Полунощница

Пришла санитарка с судном, девчонка конопатая. Спросил, командир его где. Кивнула на мужика. Сказала, ему ноги отняли, обморожение сильное:

– Долго костерил за самоуправство. Врач велел замолкнуть, бойцы отдыхают.

– А командир что?

– Моржом обозвал.

Васька понял: Подосёнов точно. За обоих заступились. Подмигнул санитарке.

С тех пор Васька стал еще веселее, командира, как тот просыпался, тормошил:

– Да мы же мертвые были. Воскресли, считай, грех жаловаться.

Тот на него и не смотрел.

Васька, подхватив садок, захромал к лодке, при этом костылями больше траву раздвигал, чем опирался на них. Сойдя с пригорка, заметил, что брезент в лодке свернут наспех. Откинул. Так и есть – вторая винтовка пропала. Вытряс садок прямо в воду, рыбины, ошалев, застыли, постояли смирно в зеленоватой воде, вильнули хвостами прочь. Все в одну сторону. Вскарабкался назад. Слева над ним возвышались стены интерната, над облезлой крышей суетились и каркали вороны, дальше причал, сбоку монастырской бухты сарай лодочный. Людей нигде не видно. Еще раз пробежал взглядом окрестности. Пошел наугад. Тут под соснами блеснула металлом длинная линия. Гвалт чаек, трепотня кузнечиков в траве мешали Ваське глаз настроить. Или это сердце колотилось изнутри. Возраст, видать. Вдали вдруг встал в полный рост Семен с винтовкой наперевес, притаился у ивы близ сарая. Не дело. Пацан жизнь себе поломает из ревности.

Васька ступал на протез легонько, лишь бы равновесие не потерять и не греметь ободами. Едва шел, а потел, будто стометровку давал. Напрасно не послушал командира? Зря парня вооружил? Дело молодое, Васька уже и не помнил толком, как оно, когда слюбишься. Была какая-то девчонка до войны, косы длинные. Еще конопатая санитарка в госпитале – та его дразнила «счастливым».

До сих пор Васька не жаловался на свое увечье. Ни вслух, ни в мыслях. Теперь он спотыкался, клял свою культю. Бежать – какой там! – лететь впору, а он протезом шаркает. На кой хрен он уже столько лет ковыляет? Для чего живет? Семьи не нажил, пацана и того погубил. Знал же про пистолет у этого Егора. Новых подозревал, что косят под больных, а все медлил.

Под протезом защипало, натер культю так, что, припадая на правую, на каждом шагу кривился, глаза слезами наливались против воли. Упал дух перевести. Заметил, как «профессор» уплывает на лодке один. Пригляделся: Семен под окном сарая спрятался.

Васька был все еще далеко. Не успеет: у Егора, волка этого, пистолет. Достал – пальнул. Винтовка на дальняк рассчитана. Надо было с ТТ начинать учить. Сложил губы трубочкой, свистнуть, отозвать Семена, но тот со «шпицем» ринулся в сарай.

Васька поднялся, поскакал к сараю. Либо учи как следует, либо оружие в руки не давай. Что он теперь ответит командиру? Как Антонине Алексевне покажется на глаза? Не зря Васька этих боеприпасов испугался, как схрон на Оборонном нашли. На ученьях хотел все патроны расстрелять к лешему. Не то попадут в чужие руки. В животе все внутренности в жгут стянуло.

Меж двух сосен заметил невысокий крест каменный, основательный, пестрый от лишайника. Сколько раз мимо хромал – его не видел. От духоты крест в его глазах пошатнулся, расплылся, раздвоился. Васька с утра ничего не ел, но силы еще были. Прислушиваясь, сполз к окну сарая. Заглянул, оценил обстановку. Семен на полу, дышит. Егор по полкам рыскает. На Ёлку лезет Валентин, который все кепочку снимал при встрече, с тростью ковылял. Чья-то тень. Значит, еще один в углу. Достал ТТ, рукояткой пистолета стукнул в окно. Снял первого, кто открыл, – тощего.

Валентина убрал в затылок, и Ёлка, лежавшая под ним покойницей, взвыла, закашлялась, принялась его с себя спихивать. Пуля царапнула ей щеку. Егор прижался к двери, водой растекся по косяку, пихнул дверь спиной, дал зигзага. Васька дернулся было за ним, тут Семен внутри сарая застонал.

– Ранен? – крикнул в окно Васька.

Семен поднялся, уперся плечом в приклад, щелкнул предохранителем, качнувшись, выстрелил. Егор свалился, будто ему вожжой хлестнули под колени. Серую спину придавила к земле косая тень каменного креста. Васька держал эту спину на мушке, ждал, когда поднимется. Пуля у Семена вылетела абы как – притворяется, гад.

На остров упала тишина. На лиловом небе стояло белое солнце. Егор так и не пошевелился. Ну артист.

В сарае качались вверх тормашками банные дубовые веники, пахло соломой, дощатый пол был в желтых сахаринках полыни. На стене висели снасти, место, откуда уплыла лодка, уже затягивало ряской. На полу двое мертвых, на соломенной лежанке двое живых. В этом сарае Васька раньше не бывал. Знал, что тут свидания назначают, да что ему с того.

Васька поднял винтовку, оперся на нее, сел на лавку возле Семена. Ёлка, которую тот укутал в свою рубашку, оставшись в майке, тряслась и всхлипывала. Таращила глаза на Валентина. Из его головы под лежанку ползла кровавая змейка. Семен пытался ногой отпихнуть Валентина от нее подальше. Да куда там – мертвецы тяжелее живых, голова на толстой шее качнулась, как здоровая, глаз на них прищурила. Ёлка вскочила на ноги, осела на солому подальше.

– Они Цаплю убили, – Семен точно оправдывался. – За морфин.

Васька не знал, что сказать, и Егора надо проверить пойти, да все отдышаться не выходило. Отвоевал свое.

– Васька? Ранен?

В дверях воздвигся командир. Ваське почудилось, что он из Ладоги, из-под свай вырос, теперь по пояс в воде стоит, ноги рябью скрыты. Семен с Ёлкой тоже глаза выпучили, как на привидение. Никто не слышал, как командир подъехал на тележке.

– Этих зачем убрал?

– Командир, эти двое Суладзе убили, девушку вот, как бы сказать-то, допекали, – отрапортовал Васька.

Командир въехал внутрь. Ёлка вжалась в угол.

– Жених твой куда смотрел?

Командир не спрашивал, он обвинял.

– Чего он там, очухался, нажаловаться успел? – Васька достал самокрутку, раскурил, Семена шлепнул по руке, чтобы не тянулся.

– Убит он.

– Кто?! Егор? – Ёлка вскочила, сбросив на пол клочья халата, кинулась прочь из сарая.

Семен – за ней и через минуту вернулся назад.

– Напротив креста, во лбу пуля, я не понимаю, как это. Я в затылок целил.

– Срикошетило, что ли? – Васька развернулся к командиру.

– Стареешь.

– Да он же тебя на растерзание отдал дружкам своим, – кричал Семен в открытую дверь. – Стоял в пиджаке и ничего не сделал… Дура!

Семен рассказал про Цаплю и что расслышал про капусту-валюту, курьера. По всему выходило, бандиты они, новенькие эти. Валютчики и насильники. Жаль, Илья Ильич смылся, теперь не догнать. Да и с участковым еще толковать придется.

– Командир, как думаешь, нас с Семеном Петровичем теперь наградят? – Васька подмигнул Семену. – Вот так выстрел!

– Вряд ли.

Командир был мрачный. Когда Семен отправился к Ёлке, добавил:

– Значит, так, Семена тут не было.

– Понял.

– Дай-ка сюда пистолет.

Командир достал свой ТТ, подержал оба пистолета на ладони, пощелкал магазинами. Убрал один себе в кобуру, второй протянул Ваське.

– До завтра с ним не показывайся.

* * *

– Убийца! – кричала она в лицо Семену.

Егор лежал перед ними, перевернутый на спину, она расправляла ему руки и завернувшуюся левую ногу, отряхивала пиджак от сора, трясла за воротник. Голова Егора моталась, открывая кадык. На лбу вокруг раны запеклась кровь. «Разноглазый», – всплыли в памяти слова матери. Как давно это было. Ёлка представила его глаза, красивые, самоцветные. Смотришь и не можешь понять, как такое чудо возможно. Но он никогда больше на нее не взглянет.