Полуостров Сталинград

— Ну-у… немного приукрасила…

— Вот видишь! — Директор готовится вздохнуть хоть с небольшим облегчением.

— На самом деле фашистов убили только четыре тысячи, а наших пятьдесят три с половиной… (не убили, конечно, но Ада ещё путает безвозвратные и санитарные потери — Автор)

Директор совсем чернеет лицом. Спасает положение Светлана Ивановна. Она гладит девочку по голове.

— Адочка, давай договоримся? Это даже взрослым страшно слушать. Так что ты больше ничего такого одноклассникам не рассказывай, ладно? Да-да, понимаю, что тяжело, но с классом я тоже поговорю.

Нет, так нет. Ада копается в памяти: особо и рассказывать не о чем. Не так уж много она и знает. Наконец, её отпускают. За дверью отлипает от противоположной стенки верная подружка Полинка. Тихо переговариваясь, девочки уходят домой.

6 сентября, суббота, время 09:45.

США, Вашингтон, Белый Дом.

— Анкл Джо утверждал, что Гитлер не сможет взять Минск до осени, — Самнер Уэллес, заместитель госсекретаря, отпивает маленький глоточек жгуче горячего кофе, — и он сдержал слово.

Почти выходной, даже не в официальной совещательной комнате, а каком-то второстепенном холле с видом на прилегающую зелёную лужайку беседуют всего трое. Компанию Уэллесу и президенту составляет Джордж Маршалл, чья должность с длинным названием соответствует более понятному и прозрачному наименованию: министр обороны. Только что он закончил короткий доклад, который подтвердил Уэллес. Кратко суть доклада в том, что план войны германского командования окончательно сорван и поражение Германии вопрос всего лишь времени. Не слишком большого. Маршалл дал Берлину не более двух с половиной лет

— Нам надо торопиться, — Рузвельт обрезает сигару, — а Конгресс с места не сдвинешь. Как бы русские не разделались с Гитлером раньше, чем мы вступим в войну. Надеюсь, понимаете, господа, чем нам это грозит?

–Раньше весны мы в Европу десант не сможем организовать, — слова министра обороны не охарактеризуешь иначе, как длинный проход сразу после принятия паса. Рузвельт отмахивается уже зажженной сигарой.

— Это вы сильно вперёд забегаете, Джордж. А почему зимой нельзя?

— Если только по Италии ударить, — вслух размышляет Джордж Маршалл, — или где-нибудь в Греции высадиться. Там и зимой тепло. В центральной Европе нет, придётся зимним обмундированием запасаться, дороже выйдет.

— Кое-кто утверждает, что нам надо Германии помочь, — осторожно замечает Уэллес, — слишком быстро Советы могут разобраться с нацистами…

— Чтобы они сделали это медленнее? — подхватывает Маршалл.

— Не пойдёт! — Рузвельт одним движением рукой с сигарой перечёркивает дымным следом осторожное предложение. — Слишком опасно. Джозефа Сталина не надо держать за идиота. Мы намного больше получим, играя честно.

— Что тогда делать? — вопрошает Маршалл. — Мы действительно не можем быстро вступить в войну.

— Дадим Москве льготный беспроцентный кредит в миллиард долларов. Расплачиваться всё равно будут золотом и пушниной. Америке не помешает полтысячи тонн золота или даже тысяча. В счёт этого кредита будем поставлять им всё, что попросят. Вплоть до оружия.

Генерал и дипломат, будучи настоящими американцами, умеющими считать каждый цент, мгновенно оценивают предложение президента. Золотое содержание доллара одно время было идеей фикс всей правительственной верхушки США.

— А у них есть столько? — осторожно интересуется Уэллес. — В счёт этого миллиарда мы уже послали им первый транспорт?

— Всё так, именно в счёт будущего кредита, — на вопросы президент отвечает с конца.

— Про золото Джозеф Сталин говорит, что есть, — пожимает плечами Рузвельт, наблюдая за кольцом синего дыма, — к тому же у них в Сибири много приисков. Мы можем не торопить их, за несколько лет Россия расплатиться. А мы разбогатеем. Но, господа!

Президент поднимает вверх руку с дымящимся остаточным пеньком сигары и резким движением вминает его в пепельницу.

— Нам надо спешить. Иначе рискуем не войти в число победителей. И не сможем рассчитывать в Европе ни на что. Россия наш союзник, но не стоит впускать их в Европу слишком глубоко. — Президент переводит взгляд на Уэллеса. — Надеюсь, твои прогерманские кое-кто это понимают?

— Их мало, мистер президент, — улыбается Уэллес, — и слышно их всё хуже и хуже.

Когда собеседники прощаются, Рузвельт подкатывает своё кресло к окну. Еле заметная улыбка сопровождает его раздумья.

Эту войну Америке бог послал, не иначе. Поздно, слишком поздно Америка встала на ноги. Весь мир уже поделен, даже соседняя Канада считается доминионом Великобритании. Подсуетились островные кузены в своё время, не упустили момент. Да и мы были их колонией, сейчас даже думать об этом странно. Индия, Австралия, не считая остальной «мелочи», всё под ними. В Юго-Восточной Азии Япония активно к рукам всё прибирает. Мы же слишком долго возимся со своими изоляционистами. Но без внешних рынков сбыта Америка не преодолеет кризиса НИКОГДА.

На наше счастье появился Гитлер, смертельная опасность для Англии. Островитяне теперь впустят американский экспорт на свои необъятные колониальные рынки. Никуда не денется. Ещё Японию загнать на свои острова и за благополучие и величие США можно не беспокоиться несколько десятилетий. Звездно-полосатый американский флаг поднимется над всем миром. Экономика давно к этому готова, тот же кризис — результат самоотравления собственными товарами. Собственная сила убивала Америку.

8 сентября, понедельник, время 19:15.

Москва, Кремль, ставка Верховного Главнокомандования.

— Что ви на это скажете, товарищ Павлов? Только коротко и можете не вставать, — наш красный диктатор сегодня милостив ко мне, ха-ха.

Выдернули-таки меня в Москву. Сослаться на напряжённую обстановку не удалось. Сталин срезал меня одним замечанием:

— Ночью же ви не воюете? Прилетите вечером, ночью улетите. Думаю, два-три часа украденного у вас сна не виведет вас из строя, товарищ Павлов. Прилетайте, ми очень хотим вас послушать.

Так и пришлось вставать на крыло. ТБ-7 топливо жрёт, как верблюд воду после недельного воздержания в пустыне. Поэтому баки заправили на четверть, с расчётом заправиться в Москве на полную катушку. Хоть по такой мелочи выгадаю. Пол-машины трофейных консервов закинули, нет у товарища Сталина привычки дары трясти, но и не отказывается. Личный фонд поощрения или матпомощи никому не помешает. Фруктов нет, они скоропортящиеся, потому мы их давно скормили. Детям, лётчикам, раненым. Кстати, что-то давно мы трофеев не брали.