Полутораглазый стрелец

254. ПЕРЕСЕЛЕНЕЦ С ЛЕНДОР-РОУДА

В витрине увидав последней моды крик Вошел он с улицы к портному Поставщик Двора лишь только что в порыве вдохновенном Отрезал головы нарядным манекенам Толпа людских теней смесь равнодушных лиц Влачилась по земле любовью не согрета Лишь руки к небесам к озерам горним света Взмывали иногда как стая белых птиц В Америку меня увозит завтра стимер Я никогда не возвращусь Нажившись в прериях лирических чтоб мимо Любимых мест тащить слепую тень как груз Пусть возвращаются из Индии солдаты На бирже распродав златых плевков слюну Одетый щеголем я наконец усну Под деревом где спят в ветвях арагуаты Примерив тщательно сюртук жилет штаны (Не вытребованный за смертью неким пэром Заказ) он приобрел костюм за полцены И облачась в него стал впрямь миллионером А на улице годы Проходили степенно Глядя на манекены Жертвы ветреной моды Дни втиснутые в год тянулись вереницей Кровавых пятниц и унылых похорон Дождливые когда избитый дьяволицей Любовник слезы льет на серый небосклон Прибыв в осенний порт с листвой неверно-тусклой Когда листвою рук там вечер шелестел Он вынес чемодан на палубу и грустно Присел Дул океанский ветр и в каждом резком звуке Угрозы слал ему играя в волосах Переселенцы вдаль протягивали руки И новой родины склонясь лобзали прах Он всматривался в порт уже совсем безмолвный И в горизонт где стыл над пароходом дым Чуть видимый букет одолевая волны Покрыл весь океан цветением своим Ему хотелось бы в ином дельфиньем мире Как славу разыграть разросшийся букет Но память ткала ткань и вскоре Прожитой жизни горький след Он в каждом узнавал узоре Желая утопить как вшей Ткачих пытающих нас и на смертном ложе Он обручил себя как дожи При выкриках сирен взыскующих мужей Вздувайся же в ночи о море где акулы До утренней зари завистливо глядят На трупы дней что жрет вся свора звезд под гулы Сшибающихся волн и всплеск последних клятв

255. МУЗЫКАНТ ИЗ СЕН-МЕРРИ

Я вправе наконец приветствовать людей мне неизвестных Они мимоидя скопляются вдали Меж тем как все что там я вижу незнакомо И не слабее их надежда чем моя Я не пою наш мир ни прочие светила Пою возможности свои за рубежом его и всех светил Пою веселье быть бродягой вплоть до смерти подзаборной О двадцать первое число О май тринадцатого года Харон и вы кликуши Сен-Мерри Мильоны мух почуяли роскошную поживу Когда слепец безносый и безухий Покинув Себасто свернул на улицу Обри-Буше Он молод был и смугл румяный человек Да человек о Ариана На флейте он играл соразмеряя с музыкой шаги Затем остановился на углу играя Ту арию что сочинил я и пою Вокруг него толпа собралась женщин Они стекались отовсюду Вдруг Сен-Меррийские колокола затеяли трезвон И музыкант умолк и подошел напиться К фонтану бьющему на улице Симон-Лефран Когда же вновь настала тишина Опять за флейту взялся незнакомец И возвратясь дошел до улицы Верри Сопровождаемый толпою женщин Сбегавшихся к нему из всех домов Стекавшихся к нему из поперечных улиц Безумноглазые с простертыми руками А он играя двигался бесстрастно Он уходил чудовищно спокойно Куда-то вдаль Когда отправится в Париж ближайший поезд Меж тем помет Молуккских голубей грязнит мускатные орехи И в то же время в Боме О католическая миссия ты скульптора разишь А где-то далеко Пройдя по мосту Бонн соединивший с Бейлем входит в Пютцхен Девица обожающая мэра Пока в другом квартале Соперничаешь ты поэт с рекламой парфюмера В итоге много ли насмешники вы взяли от людей Не слишком разжирели вы на нищете их Но мы тоскующие в горестной разлуке Протянем руки-рельсы и по ним товарный вьется поезд Ты плакала плечо к плечу со мной в наемном экипаже А теперь Ты так похожа так похожа на меня к несчастью Мы были так похожи как в архитектуре нынешнего века Башнеподобные похожи друг на друга трубы Мы ввысь теперь идем земли уж не касаясь А между тем как мир и жил и изменялся Кортеж из женщин длинный как бесхлебный день За музыкантом двигался по улице Верри Кортежи о кортежи И в день когда король переезжал в Венсенн И в день когда в Париж посольства прибывали И в день когда худой Сюже стремился к Сене И в день когда мятеж угас вкруг Сен-Мерри Кортежи о кортежи Стеклось так много женщин что они В соседних улицах уже толпились Прямолинейно двигаясь как пуля Они спешили вслед за музыкантом Ах Ариана и Пакета и Амина Ты Миа ты Симона ты Мавиза И ты Колет и ты красотка Женевьева Они прошли за ним дрожа и суетясь Их легкие шаги покорны были ритму Пастушеской свирели завладевшей Их жадным слухом На миг остановившись перед домом Без стекол в окнах нежилой Назначенной к продаже Постройкою шестнадцатого века Где во дворе стоят рядком таксомоторы Вошел в калитку музыкант И музыка вдали теперь звучала томно Все женщины за ним проникли в дом пустой В калитку ринулись толпой тесня друг друга Все все туда вошли назад не обернувшись Не пожалев о том что покидали С чем распрощались навсегда О жизни памяти и солнце не жалея Спустя минуту улица Верри была безлюдна С священником из Сен-Мерри остались мы вдвоем И в старый дом вошли Но ни души мы там не увидали Смеркается Звонят к вечерне в Сен-Мерри Кортежи о кортежи Как в день когда король вернулся из Венсенна Пришла толпа картузников-рабочих Пришли с лотками продавцы бананов Пришли республиканские гвардейцы О ночь О паства томных женских взоров О ночь Я все еще грущу и жду без цели Я слышу вдалеке смолкает звук свирели

256. ЧЕРЕЗ ЕВРОПУ

Ротсож Твое лицо румяно гидропланом стать может твой биплан И кругл твой дом где плавает копченая селедка Мне к векам нужен ключ Но к счастью видели мы господина Панадо И в этом смысле можем быть спокойны Что видишь ты мой старый сотоварищ 512 или 90 пилота ль в воздухе теленка ль что глядит сквозь брюхо матери Я долго в поисках скитался по дорогам О сколько глаз смежилось на дорогах От ветра плачут ивняки Открой открой открой открой открой Взгляни же о взгляни Старик в тазу неспешно моет ноги Una volta ho inteso dire che vuoi * Я прослезился вспомнив ваши детства А ты показываешь мне чудовищный синяк Картинка где изображен возок напомнила мне день Составленный из лоскутков лиловых желтых зеленых голубых и красных Когда я за город отправился с каминною трубой державшею на своре суку Но у тебя давно нет дудочки твоей Труба вдали меня попыхивает папиросой Собака лает на сирень Светильник тихо догорел На платье лепестки упали Два золотых кольца сандалий Горят на солнце связкой стрел Но волосы твои пересекли дрезиной Европу пестрыми разубранную огоньками

* Однажды я решил сказать то, что хочу (итал.). — Ред.

257. СУХОПУТНЫЙ ОКЕАН

Я выстроил свой дом в открытом океане В нем окна реки что текут из глаз моих И у подножья стен кишат повсюду спруты Тройные бьются их сердца и рты стучат в стекло Порою быстрой Порой звенящей Из влаги выстрой Свой дом горящий Кладут аэропланы яйца Эй берегись уж наготове якорь Эй берегись когда кидают якорь Отлично было бы чтоб с неба вы сошли Как жимолость свисает с неба Земные полошатся спруты Какое множество средь нас самих себя хоронит О спруты бледные волн меловых о спруты с бледным ртом Вкруг дома плещет океан тебе знакомый Не забываясь даже сном

258. ЛУННЫЙ СВЕТ

Безумноустая медоточит луна Чревоугодию всю ночь посвящена Светила с ролью пчел справляются умело Предместья и сады пьяны сытою белой Ведь каждый лунный луч спадающий с высот Преображается внизу в медовый сот Ночной истории я жду развязки хмуро Я жала твоего страшусь пчела Арктура Пчела что в горсть мою обманный луч кладет У розы ветров взяв ее сребристый мед

МАКС ЖАКОБ

259. СЕРЕНАДА

Сутул, без ягодиц, но с бородою Чуть не до гетр, таков поклонник твой, И все ж, прелестница в перчатках синих, вою Я под окном твоим с девичьей резедой. Часы стенные бьют и, сонно Вращая вал, выводят короля: На нем пятиконечная корона, Она — твой герб, но им пресыщен я. Коралла синего иль аметиста тени, Ресницы папоротника Отмежевали на века Свет от неверного стекла. Окно: сигара на краю вселенной. Долой безмолвие, ковчег ее красот: Бессменная свеча измен мне лжет! И все-таки надежда шепчет, что Я не мечтатель юный, Не житель Пампелуны И перед сердцем ставлю знак бекара. Он — ватерлиния и звезд и тротуара. А дома туфельки Тебе мозолей не натрут, И дверь, ведущая вовнутрь Вселенной, — непристойность. Я, точно конь, стою понуро, Дрожа от головы до ног Лишь потому, Что на наезднице медвежья шкура.

АНДРЕ САЛЬМОН

260. СВЕТЛЯКИ

Не глядя, как плетется кляча, Крестьянин дремлет на возу. Старуха, с дочкою судача, Ведет на ярмарку козу. Чем заняты все эти люди? Ах, чем угодно, лишь не мной. Но я, покорствуя причуде, Слежу за жизнью мне чужой. Увы, один под сводом неба, Утратившего счет годин, Один, в скирду зарывшись хлеба, И там, меж деревень, один. И жизнь была б лишь дар презренный Без этой пляски светляков — Балета будущих веков Во славу гибнущей вселенной!

261. ТАНЦОВЩИЦЫ

Герольд, любовник, брат, он жизни мне дороже: Сегодня вечером, отмститель всех обид, Он императора убить обязан в ложе, Когда прелестный принц с инфантой убежит. Я для него хочу сегодня быть прекрасной И танцевать. Суфлер в наш входит заговор, Чтоб с материнскою зарею громогласно Поздравил хор народ, безмолвный с давних пор. От перьев, сброшенных изгнанниками рая, Воспламеняются костры, пожар взметая До туч, где от любви мычит апрельский бык. Сестра, мы проведем всю ночь среди владык Минуты, с кучером, с сенатором, с алькадом, Прислушиваясь, как возводят дыбу рядом.

ПОЛЬ-ЖАН ТУЛЕ

262. ПЕСЕНКА

Помнишь, после бездорожья Краткий отдых в кабачке? В белом ты была пике — Хороша, как матерь божья. Нам бродяга из Наварры На гитаре поиграл: Был мне люб и звон гитары И студеный мой бокал. О забытом богом в ландах Я мечтаю кабачке: О трактирщице в платке, О глицинии в гирляндах.

263.

Как эти яблоки В их блеске золотом На берегах реки, Где высился Содом, Иль словно те плоды, Которые Тантал Среди гнилой воды, Отплевываясь, жрал, — Так сердце, что дано Тебе держать в руках: Раскрой его — оно Внутри лишь тлен и прах.

ЖАН ЖИРОДУ

264.

Эклисе, Эклисе, За кормой плещет пена, Мы вели себя все, Как велела Елена. Прелестное веретено И ножницы — девичья доля. Эх, Эклисе, прекрасно поле, Хоть сжато без серпов оно!

265.

Я вижу Бельфора Пруды, силуэт Печальный собора, Которого нет; И осень — о, рок, Чья поступь все губит! — Трубящую в рог, Который не трубит; И тетку Селест, Что, рдея от злости, Убила бы гостя, Который не ест, — Всю юность мою В тупом захолустьи. И желчи и грусти Я слез не таю.