.
Семен скинул со стола все, что загребла рука: калькулятор, листы бумаги, печать. Эконом успел схватиться за клавиатуру. Монитор, дернувшись, устоял.
– Я вам устрою! Не отмоетесь. Некоммерческая ваша организация и ИП гребут деньжищи, мы с ребятами за гроши вас обслуживаем, вам все мало. Где, где мои деньги?
Семен кружил, переворачивал стулья, выдергивал ящики. Эконом не двинулся с места. Денег в комнате и правда не обнаружилось. Все знали, что у эконома есть сейф, но где он спрятан, говорили разное. Портрет патриарха, на который Семен так рассчитывал, прикрывал белую стену.