Полутораглазый стрелец
Шрифт:
Я возвращался на Петербургскую сторону маршрутным трамваем, соединявшим одну окраину с другой. Его прямым назначением было развозить рабочих по фабрикам. Но он был, вместе с тем, неоценимым средством передвижения для всех, кто, прогуляв ночь, стремился на ее исходе попасть к себе домой и не имел денег на извозчика.
Два людских потока встречались в маршрутном трамвае, воплощая в себе два противоположных полюса городской жизни.
В зеркальном стекле я видел свое отражение: съехавший на затылок цилиндр, вытянутое лицо, тяжелые веки. Остальное мне нетрудно было бы мысленно дополнить: двойной капуль, [655] белила на лбу и румяна на щеках — еженощная маска завсегдатая подвала, уже уничтожаемая рассветом… Перед моими слипающимися глазами чредою сменялись, наплывая друг на друга, кусок судейкинской росписи, парчовый, мехом отороченный, Лилин шугай, тангирующая пара, сутулая фигура Кульбина… нет, средневекового жонглера Кульбиниуса, [656] собирающегося подбросить в воздух две преждевременно облысевших головы. Нет, это не лысины, а руки, лежащие на коленях, и на меня смотрит в упор не лобастый Николай Иванович, а пожилой рабочий в коротком полушубке. В глубине запавших орбит — темное пламя ненависти.
655
Двойной
656
Жонглер Кульбиниус — здесь Лившиц сравнивает Н. И. Кульбина со средневековым поэтом-жонглером (см. гл. 1, 25).
Мне становится не по себе. Я выхожу из вагона, унося на всю жизнь бремя этого взора.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Лето четырнадцатого года
Лето четырнадцатого года выдалось бездождное и жаркое. Все, кто имели малейшую возможность, уехали из города. Петербург обезлюдел.
Как всегда, он пользовался короткой передышкой, чтобы спешно омолодиться, и, погружаясь в Эреб [657] разворошенных торцов, асфальтовых потоков и известковой пыли, не думал, что уже через месяц никому не будет дела до его столь тяжкими трудами подновляемой красоты. Она проступала еще явственнее в наполовину опустевшем городе, хотя и не так неотразимо, как это случилось шестью годами позднее.
657
Эреб (греч. миф.) — одно из названий подземного царства.
В то лето мне впервые открылся Петербург: не только в аспекте его едва ли не единственных в мире архитектурных ансамблей, не столько даже в его сущности «болотной медузы», то есть стихии, все еще не смирившейся перед волей человека и на каждом шагу протестующей против гениальной ошибки Петра. [658] Открылся он мне в своей отрешенности от моря, в своем неполном господстве над Балтикой, которое я тогда воспринимал как лейтмотив «вдовства», проходящий через весь петербургский период русской истории.
658
Гениальная ошибка Петра — формула восходит к «Записке о древней и новой России» H. М. Карамзина (1811), издана впервые в Спб., 1914 г.: «Утаим ли от себя еще одну блестящую ошибку Петра Великого?» (с. 30).
Случайно ли из этих трех координат, вызвавших к жизни третью книгу моих стихов, [659] летом четырнадцатого года я делал ударение на последней? Восхищаясь всякий раз по-новому и Растрелли, и Росси, и Воронихиным, не переставая изумляться дерзости Леблонова замысла, случайно ли я все чаще и чаще лунатиком бродил вокруг захаровского Адмиралтейства, [660] боковые флигели которого казались мне пригвожденными к земле крыльями исполинской птицы?
659
Третья книга — речь идет о «Болотной медузе», о которой Лившиц писал 22 апреля 1915 г. А. И. Тинякову: «Я считаю своими лучшими стихами третью книгу» (ГПБ).
660
Растрелли, Росси, Воронихин, Леблонов замысел, захаровское Адмиралтейство — см. ст-ния и примеч. № 51, 66, 55, 70, 57, 58.
Случайно ли, наконец, оправдываясь необходимостью взять материал, адекватный форме, привлекавшей меня наиболее, я в это знаменательное лето совершил резкий скачок от любовной, пейзажной и беспредметной лирики к теме, насыщенной в достаточной степени «политикой»? [661]
Отнюдь не сблизив меня с акмеистами, которым я, в частности, не мог простить ни импрессионистического подхода к изображению действительности, ни повествовательности, ни недооценки композиции в том смысле, в каком меня научили понимать ее французские кубисты, тема Петербурга легла водоразделом между мною и моими недавними соратниками.
661
В ранней редакции «Автобиографии» (1924) Лившиц так охарактеризовал свои стихотворные опыты: «Мне уже тогда казалось, что нельзя облекать так называемую «гражданскую лирику» в форму некрасовского или мельшинского стиха и что можно было бы с успехом использовать в этом отношении все достижения современной стихотворной техники» (ИРЛИ).
Дело, однако, заключалось не в теме. Тема только свидетельствовала об окончательно сложившейся у меня концепции формы-содержания как неразрывного единства, насильственное расчленение которого неизбежно заводит художника либо в формалистский, либо в наивно-эмпирический тупик. Эта аксиоматическая истина вне всяких сомнений была бы признана будетлянами пассеистической ересью, [662] если бы кто-нибудь из них дал себе труд как следует призадуматься над основными вопросами теории искусства.
662
Пассеистическая ересь — о термине «пассеизм» см. гл. 7, с. 482.
К счастью или к несчастью, «теоретизировал» я один, не боясь закреплять самыми «пассеистическими» формулами свою эволюцию поэта. Пассеистическим представлялся мне, конечно, не мой путь, а образ действия моих товарищей, топтавшихся на месте с тех пор, как под нашим дружным натиском пошатнулись твердыни академизма. Футуризм сделал свое дело, футуризм может уходить. [663] Может — значит, должен. Это предвидел еще в 1909 году Маринетти, говоря о том времени, когда более молодые, придя на смену его поколению, вышвырнут зачинателей футуризма в мусорную корзину как негодный хлам. [664]
663
Футуризм
сделал свое дело… — парафраз ставшего крылатым выражения «Мавр сделал свое дело…» из пьесы Ф. Шиллера «Заговор Фиеско в Генуе» (1783). Это сравнение, вероятно, восходит к формуле И. Игнатьева в декларации «Эгофутуризм» (1913) по поводу ухода из группы И. Северянина.664
Имеется в виду фраза из «Первого манифеста футуризма», опубликованного на французском языке («Figaro», Paris, 1909. 20 fevrier); в рус. пер.: «Когда нам исполнится сорок лет, пусть те, кто моложе и бодрее нас, побросают нас в корзину, как ненужные рукописи!» — Маринетти Ф. Т. Футуризм. Спб., 1914, с. 109.
Термин возникает как поперечное сечение движения временем. Устойчивость термина предполагает, таким образом, однородность и одноустремленность движения. Это — одно из необходимых условий соответствия между внешним выражением понятия и его фактическим содержанием.
Представляя себе время пространственно-протяженным (кто же способен представлять его себе иначе?), я затрудняюсь указать ту его точку, где термин «футуризм» мог бы быть действительной характеристикой нашего движения. Это, вероятно, была та идеальная геометрическая точка, которая не имеет ни одного измерения.
Термин «футуризм» у нас появился на свет незаконно: движение было потоком разнородных и разноустремленных воль, характеризовавшихся прежде всего единством отрицательной цели. Все наши манифесты были построены по известному рецепту изготовления пушки из отверстия, обливаемого бронзой. [665] Мы не были демиургами:
Из Нет необоримого у нас не рождалось Слепительное Да. [666]665
По известному рецепту… — словарь Даля толкует эту формулу как еврейское народное речение: «Пушка — это дырка, обитая медью».
666
Неточная цитата из дифирамба «Огненосцы» Вяч. Иванова (сб. «Cor Ardens». Кн. 1, M., 1911, с. 27).
Ложную беременность королевы Драги [667] растянули на три года. Выкуривание прошлого (борьбу с пассеизмом) и каждение Хлебникову превратили в торговлю жженым воздухом. [668]
В мешке, который я за ужином у Кульбина показывал Маринетти, не было никакого зайца: [669] самый малый грех на моей душе.
Термин, ни в какой степени не выражавший существа движения, сделался ошейником, удерживавшим меня на общей своре и мучительно сдавливавшим мне горло. Чтобы не задохнуться, я подставлял распорки в виде формул, противополагавших футуризму-канону футуризм — регулятивный принцип, [670] определявших его как «систему темперамента», но эти жалкие попытки не приводили ни к чему.
667
Драга Машич (1867–1903) — сербская королева, убитая вместе со своим мужем королем Александром I во время переворота; ее ложная беременность и ожидание наследника стали «притчей во языцех». Об убийстве королевы Драги идет речь в романе М. Кордэ «За кулисами войны. (Дневник дикарки)». Л., 1925 (перевод с франц. А. Чеботаревской, под ред. Б. Лившица).
668
Торговпя жженым воздухом — модификация латинской пословицы: «Fumum vendere» — торговать дымом.
669
В мешке… не было никакого зайца — обыгрывание эпизода из сказки Ш. Перро «Кот в сапогах».
670
Футуризм-канон и футуризм — регулятивный принцип — термины, провозглашенные Лившицем на лекции «Наш ответ Маринетти» (11 февраля 1914 г.) — см. гл. 7, с. 480 и гл. 9, с. 534.
Однако не эту палинодию, а статью, составленную совсем в ином духе, дал я в «Северный Курьер», [672] редакция которого нашла своевременным ознакомить своих читателей с сущностью футуризма к моменту, когда он доживал свои последние дни. [673] Отмежевание от моих товарищей, даже после того, что я внутренне порвал с ними, казалось мне перебежничеством, особенно если бы в их отсутствие я воспользовался для декларирования своих новых позиций страницами желтой газеты.
671
Криве-кривейто (Криве-Кривайтис) — верховный жрец в балтийской мифологии. Здесь, возможно, намек на Крученых, а также на поэму Хлебникова «Шаман и Венера». Флейта — аллюзия на книгу Лившица «Флейта Марсия». См. также в «Автобиографии».
672
Палинодия — ст-ние с отречением от прежних своих стихов на ту же тему; расширительно — покаяние. «Северный Курьер» — здесь, вероятно, аберрация памяти, речь идет не о газ. «Северный курьер» (1899–1900), редактором которой был К. И. Арабажин (см. гл. 9, 18), а о газ. «Петербургский курьер», но в ней статья Лившица опубликована не была, текст ее не сохранился.
673
По утверждению Лившица, футуризм перестал существовать к началу первой мировой войны (см. гл. 4, 23).