Полутораглазый стрелец

Мне неизвестно, чем должна была быть «Бродячая Собака» по первоначальному замыслу основателей, учредивших ее при Художественном обществе Интимного театра, но в тринадцатом году она была единственным островком в ночном Петербурге, где литературная и артистическая молодежь, в виде общего правила не имевшая ни гроша за душой, чувствовала себя как дома. [601]

«Бродячая Собака» открывалась часам к двенадцати ночи, и в нее, как в инкубатор, спешно переносили недовысиженные восторги театрального зала, чтобы в подогретой винными парами атмосфере они разразились безудержными рукоплесканиями, сигнал к которым подавался возгласом: «Hommage! Hommage!» [602]

601

Одним из девизов завсегдатаев подвала был «Les artistes chez soi» (франц.) — «артисты у себя». Это формула часто печаталась на программах и пригласительных билетах.

602

«Hommage! Hommage!» («чествование, почтение» — франц.) — ритуальное приветствие в «Бродячей собаке».

Сюда же, как в термосе горячее блюдо, изготовленное в другом конце города, везли на извозчике, на такси, на трамвае свежеиспеченный триумф, который хотелось продлить, просмаковать еще и еще раз, пока он не приобрел прогорклого привкуса вчерашнего успеха.

Минуя облако вони, бившей прямо в нос из расположенной по соседству помойной ямы, ломали о низкую притолоку свои цилиндры все, кто не успел снять их за порогом.

Затянутая в черный шелк, с крупным овалом камеи у пояса, вплывала Ахматова, задерживаясь у входа, чтобы по настоянию кидавшегося ей навстречу Пронина вписать в «свиную» книгу свои последние стихи, по которым простодушные «фармацевты» строили догадки, щекотавшие только их любопытство. [603]

603

В тексте авторизованной машинописи (ИРЛИ) здесь следует абзац, опущенный в ПС-I: «Давно уже исчерпав кредит, горячился перед стойкой буфетчика виллонствующий Мандельштам, требуя невозможного: разменять ему золотой, истраченный в другом подвале». Для этой «портретной» зарисовки Лившиц использует ст-ние Мандельштама «Золотой» (1912) из книги «Камень» (Спб., 1913).

В длинном сюртуке и черном регате, [604] не оставлявший без внимания ни одной красивой женщины, отступал, пятясь между столиков, Гумилев, не то соблюдая таким образом придворный этикет, не то опасаясь «кинжального» взора в спину.

Лоснясь от бриолина, еще не растекшегося по всему лицу, украдкой целовали Жоржики Адамовичи потные руки Жоржиков Ивановых [605] и сжимали друг другу под столом блудливые колени.

Сияя, точно после причастия, появлялся только что расставшийся с Блоком Пяст, и блеск его потертого пиджака казался отсветом нечаянной радости. [606]

604

Регат — фасон галстука.

605

Адамович Г. В. и Иванов Г. В. (1894–1958) — поэты-акмеисты, члены первого «Цеха поэтов» (Г. Иванов первоначально входил в группу эгофутуристов). Ср. мистифицированную характеристику Лившица в воспоминаниях Г. Иванова: «Имя было, по тем временам, громкое: конфискованная книга, ряд скандалов на диспутах, драки, стрельба в публику. <…> В соединении с такой репутацией забавны были его светские манеры и изящный фрак» (Иванов Г. Петербургские зимы. Париж, 1928, с. 29). Ср. также отзыв Г. В. Адамовича на ст-ния Лившица (№ 80, 81), напечатанные в «Эпопее»: «Мы давно потеряли из виду его диалектическую, тяжелую и темную от усилия мысли лирику» («Звено», Париж, 1923, 10 сентября).

606

Пяст В. (Пестовский В. А., 1886–1940) — поэт-символист и критик; здесь намек на кн. Блока «Нечаянная Радость» (1907). Лившиц, вероятно, имеет в виду эпизод из его «Воспоминаний о Блоке» (Пг., 1925, с. 69–70), когда Блок, проводив Пяста в «Бродячую собаку», сам туда не пошел.

В позе раненого гладиатора возлежал на турецком барабане Маяковский, ударяя в него всякий раз, когда в дверях возникала фигура забредшего на огонек будетлянина, и осоловелый акмеист, не разобрав, в чем дело, провозглашал из темного угла: «Hommage! Hommage!»

Приунывший к концу своей недели «король французских поэтов» уже не топорщился ни огромными лопастями кактусообразного воротника, ни женоподобными буфами редингота, напоминавшими нам, русским, о Пушкине, и торопливо догрызал свой последний ноготь, словно за этим неминуемо должно было наступить всеразрешающее утро.

В коленкоровом платьице, похожем на футляр, в который спрятали от порочных старческих взглядов еще не разряженную куклу, звонким голоском читала стихи Поля Фора целомудренная Жермен д'Орфер, и «собачьи» дамы в золотых шугаях и платьях от Пуарэ, [607] плохо понимавшие по-французски, хихикали, когда до них долетало слово «pissenlit» /Одуванчик (франц.). — Ред./, так как думали, что это неприлично.

Обнимая за талию привезенного с собою эфеба, одобрительно покачивал головою апостол Далькроза и Дельсарта, Сергей Волконский, [608] уверяя, что только эта маленькая парижанка могла бы научить русских актеров читать «Евгения Онегина».

607

Фор Поль (1862–1960) — французский поэт, носивший титул «короля поэтов»; д'Орфер Жермен — чтица, выступавшая со стихами Поля Фора. В газ. «Петербургский курьер» (1914, 20 марта) напечатана фотография «Поль Фор в „Бродячей собаке“» (см. илл. между с. 544 и с. 545 и шарж Н. Альтмана «Поль Фор». Пуарэ Поль (1879–1944) — знаменитый французский портной, один из первых устроителей театрализованных демонстраций моделей.

608

Волконский С. М. — (1860–1937) — писатель, критик, театральный деятель, пропагандист в России «эвритмической» системы теоретиков сценического движения Э. Жака-Далькроза (1865–1950) и Ф. Дельсарта (1811–1871). 22 и 28 марта 1913 г. Волконский устроил в «Бродячей собаке» и в зале на Малой Конюшенной (д. № 3) «Вечера ритмической пластики» с участием швейцарского художника и танцовщика Поля Тевна (1891–1921).

Узнав от приехавшего прямо из Государственной думы депутата о смене министерства, молодые танцоры императорского балета, Федя Шерер и Бобиш Романов, втащив на подмостки бревно, уносили его прочь, изображая отставку Коковцева, и снова водружали тот же чурбан, инсценируя по требованию присутствующих назначение премьером Горемыкина: [609] клубами морозного воздуха врывалась политика в пьяный туман подвала.

Врывалась только на минуту, ибо Борис Пронин, несмотря на то, что находился в постоянном «подогреве», трезво оценивал положение и ни за что не поставил бы свое любимое детище под удар властей предержащих.

609

Шерер Ф. К. (1891—?) — танцовщик Мариинского театра, в 1914 г. оставил сцену. Импровизация была исполнена, вероятно, 30 января 1914 г., когда председателем совета министров вместо В. Н. Коковцева (1853–1943) был назначен И. А. Горемыкин (1839–1917).

Быть может, именно боязнь испортить отношения с полицией, и без того подозрительно поглядывавшей на его подвал, побуждала Пронина остерегаться слишком тесной дружбы с футуристами, от которых всегда следовало ожидать какого-нибудь неприятного сюрприза.

Сколько ни старались будетляне снискать его доверие, все было напрасно. Не уважал нас Пронин, да и только. Уважал Пронин падших «великих»: перепившихся парламентариев, дурачащихся академиков, Давыдова, поющего цыганские романсы «с мизинчика», [610] Бальмонта, еле держащегося на ногах. [611]

610

Давыдов В. Н. (1849–1925) — известный драматический актер, педагог; фразеологизм «с мизинчика» означает «неожиданно, экспромтом».

611

О чествовании К. Д. Бальмонта в «Бродячей собаке» 8 ноября 1913 г., о происшедшем тогда скандале, а также о других вечерах поэта — 3 января 1912 г., 3 марта 1914 г — см. ПК 1983, с. 180, 215, 228.

Мы же, футуристы, были падшими от рождения. Ни одной пьяной слезы не вышибали из глаз, никакой «достоевщинкой» не щекотали расхлябанной интеллигентской чувствительности ни копролалия Крученых, ни размалеванная щека Бурлюка, ни полосатая кофта Маяковского, ни мое жабо прокаженного Пьеро. [612]

Лишь в редчайших случаях, вроде приезда Маринетти, Пронин круто менял фронт, становился с нами необычайно почтителен и допускал к дележу общего пирога. Действительно, не мы пили в «Бродячей Собаке», но нашей заслуги было в этом мало, и фраза, принадлежащая Шкловскому, [613] в моей интерпретации лишена всякого горделивого оттенка.

612

Б. Пронин в 1939 г., отвечая, вероятно, на это заявление Лившица, вспоминал; «В „Собаке“ в первый же год начали царить поэты, были определены официально вечера поэтов, на которых подвизались в основном Кузмин и Гумилев. Они считались арбитрами, они судили молодых поэтов. <…> Маяковский, Каменский, Хлебников появлялись всегда вместе <…> Маяковский очень дружественно относился к Каменскому, страшно нежно и глубоко — к Хлебникову <…> Хлебникова мы считали большим поэтом, даже Кульбин, не понимая его, чувствовал колоссальную личность» (Пронин Б. В «Бродячей собаке» — ГММ). Мое жабо прокаженного Пьеро — вероятно, на эту «маску»-костюм Лившица, а также на сб. В. Гнедова «Смерть искусству» (Спб., 1913), в который вошла его скандальная «Поэма конца» (без единого слова), намекает И. Северянин в «Поэзе истребления» (февраль 1914): «Ослы на лбах, «пьеро»-костюмы И стихотомы… без стихов!» (Северянин Игорь. Стихотворения. Л., 1978 (Б-ка поэта. М. С), с. 236).

613

Не мы пили в «Бродячей собаке» — по свидетельству Шкловского, это сказано неким «остроумным человеком» (Шкловский В. Случай на производстве. — «Стройка», 1931, № 11). Между тем в печати утверждалось: «Настоящим оплотом футуристов в Петербурге является „Бродячая собака“» («Московская газета», 1914, 2 января).

Мы не были в фаворе у «собачьих» заправил. На цветных афишках с задравшим лапу лохматым пудельком, [614] которые Пронин циркулярно рассылал друзьям и завсегдатаям «Бродячей Собаки», никогда не красовались уже громкие имена будетлян. По сравнению с тысячными аудиториями в обеих столицах урон был невелик, но самый факт достаточно характеризует двусмысленную роль, на которую были обречены футуристы в пронинском подвале. [615]

614

Лохматый пуделек — марка «Бродячей собаки» работы художника М. В. Добужинского (см. ПК 1983, с. 165 и сл.)

615

Такое категорическое утверждение Лившица верно лишь отчасти и относится к довоенным сезонам подвала. Маяковский, по свидетельству Пронина, уже был видной фигурой в «Собаке» до начала войны. В кабаре выступали с докладами Кульбин, Шкловский, А. Лурье, И. Зданевич (см. программы вечеров — ПК 1983, с. 190, 208, 214, 221, 224, 233–234, 240–242). В начале 1915 г. (в это время Лившиц был в Киеве) имя Маяковского дважды появлялось в программах подвала — на персональном вечере 20 февраля и на вечере 25 февраля, посвященном сб. «Стрелец», см. также программу «Вечера пяти» (11 февраля 1915 г.), где указаны имена Д. Бурлюка, В. Каменского, И. Северянина.

Совсем иное положение занимали в «Бродячей Собаке» акмеисты. О них даже в гимне с похвалой отозвался Кузмин:

Цех поэтов — все «Адамы», Всяк приятен и не груб.

Ахматова, Гумилев, Зенкевич, Нарбут, Лозинский [616] были в подвале желанными гостями. Но на Мандельштама и Георгия Иванова, друживших с нами, Пронин посматривал косо. Он, бедняга, слабо разбирался в тонкостях литературных направлений и поневоле ориентировался на побочные признаки.

616

Зенкевич М. А. (1891–1973), Нарбут В. И. (1888–1944) и Лозинский М. Л. (1886–1955) — поэты, члены первого «Цеха поэтов» (см. ст-ние Лозинского, посвященное Пронину и «Бродячей собаке». — Лозинский М. Л. Багровое светило. М., 1974, с. 192). Сохранился сб. Лившица ТБ с надписью: «Дорогому Михаилу Александровичу Зенкевичу — старинному соратнику — а также возлюбленному другу с искренней симпатией. Бенедикт Лившиц. 13.V.1927. Москва» (ГЛМ).

II

Было бы, однако, ошибкой представлять себе символистов, акмеистов и будетлян в виде трех враждующих станов, окопавшихся друг от друга непроходимыми рвами и раз навсегда исключивших для себя возможность взаимного общения.

Вячеслав Иванов, например, высоко ценил творчество Хлебникова, и нелюдимый Велимир навещал его еще в башне на Таврической. [617] С Кузминым, невзирая на то, что мы не слишком почтительно обошлись с ним в «Пощечине общественному вкусу», [618] у меня установились прекрасные отношения с первого же дня, когда Юркун, [619] познакомившийся со мною и Лурье в «Бродячей Собаке», привел нас к нему в квартиру Нагродской, [620] на Мойке. Никакие принципиальные разногласия не могли помешать этим отношениям перейти в дружбу, насчитывающую уже двадцать лет.

617

Хлебников посещал «башню» Вяч. Иванова (ул. Таврическая, д. 25) и «Академию стиха» при «Аполлоне» в 1909 — начале 1910 гг. Весной 1912 г. Вяч. Иванов с семьей выехал за границу, и «башня» прекратила свое существование. О взаимоотношениях Вяч. Иванова и Хлебникова см.: Парнис А. Новое из Хлебникова. — «Даугава», 1986, № 7, с. 106–109.

618

Крученых вспоминал об этом: «Он же (Хлебников) при окончании составления манифеста заявил: «Я не подпишу это. Надо вычеркнуть Кузмина — он нежный». Сошлись на том, что Хлебников пока подпишет, а потом отправит письмо в редакцию о своем особом мнении, — такого письма мир, конечно, не увидел» (Хлебников В. Зверинец. М., 1930, с. 13–14). Об отношении Лившица к Кузмину свидетельствует его дарственная надпись на «Патмосе»: «Дорогому Михаилу Алексеевичу Кузмину, чудесному поэту, чье прекрасное творчество — подлинная моя отрада, — с нежной любовью и неизменной дружбой. Бенедикт Лившиц. 3.V. 1926. Петербург» (собр. В. А. Успенского — экземпляр с авт. правкой).

619

Юркун Ю. И. (1895–1938) — беллетрист, близкий друг М. А. Кузмина. Сохранился автограф ст-ния Лившица «Пьянитель рая, к легким светам…» (см. № 23), вписанный в альбом Юркуна в «Бродячей собаке» на вечере Поля Фора с дарственной надписью: «Милому Юрочке Юркуну. Бенедикт Лившиц. 20.III.1914». Тогда же сделана запись П. Фора: «La lumiere est la vie de toutes mes pensees. Paul Fort» («Свет — это жизнь всех моих мыслей. Поль Фор», франц. — собр. Л. А. Глезера).

620

Нагродская Е. А. (1866–1930) — писательница, автор популярного в то время романа «Гнев Диониса» (1910).