Полуостров Сталинград

— В стадии формирования, товарищ Сталин. Нужны ещё танки, автомобили и всё прочее.

На самом деле лукавлю. 24-ая ударная армия на основе политического корпуса, командный состав которого сформирован из политруков, уже перебрасывается на территорию Анисимова (11-ая армия). И у них уже больше сотни танков, трофейных и свежевыпеченных Т-34.

Но Сталин меня на слове не поймает.

— У мэня складывается впечатление, — вождь возвращается к избитой теме, — что ви хотите отдать Минск.

— Неправильное впечатление, товарищ Сталин, — отвечаю бодро и без запинки, — дело в том, что меня радует абсолютная прозрачность намерений фон Бока. Не надо гадать, куда он ударит. Он открыто рвётся к Минску, давая мне время подготовить контрудар в другом месте…

Не успеваю закончить.

— Ви готовите контрудар?! Где? Пачиму молчали? — Сталин заметно возбуждается.

— А разве это было непонятно? Конечно, готовлю. Давайте не буду говорить, где. У меня насчёт этого суеверия, товарищ Сталин.

— Ви всё-таки скажите, хотя бы примерно.

Просящему тону вождя отказать невозможно.

— Гм-м… товарищ Сталин, вы наверняка знаете, что 24-ую армию перебрасываю северо-восточнее Вильнюса, поближе к городку Швенчонис. Где-то там и ударю. Планирую оторвать кусочек Литвы и Латвии, такой треугольничек с вершиной в Даугавпилсе. Совместно с Северо-Западным фронтом.

— Ви ж говорили, что 24-ая армия не готова.

— 11-ая поможет, из своих резервов что-то подброшу. На поставки надеюсь. Боеготовность к тому же подразумевает обстрелянность войск.

— Сколько вы будете готовить контрудар?

— Недели полторы-две. Сроки не только от меня зависят.

— А от кого?

— От вас и от немцев, — из трубки сочится удивление, — от вас — поставки, от немцев — степень их резвости. Если будут и дальше так же рваться к Минску, то быстрее начну, если потеряют темп, то… ещё быстрее.

— Всё-таки Минск удержите?

Вот натурально надоедает мне этим вопросом. Он там что, с Рузвельтом пари заключил на Минск? Хотя смотря какое пари, если это пара десятков танкеров с бензином бесплатно, то я — за. Если тысяч по пять тонн в каждом. Но его ж напрямую не спросишь!

— Товарищ Сталин, вы меня простите, но вижу свою главную задачу в победе, а не в обязательном удержании какого-либо города, пусть даже и Минска. Если для победы надо будет оставить Минск, я его оставлю. Пока не вижу такой необходимости, но она может возникнуть. Когда-то Кутузов даже Москву оставил Наполеону, что уж про Минск говорить?

— Всё-таки постарайтесь удержать белорусскую столицу, — оставляет вождь за собой последнее слово и, вынуждая дать обещание приложить все силы и всё такое.

Ну, хоть так, без категоричности. Прямо камень с души. Но со всеми камнями не разделаешься. Например, какая сука стучит на меня в Москву? Я бы этих стукачей законодательно запретил. Что-то никак не помогло это доносительство наши первые поражения предотвратить. Проявляли бдительность, проявляли, а как немцы пришли, столько погани вылезло! Особенно на Украине. Прибалтика-то, хрен с ней, она с нами всего год.

Поднимаюсь по лестнице и начинаю ухмыляться. Стоит только обмозговать, и в девяти из десяти случаев проблема будет решена. Кажется, я придумал, как сильно осложнить работу соглядатаям. Ничего сложного!

Полированная тысячами прикосновений перилина кончается вместе со ступеньками. И очередной камень приготовлен к сбросу с моей многострадальной шеи.

28 августа, четверг, время 14:20.

Барановичи, учебный авиацентр.

Давненько я не играл в шашки в Барановичах. И давненько не смотрел кино.

— Ножницы! — провозглашает голос Рычагова с экрана. — Если вы допустили такой захват со стороны фрицев, ставьте себе минус!

На экране два мессера зажимают Як сзади с двух сторон. Динамичные кадры учебного воздушного боя меняются на схему с тремя самолётами. Теми, что были только что «вживую».

— Если пара приближается сверху, то манёвр ухода следует делать вверх, — лекторский тон Рычагова иллюстрируется будущей траекторией Яка. Он делает как бы ступеньку наверх. Выпрыгивает вверх, затем снова горизонтальный полёт.

— Если снизу, то вниз, — продолжает Рычагов. Реальный Паша помалкивает, он сидит справа от меня.

Дальше любуемся, как Як делает эту «ступеньку» не на схеме, а в небе. Кино заканчивается, оно короткое, на пятнадцать минут. Моё присутствие, так понимаю, сильный сдерживающий фактор, но лёгкий шумок есть. Парни обсуждают увиденное.

— Сейчас следующий фильм. Реальный бой. Посмотрите сами, что бывает с теми, кто не смотрит по сторонам.

Реальный комментатор, неизвестный сержант, лейтенант или политрук, его тон кардинально отличается от академического в учебном фильме. Так и фонит эмоциями. Иногда порыкивает.

— Четвёрка чаек заходит в атаку на немецкие позиции… — комментатор начинает спокойно, но спокойствие тут же кончается. — Они что, не видят?!

На четвёрку чаек коршунами падают сверху четыре мессера. Наши, сосредоточенные на прицеливании, замечают их только после того, как один задымился и начинает рыскать по курсу, а второй исчезает в огненном двойном шаровом разрыве.

— Да как это?! — в отчаянии вскрикивает наблюдатель.

— В эрэсы фриц попал. Они и сдетонировали, — наклоняется ко мне Рычагов.

Дальнейший бой — избиение младенцев. Четыре опытных аса, — на мессерах другие не летают, — охотятся за чайками, которые даже удрать не могут. Вот ещё одна чайка падает, кувыркаясь. Последний оставшийся в строю лётчик в отчаянном рывке ловит зазевавшийся мессер на таран. Падают оба.

— Ну, хоть не всухую проиграли, — резюмирую итог боя.

В зале после того, как экран гаснет, царит оглушительная тишина. Наверное, первый раз такое видят. Я-то насмотрелся. И не в кино.

— Где это было?

— У Анисимова, — шёпотом отвечает Паша.

— Кинооператоров за такие ценные кадры награждать надо, — пусть сам думает как, это его епархия.

Этим шокирующим неискушённую юношескую психику кинороликом основное занятие завершается. После академической нотации Паши с понятным смыслом, — надо смотреть в оба и непрерывно, — выходим из кинозала.

Решаем промять ноги, идём вдоль взлётки.

— А это что? — киваю на пару изломанных мессеров. — Гробите ценную трофейную технику?