Полусвет. Страшный смешной роман

– А пока ты считаешь, что Груневальд все же лучше, держу оборону. Имей в виду, я никуда не съеду, – на это Хельмут только посмеивался, считая Марусины слова фигурой речи.

Маруся смотрела с ним съемные квартиры, он, как всегда, цеплялся ко всем недостаткам. Раньше Маруся шла по стенке, а теперь соглашалась с ним во всем. Тут спальня темная, тут – шумно, тут – высокий этаж без лифта…

«В Лондоне мрак, никуда не выйти,

летим с Борей и Левой в Мюнхен,

дочку к бабушке в Тель отправила»,

– отвотсапила Зоя.

«Может, тогда и их в Берлин

позвать?» – переслав Зоин месседж

Корнелии, спросила Наташа.

«Зови круть круть

_эмодзи_три_бурых_крота»,

– ответила Куки.

«Семья Марковых тоже едет в Берлин».

«Сбудется твоя мечта понянчить Левочку»,

— тут же пульнула она Асе.

У Матвея под ребрами сидела тревога, мысли бежали, никуда не добегая, по дороге их сшибали другие, столь же ненужные. Адреналин зашкаливал – надо туда влететь, сюда пробраться, его секретарь еле успевала фотошопить PCR-тесты. Он выправил себе на Мальте ВНЖ, который сто лет был ему не нужен. А тут и ковид, и Брекзит, и в Европу не влететь… На кураже постоянных взломов закрытых границ он снова попробовал вернуть Куки – так, в легкую – и снова получил отлуп. Он даже не понял, с чего в этот раз у него сорвало резьбу.

Не без напряга вывезя жену Ленку с Мальты назад в Лондон, он тащился за рулем в наипоганейшем настроении. Город стал отстоем. Движение на Park Lane однополосное, велосипедисты захватили улицы, ездят по тротуарам, суются под колеса, показывая водителям dirty finger. Цены на коммуналку конские, плату за управление в доме подняли втрое, Интернет работает как в деревне Гадюкино… Надо валить. По принципу Парето он тут же продал квартиру и отправил жену Ленку лечить ковид-паранойю в Барселону. А где он сам теперь живет, Матвей уже не понимал – то снова в Лондон занесет, то в Махачкалу, то в Москву. Там хоть какая-то жизнь.

«Ты где, вертихвостка?» – напоминал он о себе Корнелии, получая в ответ колкости. Приходил в ярость, зарекался писать, и тут же спрашивал, пойдет ли она с ним на очередную вечеринку. И снова ее отлуп вышибал, и снова он хватался за айфон, чтобы ее услышать. Куки собралась с детьми в Берлин. Уж там-то ему точно нечего делать…

– Вы неплохо окопались, до весны продержитесь, – Иван, приехав, обходил дом Глеба. – Дом роскошный, слов нет. Но как все изменилось…

Всё изменилось… Хотя их собственный мир выстоит – ни при какой короне их свет не лишить света, их праздники при них, не в Тель-Авиве, так в Лондоне, не в Москве, так в Берлине. Но как же по-новому высветились характеры! – Ванечка читал свои наблюдения нравов двухлетней давности…

Зоя – трепетный ангел, которому Миша искалечит жизнь, – это он о Зое писал? Какую же злобу надо в себе носить, чтобы устроить судилище! Смотреть не вперед, в их с Борей будущее, а назад. Мстить Мише, врать Байраму. В Асе, которая вечно мычала из-под наушников, вскрылась бездна талантов, такой спектакль устроила на суде! А Поленова? Куда делась бестрепетность королевы, с которой она несла себя по жизни, – даже отсутствием логики не заморачивалась, зачем королеве логика? От Глеба не согласна была терпеть и сотой доли того, что терпит от Загревского, и убеждает себя заклинаниями, что селедочный хмырь ее любит, не видя, что тот никого, кроме себя, любить не способен.

– Неужели вы Наташу не можете вернуть в реальность? – спросил Ванечка жену.

– Ох, Вань, мы тему Загревского залочили.

Наташа заявила, что, если кто плохое слово скажет об Игоре, та ей больше не подруга. Она под горячую руку может сказать что-то резкое об Игоре, но потом все пройдет. А подруги будут ей припоминать то минутное, гадкое, и тащить прошлое в Наташино настоящее. С тех пор все молчат.

Большую спальню отдали Марковым, две другие заняли Куки и Наташа. Детей сгрузили в мансарду, а кабинет отошел Ванечке. Наумовы сняли на Airbnb неудачную квартиру и целыми днями болтались в Доме. Прикупили мангал, поставив в саду, – все как у Глеба в Тель-Авиве. Мансарду и террасу на крыше захватили дети, а на нижней террасе все собирались по вечерам на привычные застолья, которые взяли в свои руки Миша с Иваном.

– Вань, сгоняй мелких, мы их в кухне покормим, – распоряжался Миша. – Мамочка, неси тарелки… Наташ, салаты давай.

– Вот и мы с Левочкой, – на террасу вышла Зоя.

– Левочку – Асе. Зря, что ли, Ася слезы лила, в платочек сморкаясь, – раздавала Корнелия ценные указания, муркая айфон.

– О, Матвей пишет! Он тоже к нам едет, сейчас все выясню, – воскликнул Боря Марков.

«Как он подъедет, если ЕС не принимает самолеты из Лондона, там новый вирус?», – подумала Маруся. «Как он подъедет, если уверял, что ему в Берлине нечего делать?», – подумала Корнелия.

– Объясняю! – Марков закончил разговор. – Как только Самойлов услышал, что ЕС закрывает прием рейсов из Британии, он тут же вылетел на Мальту, последней лошадью, после его самолета границу захлопнули. Мальта ему была нужна затем, чтоб теперь летать по Европе с золотой визой-вездеходом. Во времена настали, уже четыре паспорта не спасают.

– Потому что бабло побеждает зло! – повторил Миша присказку Матвея.

– До Матвея это сказал Пелевин, – уточнил педантичный Марков.

– Какая разница… Быстро за стол и фото! Зоя с Асей в обнимку, вы матери моих детей, мелких на колени… Русско-еврейская оккупация Берлина!

– Сегодня колонку отправил в журнал, – сказал Ванечка, – как парадоксально много общего между немцами и евреями.

– Чушь! – новым светским тоном, заявила Ася. – Ничего общего, кроме того, что нацисты русских еще больше истребили, чем евреев.

– Общего и правда много, – Боря любил точность. – Идиш – язык диаспоры, почти немецкий. Идея сионизма, еврейского государства, варилась прежде всего в головах немецких и французских социалистов.

Герцль, отец-основатель сионизма написал книгу-утопию Alte Neuland – «Старая новая родина», кстати, на немецком… О том, как возродится еврейский народ на Земле обетованной. А немцы, которых помножили на ноль после Второй мировой, возродились в единой Германии, что тоже казалось утопией, – развивал тему Марков. Единый Берлин вместо двух, по живому разрезанных, – такой же символ возрождения немцев, каким был для евреев с нуля построенный Тель-Авив.

– Изба-читальня только на сытый желудок! – Миша притащил из сада блюдо с бараньей ногой. – За барашком ездили с Иваном на турецкий рынок, все как мы привыкли в Тель-Авиве. В немецких суперах мясо – дрянь.

В другом доме, на Хафеле, Маруся всё держала оборону. Пусть крыса идет в суд, если хочет. Дворец продан? Вот и пора шевелиться, покупать дом для Хельмута.

– По закону она должна тебя за год уведомить, что разрывает договор, потому что ты тут больше пятнадцати лет живешь. За год, Ка-а-арл!

– Мари, уже не смешно, никто в суд не пойдет, – морщился Хельмут.

Когда становилось невмоготу, Маруся удирала в дом Глеба со словами: «Надо батарейки подзарядить, не съеду, пока Die Dame не купит тебе обещанное!»